С первой леди так не поступают - Кристофер Бакли

Всего через несколько часов после того, как Макс Граб — по слухам, живший теперь «затворником» то ли в Макао, то ли в Куала-Лумпуре, — нанял его представителем Бабетты, издатель Крадмана объявил, что его книга об этом деле, условно названная «Магнитофонное изнасилование: Как подставили Бабетту Ван Анку», появится в продаже через две недели после окончания процесса.

Вечером накануне того дня, когда Бабетта в сопровождении Алана Крадмана явилась в суд, он ухитрился выступить по всем трем телесетям, а заодно и в полудюжине программ кабельных каналов, в результате чего дополнительная сумма, включенная в его счет, составила около семнадцати с половиной тысяч долларов.

Однако, несмотря на то, что ему все-таки удалось принять участие в заключительной стадии процесса тысячелетия, он столкнулся с тем кошмарным фактом, что главным действующим лицом процесса оказался вовсе не Алан Крадман.

Возможно, восемьдесят процентов американцев и ненавидели Бойса, но смотрели они на него с удовольствием. А за много месяцев, в течение которых Алан Крадман без конца бубнил о том, каким образом он вел бы это дело, его хвастливая болтовня всем надоела до чертиков. Осточертела она и судье Голландцу.

— С позволения суда… — Крадман встал, — …мы просим отсрочки, чтобы подать ходатайство об изъятии из дела этого так называемого доказательства.

— В просьбе отказано.

— Однако, ваша честь…

— Садитесь, мистер Крадман.

По местам для прессы прокатился смех.

— При всем уважении, я требую, чтобы меня выслушали, — запальчиво продолжал Крадман.

— Мистер Крадман, это вам не программа «Судейский молоток». Но если, — сказал судья Голландец, явно угрожающе подняв собственный атрибут власти, — вы через секунду не сядете, я им воспользуюсь.

Крадман сел, покраснев, как вареный окорок, и шепнул мертвенно-бледной Бабетте:

— Я подам жалобу и уничтожу его.

Эти слова уловил специалист по чтению с губ и, немного изменив, передал зрителям корреспондент телесети, сделавший обязательное предварительное замечание: мол, он только догадывается о том, что говорит Крадман своей клиентке.

Магнитофонную запись под номером 4322-ЛК, сделанную АНБ, надлежащим образом приобщили к делу в качестве доказательства. Как только АНБ передало кассету, ее принял на хранение специалист, назначенный для этой цели судом.

Судья Голландец предупредил тех, кто «принимал участие» в судебном разбирательстве через посредство телевидения, что сейчас они услышат записанный на пленку материал, предназначенный только для взрослых. В результате все подростки в Америке, переключавшие каналы, остановили свой выбор именно на этом.

— Можете включать запись, — велел судья Юмин секретарю суда.

«О, милый, милый, милый господин президент…»

Все повернули головы и посмотрели на Бабетту, внезапно обмякшую на стуле. Кое-кто даже предположил, что она умерла.

Впрочем, журналисты, сидевшие на местах для прессы, тоже были еле живы. Услышав страшный скрип пружинного матраса, сопровождающийся глухим стуком — кто-то, то ли Бабетта, то ли президент, явно ударялся головой об освященное веками изголовье Линкольновской кровати, — многие из них перестали владеть собой. Лишь выдав свой смех за приступы туберкулезного кашля, они избежали изгнания из зала.

Затем на пленке послышалось долгое «хр-р».

Протяжный стон изнемогающего мужчины, потом слова, сказанные неестественным успокаивающим тоном: «Это не твоя вина!» Потом: «Если хочешь, я…» Далее — женский вздох изумления и звук погружения чего-то, подозрительно похожего на гениталии, в воду с кубиками льда. Затем — очевидно, прощальное бормотание и скрип открывающейся и закрывающейся двери.

Судья приказал секретарю остановить пленку.

В зале воцарилась тишина.

Крадман поднялся со стула:

— Мы оспариваем подлинность этой записи и ходатайствуем об изъятии ее из протокола. Всё это явно свидетельствует о том, что правительство и, с позволения сказать, данный суд пытаются опровергнуть показания мисс Ван Анки.

По общему мнению ученых комментаторов, выступавших в тот вечер по телевидению, Крадман, столкнувшись с этим волнующим воображение доказательством, решил попытаться вновь привлечь внимание к собственной восхитительной персоне, вынудив судью Голландца обвинить его в неуважении к суду. Однако судья Голландец не попался на эту удочку и просто в очередной раз приказал ему сесть на место и заткнуться — употребив, разумеется, несколько более изысканные выражения.

