Сделка (СИ) - Вилкс Энни

— Неужели ты решил, что, стоит тебе оставить нас, она не отдается мне со всем пылом, на какой способна? Не будит меня, а затем не умоляет меня взять ее жестче и глубже, не плачет, если я останавливаюсь? Умоляет так сладко, течет от каждого прикосновения, шепчет мое имя, жадно втягивает в себя, — продолжил глумиться Дарис, лишь мельком взглянув на застывшее лицо Келлфера. — Ты думаешь, что-то с этим сравнится? Ей все теперь будет пресно! А ты будешь помнить, что это я…

Невидимый пресс придавил Дариса к земле с такой силой, что по камню пошли трещины. Мужчина силился вздохнуть, но не мог: удар вышиб из него весь воздух, а теперь всей своей чудовищной тяжестью навалилась магическая плита. Ни один мускул не дрогнул на окаменевшем лице Келлфера, когда Дарис заорал, перекрикивая хруст ломающихся ребер. Келлфер испарил клинок и в два шага оказался у лежащего навзничь сына. Немигающим взором он смотрел на багровеющее лицо, и вдруг будто очнулся: пресс остановил свое движение, а Дарис смог вздохнуть. Поверженный мужчина закашлялся, прочищая осипшее от воя горло, и прежде, чем он смог вымолвить еще что-то, Келлфер коротко глянул на Илиану: она все еще прижималась к каменному столбу спиной, будто не в силах стоять сама, но не отворачивалась.

Смех Дариса разбил возникшую в душе теплоту вдребезги:

— Понял теперь? Она даже не принадлежит тебе, никогда не будет. Она хочет меня. Твоя влюбленность в суженую сына — жалка, отец.

Келлфер занес руку для последнего удара, но остановился, с трудом не давая себе упасть в пропасть: если сейчас не выяснить, что именно Дарис приказал Илиане, потом это может погубить девушку.

— Что ты приказывал ей?

— Это так важно?

Хрустнули кости: левая рука, еще сжимавшая кинжал, посинела, а потом взорвалась брызгами. Келлфер не думал сейчас ни о родственной связи, ни о жалости, только лишь о том, чтобы вырвать из этого ничтожества нужные ему сведения. Узнать все до капли — и убить.

Дарис заколотил бы ногами, но они все еще были зажаты. Он сжал зубы так, что между губ показалась кровь.

И тут рукав Келлфера слабо потянуло вниз. Разъяренный шепчущий медленно повернул голову: Илиана, дрожащая, с широко открытыми глазами, прерывисто дышащая, держала его за руку. «Не надо», — проговорила она одними губами. Сердце Келлфера дрогнуло бы, загляни он в ее небесно-синие глаза, и он не дал себе этого мгновения. Илиана что-то увидела в его лице — и отшатнулась. Келлфер, насколько мог в этот момент, мягко отодвинул ее от себя, и девушка, кажется, села прямо на землю. Шепчущий же повернулся к извивавшемуся как лягушка под камнем Дарису:

— Сейчас ты пустишь меня в свои воспоминания, и будешь думать о приказах, которые отдавал Илиане. Если нет — за рукой я лишу тебя ноги, затем, — Келлфер говорил тихо, вкрадчиво, — второй ноги, и оставшейся руки, если придется.

Он не стал уточнять, понял ли его Дарис, и ворвался в его разум. Однако даже если Дарис и хотел подчиниться, он не мог: всеобъемлющая боль, горячая как магма, плавила его мысли вслед за телом. С досадой Келлфер вернулся, чтобы обезболить руку и грудь сына несколькими заговорами. Дарис гулко выдохнул, когда Келлфер прекратил шептать, и немного расслабился.

— И что, убьешь меня? Единственного сына? Ради женщины? Ты?

— Заткнись и сосредоточься. Повторять не стану.

Отчаяние мелькнуло в глазах Дариса.

— Сними эту штуку, — с трудом выговорил он. Рот его был наполнен кровью: похоже, ребра пробили легкие, и только то, что он был сыном сильного шепчущего, удерживало его по эту сторону смерти. — Не могу думать.

— Можешь, — холодно ответил Келлфер, снова погружаясь в разум сына.

Дарис не сопротивлялся. Шаг за шагом Келлфер следовал за ним, преследовавшим Илиану, слово за словом запоминая их разговоры. Но вот слова сменились действием, и стоило в воспоминании мелькнуть образу ее выгнувшегося в наслаждении тела, Келлфер не смог больше смотреть.

Все было именно так, как описывал Дарис.

Его Илиана.

