Войку, сын Тудора - Анатолий Коган

Подошел князь. Втроем выглянули на просторный двор. В глубине темнело что-то большое, светились окна, угадывались очертания башни. Дворец!

Александр Палеолог молча показал: тебе с твоими людьми — влево, мне — вправо. И ринулись вперед, выставив клинки и копья.

Войку сшибся с кем-то во тьме, выбил чью-то саблю, кого-то рубанул, на него замахнувшегося. Противники падали, исчезая перед молодым рубакой, как призраки. Кто-то без одежды, безмерно большой, налетел на Чербула сослепу, откуда-то сбоку, и оба покатились по земле. Но сотник вскочил и бросился дальше в указанном ему направлении, рубя, оглушая рукоятью. Двор заполнился воплями, из дворца и других помещений выбегали неодетые люди, мелькали факелы, загорались в окнах и тут же гасли робкие свечки.

Кое-где пытались собраться, вооружиться, оказать сопротивление. Забил истошно над схваткой колокол, но вскоре умолк. И продолжали разливаться по широкой, забранной в крепкие стены дворцовой площади яростные вопли рубившихся, крики и стоны застигнутых врасплох.

В самом темном углу левой половины двора сгрудилась темная подвижная масса, к ней бежали отовсюду встрепанные тени. «Стекаются для отпора!» — понял Чербул. Приказав на бегу стегарю Галичу вести остальных к дворцу, сотник, взяв людей Кочи, ринулся к собравшейся толпе. Витязей встретили саблями; рубились долго, молча, сжав зубы, не прося пощады, не выдавая страха и боли ни стоном, ни последним вскриком. Противники Чербула отступали все дальше, пока оставшихся, двоих или троих, не приняла в себя раскрывшаяся вдруг стена, и Войку с земляками оказался перед тяжелой, наглухо захлопнутой калиткой.

Изодранные, в крови, люди Чербула и Кочи бросились вверх по широкой лестнице. В захваченных уже нападающими помещениях повсюду лежали трупы, мозаичные полы были покрыты россыпью битой посуды. Словно пена, везде валялись разорванные занавески, скомканные, залитые вином и кровью одежды, куски изрезанных и изорванных в клочья тканей; над всем, словно зимняя метель, носились тучи пуха из распоротых подушек и перин.

Всюду слышался плач, причитания и вопли. Вдоль стен то тут, то там, охраняемые свирепыми победителями, жались кучки растерянных, перепуганных пленных. Из темных комнат доносились истошные крики женщин.

Молодой сотник плашмя вытянул саблей кого-то тащившего ворох бархата, со злостью пнул другого, обшаривавшего труп. И тут его внимание привлекли несколько воинов, с любопытством наблюдавших за тем, что происходило в одной из боковых комнат этого большого дома.

Молодой витязь растолкал толпившихся в дверях солдат и увидел: двое наемников из десятка-двух разноплеменных бродяг, которых князь Александр взял в свой отряд в Четатя Албэ перед самым отплытием, напали на юную девицу. Стройная смуглянка стояла, прижавшись спиной к стене, судорожно прикрываясь ложмотьями сорочки, сжимая в дрожащем кулачке кинжал. Войку понял: старые рубаки в жестокой игре изрезали и отбросили ее платье кончиками сабель. Но в глазах девушки был не только ужас: безумная ярость, безудержный гнев потрясали ее хрупкую фигуру.

Чербул бросился в комнату. Наемники, свирепо хмурясь, повернулись к нему, их грубые лица исказила насмешливая угроза. Мальчишка, невесть как попавший в любимчики князя, — вот кто посмел сюда ворваться, чтобы отнять у них законную добычу! Наемники переглянулись, жестоко скалясь. Они не убьют глупого мальчишку, нет, зато проучат его как следует на всю жизнь!

— Фьюить, щенок, — тихо свистнул один, обходя Чербула справа, в то время как второй начал заходить ему за спину с другой стороны. — Поди к дяде, поди-ка сюда.

Но юноша уже нанес удар. Не поняв еще, что случилось, старый кондотьер-венецианец выронил свой клинок. Наемник пытался поднять тяжелый табурет. Последовал удар клинком плашмя, и правая рука насильника безжизненно повисла вдоль тела. А Войку занялся уже вторым. Теперь забавлялся он, то подпуская солдата, то загоняя его в глубь комнаты, да так стремительно, что тот с проклятиями врезался каждый раз в стену. Наконец молодой сотник выбил саблю и у него.

Обернувшись, Чербул увидел незнакомку; она успела набросить на себя сорванный с окна занавес, и теперь держалась на всякий случай рядом со своим спасителем. С саблями наголо, готовые помочь, теперь за ним стояли другие молдавские войники — Тинку, Цунгэ, Симеон. А в дверь входил уже Александр Палеолог.

Князь Александр сразу понял, что тут произошло. Крепко взяв спасенную за руку и приказав сотнику следовать за собой, Палеолог быстро повел их в противоположную часть дворца. Здесь, на втором этаже, начиналась открытая галерея на каменных столбах, которая вела к массивной башне, одиноко возвышавшейся над двором.

— Отведешь княжну к сестре, — сказал князь Александр, кивнув на девицу. — Потом соберешь людей во дворе. Иосиф скажет тебе, что делать дальше, — князь махнул рукой в сторону чернобородого, ни на шаг не отстававшего от него.

Войку двинулся вместе с девушкой вдоль галереи. И тут увидел то, чего уже не смог никогда забыть.

Внизу послышался шум, из небольшой часовни рядом с башней двое воинов выволокли безоружного мужчину со связанными руками. Пламя факелов осветило его всклокоченную бороду, залитое кровью лицо. Пленника бросили на колени; несчастный, однако, продолжал рваться из рук державших его людей, взор его с безумной надеждой блуждал вокруг, ища кого-то в ночи.

— Дядя Исаак! — прошептала девушка.

К связанному между тем подошел приземистый, непомерно широкий в плечах человек в красной куртке, от которого тот напрасно пытался отползти подальше. Здоровяк медленно вытащил из ножен длинный меч.

— Брат, брат! — крикнул тогда пленник, подавшись всем телом вперед; во всей округе, казалось Войку, можно услышать этот нечеловеческий крик. — Спаси меня, брат! Пощади, брат!

Чербул обернулся к князю. Александр Палеолог, вцепившись в каменные перила галереи, расширенными глазами взирал на разыгравшуюся перед ним сцену. Чернобородый Иосиф неотрывно смотрел на своего господина, готовый, видимо, помчаться по его приказу вниз. Но князь молчал.

— Брат, брат! — в последний раз крикнул обреченный. И Войку почудилось: собрав все силы, князь Александр хочет что-то сказать. Но внизу сверкнул уже длинный меч палача. Голова князя Исаака Палеолога с глухим стуком покатилась по двору его родового гнезда.

Только теперь молодой сотник увидел рядом с собой лежавшую в глубоком обмороке девушку, доверенную его заботам.

— Пойдем, базилей, — повторял в это время Иосиф, стараясь увести Александра. — Пойдем, мой базилей.