Крепость - Михаил Михеев

— Ну вот, сколько веревочке ни виться…

— Да уж. — Бахирев выглядел довольным. — Еще несколько минут, и…

Нескольких минут у них не оказалось. Вбежал вестовой и доложил об обнаружении на горизонте дымов. Бахирев с Эссеном вышли на мостик, благо огонь со стороны «Асамы» окончательно прекратился и можно было не опасаться шального снаряда, несколько минут внимательно наблюдали за морем в бинокли.

— Похоже, японцы. — Бахирев первым нарушил молчание. — И это — броненосцы. Идут прямо на нас.

— И как только нашли, — зло скривился Эссен.

— Довольно просто, это японское корыто дымит так, что все небо заволокло, да и орудия у нас тоже не шепотом разговаривают, издалека слышно. Может, это все же наши?

— Наши… — На сей раз улыбка адмирала была скорее презрительной. — Ты сам вспомни, сколько раз мы с тобой после гибели Витгефта в море выходили?

Бахирев вздохнул:

— Проклятье, как не вовремя. Ладно. Мы еще поиграем…

Набрав ход, «Рюрик» настиг «Асаму» и всадил японцам под корму самодвижущуюся мину. Правда, выпустил он две, но первая прошла мимо отчаянно пытавшегося уклониться крейсера, отброшенная струей воды из-под винтов. Зато вторая эффектно взорвалась, снабдив картинку всеми приличествующими случаю атрибутами, как то вспышка, грохот, брызги воды до верхушек мачт… Крейсер сразу осел на корму, а нос, увенчанный тараном, напротив, задрался вверх, и Эссену с Бахиревым, опытным морякам, стало ясно — корабль уже не жилец. Жаль, нельзя было полюбоваться на то, как он идет ко дну. Японская эскадра быстро приближалась, очевидно, кочегары старались изо всех сил, заставляя машины трудиться с полной отдачей. Еще немного — и вражеские корабли выйдут на дистанцию, с которой их орудия смогут открыть огонь. Связываться с ними не хотелось, все же погреба трех башен были изрядно опустошены. С одним противником еще туда-сюда, можно повоевать, но выходить против полнокровной эскадры «Рюрику» было противопоказано. Особенно учитывая, что кое-какие повреждения он все же получил, а с одним из пожаров, то затухающим, то вновь разгорающимся, справиться не могли до сих пор. Винты крейсера вспенили воду, и корабль, без особых усилий развив недостижимые для японцев двадцать узлов, исчез, растворился в морских просторах. Его пытались преследовать, но до ночи оставалось не так уж много времени, и «Рюрик» легко оторвался от преследователей, тем более они были заняты спасением экипажа «Асамы» и, убедившись в невозможности догнать русских, достаточно быстро отстали.

Как ни странно, на этой ноте история боя не закончилась. Для русских еще долгое время оставалось тайной, что «Асама» не затонула, несмотря на огромную подводную пробоину и обширные затопления. Взрывом крейсеру оторвало оба винта, разрушило валы, но переборки все же выдержали напор воды, и команда отказалась покинуть корабль. На помощь экипажу упорно держащейся на плаву «Асамы» были высажены аварийные партии с других кораблей, и общими усилиями им удалось справиться с пожарами и подкрепить опасно выгибающиеся переборки, а также осушить погреб кормовой башни, что позволило чуть уменьшить дифферент. Борьба за живучесть крейсера продолжалась до самого утра и закончилась победой человеческих упорства и храбрости над законами физики. К тому же повезло с погодой, штиль держался на удивление долго. Обгоревший и почерневший до неузнаваемости, глубоко осевший в воду корабль удалось отбуксировать в Дальний, где под корму завели пластырь и откачали воду из затопленных отсеков. Впоследствии корабль перевели в Нагасаки, но до самого конца войны в строй его ввести так и не удалось. Практически все повреждения были поправимы, благо ремонтные мощности Японии оказались даже избыточны, однако изготовить валы можно было только в Европе или САСШ, а в условиях войны заказ их был мало того что избыточно дорог для и без того задыхающейся экономики островного государства, так еще и политически трудновыполним. Одно дело контрабанда на уровне частных фирм, и совсем другое — выполнение прямого военного заказа. Скандал мог оказаться страшным, и потому японцам деликатно отказали. Выведенный из дока крейсер использовался в качестве неподвижной плавучей батареи, и, учитывая, что никто так и не пытался устроить налет на Нагасаки, превратился в самую бесполезную единицу японского флота и напоминание всем о том, к чему может привести конфронтация с русскими. Впрочем, таких примеров вскоре стало еще больше.