На глаза будто опустился черный полог. Несколько секунд Келлфер стоял, пытаясь вдохнуть. А потом присел у головы Дариса и положил ему раскрытую ладонь на горло. Все внутри требовало решить этот вопрос именно так, не пользуясь ни клинком, ни магией — собственными руками.

— Нет, нет, нет! — закричала вдруг Илиана, набрасываясь на него со спины.

Она обхватила его тяжелые, неотвратимо сжимавшиеся пальцы своими узкими ладошками и тянула на себя со всей силой, на какую была способна. Понимая, что у нее не получается, она вдруг наклонилась и вонзила в предплечье Келлфера зубы, и сжала их так, что он ощутил, как рвется кожа.

Как во сне он отнял руку от полумертвого Дариса и поднес к глазам: след зубов медленно наливался кровью.

— Ты укусила меня, — сказал Келлфер пораженно, забыв, что Илиана его не слышит.

— Не надо, не надо, — шептала она, хватая его лицо и поворачивая его к себе. Она была вся в слезах, и губы ее дрожали, но она коснулась своими теплыми устами его окаменевшего рта в робком и умоляющем поцелуе.

— Почему? — спросил Келлфер снова. Теперь он видел только лицо своей возлюбленной, и ярость размывалась болью и теплом.

— Не надо, — повторила она. — Я люблю тебя, и я ненавижу его. Я здесь, забудь, что бы он ни говорил, это все не важно. Но ты не простишь себя, это встанет между нами — если ты убьешь ради меня единственного сына! Ты не сможешь глядеть на меня, а я — на тебя. Ты не можешь убить его! Он просто был влюблен, и это я влюбила его в себя, если бы не я, этого всего бы не было! Пожалуйста, ради меня, не делай этого! Я не вынесу! Увези меня отсюда, укрой меня от него, давай забудем о его существовании, и просто будем вместе! Ты же слышишь меня? Слышишь?!

Илиана зарыдала, не закрывая лица. Она пыталась трясти его за плечи, и сама всем телом содрогалась, будто кто-то наносил по ней удары. Волна нежности обрушилась на Келлфера. Не помня себя, он прижал ее хрупкое тело к себе и сжал так, что девушка вскрикнула. Келлфер гладил Илиану по волосам, успокаивая, и хотя она не слышала его слов, но немножко расслабилась в его объятиях. Келлфер отстранился и тепло, долго, поцеловал ее в лоб.

— Ты — мой свет, — прошептал он, и кивнул, чтобы она поняла, что он ее услышал.

Илиана выдохнула с робкой радостью и немного отсела, продолжая, впрочем, внимательно следить за Келлфером. Мужчине не хотелось смотреть на сына — только на нее, щеками еще мокрую от слез, трогательную, с растрепавшимися волосами и красным носом. Узел в груди ослаб, и когда он повернулся к Дарису, злое, покрытое кровавой пеной лицо вызвало намного больше отвращения, чем ненависти.

Дарис все еще шептал приказы — Келлфер усмехнулся — но Илиана по-прежнему не слышала их. Тоже не вслушиваясь, он поднял руку:

— Я оставлю тебя в живых только потому, что она просит. Но ты поклянешься мне. Сейчас, на крови. Или сейчас же умрешь.

Дарис хотел было возразить, но встретился со взглядом отца и понял, что Келлфер не колеблется.

— В чем поклясться? — слабо спросил он, признавая поражение.

— Что ты никогда больше ни в какой форме не отдашь Илиане ни одного приказа. Что ты не навредишь ей ни своими, ни чужими руками. А когда мы вернемся, ты дашь мне клятву, что не будешь искать встречи с Илианой.

Царапина на ладони даже не почувствовалась. Сын выплевывал из себя слова, а Келлфер смотрел только на стиравшую со своего лица слезы Илиану, свою Илиану, самое дорогое, что у него было. Она улыбнулась ему, а он шутливо покачал головой, показывая запястье со следом зубов. Илиана забавно развела руками.

— Я люблю тебя, — сказал ей Келлфер.

37.

Солнце жгло мне спину, пропаливая ткань, оставляя на коже громадные волдыри. Я бежала вперед, по алой как кровь глине, скользила, спотыкалась, падала, снова поднималась. Дышать было нечем, песок забивал горло. Я продолжала нестись вперед, но уставала, а воздух становился гуще и тяжелее, препятствуя мне. Он окутывал меня тяжелым одеялом, придавливал сверху. Круглые домики превратились в песчаные барханы Великой пустыни, название которой я никак не могла вспомнить. Теперь не только воздух не пускал меня, мои ноги по щиколотки увязли в песке, и я никак не могла вытянуть их, увязая все глубже. В отчаянии я сучила ногами, уходившими в песчаное море.