Распутывая прошлое - Калия Рид

— Я хотел поговорить с тобой о Наоми Кэррадайн.

Мой взгляд перемещается на файл, лежащий на углу моего стола. В правом верхнем углу черным маркером написано ее имя: «КЭРРАДАЙН, НАОМИ».

— Что с ней? — спрашиваю я, мой взгляд по-прежнему устремлен на её файл.

— Я подумал, что тебе следует знать о том, что ее мать решила забрать ее из «Фэирфакс».

Моя голова медленно поднимается. Я с недоверием смотрю на Тима. Все ли я расслышала правильно?

Тим наблюдает за мной, проводя пальцами по своим губам.

— Что? — слабым голосом спрашиваю я.

— С сегодняшнего дня Наоми не является пациенткой «Фэирфакс».

Четыре года колледжа.

Четыре года медицинской школы.

Четыре года курсов по повышению квалификации.

Куча времени, потраченная на обучение. Я пробиралась сквозь все эти года, ведомая лишь мыслью о том, почему я так сильно хотела быть психиатром: чтобы помогать людям.

Прежде чем я устроилась в «Фэирфакс», я работала на маленькую частнопрактикующую клинику в течение двух лет. За это время я видела матерей, находящихся на пределе. Нескольких подростков, застрявших в гормональной колее, из которой они не могли выбраться самостоятельно. Но там не было ничего более серьезного. Как только мне предложила поработать в «Фэирфакс», я поняла, что это был шанс, которым нужно обязательно воспользоваться, чтобы показать всем, на что я действительно способна.

Я не знала, какого это быть психиатром, пока не пришла сюда. Пока я не взяла себе в качестве пациента Наоми Кэррадайн. Каждый раз, когда я смотрела на Наоми, я видела девушку, которая, когда смотрела в зеркало, не видела ничего, кроме темноты. И я не могла это проигнорировать.

— Почему? — Все, что я сейчас смогла придумать, был этот элементарный вопрос. Я видела, какого прогресса достигла Наоми, и мне становится плохо от мысли, что все, проделанное нами, было впустую.

Тим пожимает плечами. — Ее родители полагают, что одних лекарств ей будет достаточно.

— Ты же с этим не согласен, не так ли?

— Ей становится лучше, — слабо утверждает он.

— Да, ей становится лучше, но не на столько, чтобы она могла покинуть лечебницу! — взрываюсь я. Так неожиданно. Это так не похоже на меня. Но мое терпение лопнуло. — Мои сеансы помогали ей двигаться в правильном направлении. Она была так близка к прорыву. Еще несколько подобных встречать, и ее бы выпустили уже в течение ближайших шести месяцев.

— Ее мать не хочет продолжать ваши встречи. Время вышло.

Доктор Вудс внимательно наблюдает за мной. Я смотрю на свой стол.

— Я только начала с ней работать, — говорю я тихо. — Мы ведь только смогли добраться до корня проблемы!

— Мы не против Наоми. Мы….

Моя голова поднимается вверх. Я вздрагиваю от его слов. — Кто «мы»?

Тим поясняет. — Я и ее родители.

Я была так сфокусирована на том, что Наоми покидает лечебницу, что даже не подумала о том, как Тим об этом узнал.

— Когда ты разговаривал с ними?

— Вчера.

— О чем? — я начала вести ответный огонь.

— Я не твой пациент. Нет никакой необходимости разговаривать со мной так же, как с ними.

— Но ведь она больше не твой пациент.

— И я это понимаю. Но мне кажется, что ее родители имели право знать, что происходит, — отвечает он с резкостью в голосе.

— Согласна. Но если они хотели бы узнать о ее прогрессе, то могли позвонить и поговорить со мной. Я бы с радостью их обо всем проинформировала. — Я посмотрела ему в глаза. — Ты же не ее врач. Ее состояние тебя не касается.

Тим посылает мне тяжелый взгляд. — По правде говоря, я разговаривал с ними, потому что считаю, что ты слишком близка с Наоми.

— Извини, что ты считаешь? — спрашиваю я очень медленно.

— Что у вас с ней есть точки пересечения. Ты слишком заинтересованное лицо. Ты…..

— Я знаю, что ты имеешь в виду…, — говорю я нетерпеливо, — …но не надо ставить мне диагноз.

— Кто-то же должен это сделать. Все очень просто. Ты никогда не должна привязываться к своим пациентам. Ты должна в любой ситуации оставаться врачом, но проигнорировала подобную установку. Ты сопереживаешь этой девушке, заботишься о ней, когда все, что от тебя требуется, это поставить точный диагноз, вылечить и позволить ей дальше идти своим путем.

Когда я ухожу в конце дня с работы, то стараюсь оставить свою работу в офисе. Но голос Наоми всегда эхом отзывается у меня в голове по пути домой. Ее лицо вспыхивает в моем сознании, когда я ужинаю или готовлюсь отойти ко сну. Когда я лежу в кровати, то вижу изображение файла с ее именем, написанным в правом верхнем углу аккуратными, черными буквами, на своем потолке.