Глава 33

Крадман ответил на это унижение, выступив вечером по одной из телесетей и намекнув на то, что судья — «антисемит». С учетом того, что судья Голландец и сам принадлежал к тому же племени, это утверждение прозвучало довольно странно. Столкнувшись с этим неумолимым фактом, Крадман, не задумываясь, назвал судью «семитом, ненавидящим себе подобных». Все комментаторы сошлись на том, что единственный семит, по отношению к которому судья Голландец настроен «анти», — это Алан Крадман, но данное обвинение нельзя признать серьезным, поскольку настроение судьи нисколько не противоречит мнению большинства американцев.

Картина, открывавшаяся взору из окна Бабеттиной гостиницы «Элегант», расположенной в нескольких кварталах от ее прежнего пристанища вдали от семейного очага, Белого дома, отнюдь не была идиллической. Там собрались несколько сотен фотографов и телеоператоров, судя по всему, старавшихся не упустить момент, когда Бабетта бросится с седьмого этажа. В тот вечер в своих телевизионных интервью Бойс твердил, что ей следовало бы остановиться в «Джефферсоне», чья администрация славится своим гостеприимством по отношению к участникам процесса.

Обстановка в люксе «Элеганта», где жила Бабетта, была не менее нервозной. В ее окружение теперь входили Крадман и полдюжины юристов и сыщиков из его команды, делавших всё возможное, чтобы как следует подготовить Бабетту к почти неизбежному привлечению к уголовной ответственности за лжесвидетельство; ее диетолог; тренер; преподаватель йоги; врач, вооружившийся шприцами и новейшими бета-блокаторами; ее агент по связям с публикой, Ник Нейлор, и сам уже увеличивший свою ежедневную дозу прозака; и трое ее самых стойких лизоблюдов, прилетевших из Лос-Анджелеса, чтобы напоминать ей о том, как потрясающе она выглядит и какой замечательный фильм будет снят на основе всего этого, — тщательно подбирая слова, чтобы не сказать: «После того как ты выйдешь из тюрьмы, дорогая».

Бойс и Бет лежали на полу ее неприступной крепости в Кливленд-Парке. До них доносился глухой шум стоявших за воротами грузовиков со спутниковыми антеннами. Там же расположилась и Бойсова команда журналистов, всюду следовавших за ним. Но туда они приехали зря.

Бойс просматривал стенограммы заседания суда. Бет один за другим исписывала судейские блоки бумаги вопросами, готовясь к предстоящему перекрестному допросу Бабетты.

— Приятно считать себя способной на сострадание, — сказала Бет. — Но, честно говоря, мне не терпится ее распять.

Бойс показал ей стенограмму магнитофонной записи.

— Тут она говорит: «Это не твоя вина». Вот, строчка двадцать пятая. Скажи, что это, по-твоему, значит?

— Подобные слова женщины говорят мужчинам, чтобы их успокоить. Неужели тебе ни разу такого не говорили?

— По правде сказать, нет.

Бет похлопала его по заду:

— Еще скажут.

— «Скажут»? Кто, здоровенные мужики с татуировками — те, с которыми я скоро познакомлюсь в тюрьме?

Она помрачнела.

— Бойс! Это не смешно.

— Мне не до смеха. Ладно, будем обсуждать каждый процесс отдельно. У нас две проблемы. Во-первых, мы сами выставили Бабетту добродетельной и верной женой мистера Граба и патронессой мира на Ближнем Востоке. Мы сами обеспечили ей алиби, доказав, что она лежала в постели с бигуди в волосах и смотрела по телевизору, как Элизабет Тейлор орет на Ричарда Бартона. А теперь ты собираешься сказать ей: врешь, потаскуха дешевая, ты ублажала там моего мужа! Ей тут же предъявят обвинение. Но твое с тебя при этом не снимут. У тебя же сразу появится серьезный мотив для убийства.

— Да, проблема.

— Давай-ка разберемся в том, что значит «это не твоя вина». Что тут происходит?

— Она льстит ему, намекая на то, что он хорош в постели.

— Бет, судя по звукам, парень был при смерти.

— В постели все мужчины издают такие звуки, точно они при смерти.

— А все женщины издают такие, точно они притворяются умирающими. Ладно, отложим на минутку политические споры по вопросам секса. Так вот, они увлеченно долбятся, кто-то бьется головой об изголовье… а ты, кстати, будешь настаивать, что головой бился он, и в результате полностью развалится версия о том, будто кровоподтек имеет отношение к Ривиру. Превосходно. Короче, они увлеченно дрючатся… он издает такие звуки, точно вот-вот грохнется в обморок… она твердит «о, милый, милый, милый господин президент»… в этом, кстати, есть нечто противоестественное… и они кончают. «Хр-р-р-р». Потом она льстит ему, намекая, что он хорош в постели. Он ничего не отвечает. И тут она едва не задыхается от изумления. Вот, страница тридцать четвертая — такое впечатление, точно он сейчас снова на нее набросится, что маловероятно, поскольку, судя по звукам, он на грани инфаркта… и еще это позвякивание льда в воде. Он что, пьет? От него пахло спиртным, когда он вернулся в спальню?