Борт миноносца «Стерегущий»

Мичман Севастьяненко показал себя не только лихим, но и достаточно грамотным командиром, да и команда подобралась ему под стать. Дело в том, что мичман недолго думая переговорил с адмиралом. Для этого ему пришлось изрядно набраться мужества, но Эссен отнесся к молодому человеку весьма доброжелательно. Выслушав идею своего протеже, он нашел ее достаточно интересной и, подумав немного, согласился с ней. В результате на миноносце, в условиях общей нехватки офицерского состава и малого звания командира, Севастьяненко оказался единственным офицером. Конечно, это было не по правилам, но, с другой стороны, разом снималось множество вопросов. К примеру, под началом мичмана не оказался какой-нибудь лейтенант, что могло привести к напряженности в отношениях между офицерами. Конечно, по пути к бухте Ллойда Севастьяненко страховали временно приданные ему механик и штурман, но, убедившись в компетентности новоявленного командира «Стерегущего», в дальнейшем его предоставили самому себе.

На должность механика был назначен опытный кондуктор-сверхсрочник, второго кондуктора поставили первым помощником, и все оставшееся время Севастьяненко потратил на то, чтобы хоть немного натаскать его. Это, разумеется, было вопиющим нарушением всех и всяческих правил, но ведь война, господа… Эссен лично пообещал, что выхлопочет этим двоим чины прапорщиков по адмиралтейству, если, конечно, они справятся со своими задачами, и не приходилось сомневаться — не подведут. Из кожи вон вывернутся, но своего шанса стать «их благородиями» не упустят. Во всяком случае, учились кандидаты в офицеры истово, упорством восполняя нехватку знаний, и тот факт, что мичман сам еще недавно был гардемарином, и большая часть знаний, которые ему вбили, не успела выветриться из головы, оказался только на пользу. Да и практически постоянное несение «Стерегущим» патрульной службы, подразумевающей длительное нахождение в море, оказалось к месту.

В результате, когда миноносец с заваленными мешками с углем палубой, коридорами и даже капитанской каютой вышел в море, он имел неплохо сплаванную и прилично подготовленную команду. Ну и командира, пользующегося (а это важно) ее уважением и поддерж кой. Курс проложили еще на импровизированной базе, и он был утвержден лично Бахиревым. Все же как штурман командир «Рюрика» на голову превосходил молодых коллег, а потому его слово значило очень многое.

Тенью скользнув в ночь, «Стерегущий» экономичным ходом направился в сторону Вейхавея. В принципе вариантов того, куда ему идти, была масса, главное, держаться подальше от обычных морских путей. Не то чтобы русские моряки боялись встречи с японцами — в этой глуши вряд ли можно нарваться на боевые корабли, а транспорт, случись нужда, Севастьяненко отправил бы на дно не задумываясь, благо инструкции перед выходом в море получил самые недвусмысленные. Ну а если попадется нейтрал? Нейтралитет в этой войне, конечно, понятие относительное, но не будешь же всаживать мины всем, кто попадется на пути. Не то чтобы их было жалко, но так ведь мин не хватит. И потом, если попадется кто-то умный и проанализирует, где и когда исчезли корабли, то курс миноносца он определит достаточно точно, что в свете секретности операции не лучший результат. А не топить — так ведь проклятые нейтралы живо растреплют, что видели миноносец… Нет уж, лучше тихонечко, на кошачьих лапках, и молить всех святых о том, чтобы разминуться со встречными судами.

То ли святые помогли, то ли курс им Бахирев проложил идеально, но «Стерегущий» проскочил опасные воды без особых проблем. Единственный раз на горизонте мелькнул дым, но чужой корабль прошел слишком далеко, они даже верхушек мачт не разглядели. На второй день поднялось несильное, балла на четыре, волнение. Не шторм даже — так, болтанка. Это для «Рюрика» оно несильное, а маленькому, стремительному и хрупкому, как стекло, миноносцу досталось. Вот тут Севастьяненко и пришлось вспомнить, что значит «море бьет». В подобную болтанку он попадал только сопляком-гардемарином, в уже, как ему казалось, неизмеримо далеком прошлом. А потом — «Рюрик», палуба которого была надежна как скала. На нем и восемь баллов не слишком чувствовалось, а эти четыре броненосный крейсер попросту не заметил бы. Миноносец же — совсем другое дело, и мичману пришлось, неловко перегнувшись через фальшборт, малость повисеть над бездной, отдавая ей съеденное накануне. Правда, как с некоторым удовлетворением заметил Севастьяненко, в своих мучениях он оказался не одинок, и несколько матросов, в основном молодых, травили за борт не хуже его самого.