Эти буквы начинают перемещаться, и я лежу там, надеясь, что они перестанут двигаться и, в конце концов, покажут мне ответ на все проблемы Наоми.

Очевидно, что подобное происходит только со мной. У Тима Вудса подобных проблем нет. Он сидит здесь, с такой легкостью раздавая хлесткие оскорбления, словно это конфеты.

— Я пытаюсь быть для нее хорошим врачом, — говорю я.

— А что насчет того, как прошли ее прошлые выходные? Тогда ты тоже старалась быть для нее хорошим врачом?

Я выпрямилась в своем кресле. — А что случилось-то?

— Почему ее родителей не уведомили об этом?

— Так вот почему они ее забирают. Все из-за того, что я позволила ей взять небольшой перерыв?

— Наоми нельзя покидать лечебное учреждение. Она не может самостоятельно уходить из «Фэирфакс» и возвращаться. Не ей принимать это решение, а её родителями. Вы же позволили ей покинуть лечебницу, а Лаклану Холстеду забрать ее к себе.

— Она не заключенная, а пациентка.

Губы доктора Вудса сжались в тонкую линию. Его неодобрение было на лицо. Полагаю, я нарушила какой-то моральный кодекс врачей, скрывая поездку пациентки на выходные от ее родителей. Они поместили ее сюда под нашу ответственность, и, подразумевается, что они должны быть уведомлены в случае, если их ребенок покидает «Фэирфакс». Но я так и не смогла испытать чувство вины от того, что сделала. Я знала, это было правильно. Наоми вернулась после выходных с ярким блеском в глазах. Она зарядилась. Это был тот самый импульс, в котором она так нуждалась.

— Как ее родители вообще узнали? — спрашиваю я подозрительно. — Подожди-ка, — я поднимаю руку, — дай угадаю. Это ты им рассказал?

Тим ничего не отвечает. На самом деле, чем дольше мы разговариваем, тем более не комфортно ему становится: то он ерзает на своем месте, то поправляет свои очки каждые несколько секунд, то прочищает горло, будто пытаясь что-то достать оттуда. Я сужаю глаза.

— Ты знаешь что-то, чего не знаю я? — спрашиваю я тихо.

— Ничего, — произносит он, ее голос жесткий и холодный.

«Лжец», — думаю я.

— Да брось, — уговариваю я. — Скажи мне, наконец, правду. Расскажи, почему ты обвиняешь меня в том, что я слишком сильно привязалась к своему пациенту, когда сам звонишь ее родителям и уведомляешь обо всем, что я делаю, опять же, со своим пациентом.

— Ты забываешь, что до твоего появления она была моим пациентом.

Я бросаю ему тяжелый взгляд. — Ты знаешь ее семью за пределами «Фэирфакс»?

Его ответ был слишком быстрым. — Нет!

— Врешь, — на этот раз я озвучиваю свои мысли.

Мы смотрим друг на друга. Я не намерена отступать. Он пришел в мой кабинет. Он сказал мне, что ее забирают. Он должен мне все объяснить.

Тим громко вздыхает и трет переносицу. — Родители Наоми... мои близкие друзья. Отец Наоми был обеспокоен поведением дочери. Я посоветовал ему обратиться за принудительной госпитализацией, чтобы ее можно было поместить сюда. План заключался в том, чтобы оставить ее тут на несколько месяцев. Это должно было помочь узнать, что с ней происходит и дать все-таки Наоми шанс поправиться.

Я откидываюсь на спинку своего кресла, чувствуя, словно меня только что пнули в живот.

— Так вот какое, — я изображаю пальцами кавычки в воздухе, — «одолжение» ты им сделал.

— Можешь называть это так, — осторожно говорит он.

— Полагаю, ее родители просто хотели выкроить себе побольше времени, чтобы определиться, что же с ней сделать. Я права?

— Я этого не говорил.

— Но тебе и не нужно было это говорить. Я же не идиотка, Тим. Ее родители никогда не навещали ее. Ни разу. По сути, я даже ни разу не разговаривала с ними.

— Придержи-ка свое осуждение, — резко отвечает Тим.

— И ты еще умудряешь меня винить за то, что я их осуждению? Это же их дочь. — Я не могу скрыть презрение из своего голоса. — Так это ты подсуетился, чтобы ее поместили сюда. Тоже самое ты сделал, чтобы ее выписали?

— Конечно, нет!

— Конечно, нет, — медленно повторяю я. — Особенно учитывая тот факт, что мама Наоми сама поместила ее в «Фэирфакс», давая свое согласие на то, чтобы мы заботились о ее дочери! А затем она таинственным образом появляется и выписывает свою дочь, потому что считает, что ее дочери уже лучше.