Если бы меня спросили снова - Елена Лабрус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ир! — догнал её Воскресенский в прихожей. — Прости меня за тот поцелуй.
— О! Он был неплох. Тебе не за что извиняться.
— Ты понимаешь, о чём я.
— Конечно, я понимаю. Но я так чертовски устала всех понимать. Мне себя бы понять.
Мне бы себя найти, — подумала она, выйдя от Бориса Воскресенского.
Но где себя искать, она точно знала.
Пусть сейчас она была растеряна, пусть ей было плохо, и страшно, и одиноко, но она точно знала, что есть человек, которому не всё равно, как она себя чувствует, кто поймёт, защитит, поможет, утешит, ну, может, немножко сравнит её с небом, но кто без недостатков, даже волшебники не без изъяна. И ей не надо ждать идеального момента, чтобы сказать ему об этом.
— Давай отсюда уедем, — ткнулась Ирка в его широкую грудь.
— Конечно, — ответил её волшебник. — А куда?
— В Москву, Питер, в Арктику, хоть на северный полюс.
— Арктика это и есть Северный полюс, — ответил он.
— Какой ты зануда, Воскресенский, — улыбнулась Ирка. — Всё, хватит разговоров, — потащила она его в спальню. — Я хочу секса, радости существования и большой бутерброд. С икрой.
— Не знаю, насчёт икры, — задумался он.
— Маме прислали с Владивостока литра три.
— О, ну тогда всё в порядке, — улыбнулся Вадим. — С остальным проблем нет. Если…
— И да, я выйду за тебя замуж, рожу тебе ещё троих детей, буду поддерживать тебя во всех твоих начинаниях, мы объездим весь мир, проживём долгую счастливую жизнь, умрём в окружении детей и внуков в один день. И никаких если! Всё, хватит. Никаких если.
И они переехали.
В Москву.
Все вместе. Потому что не было никакой возможности разлучить Андрея и Ришу.
Они и в школу ходили вместе. Их и считали за близнецов.
— Так, Воскресенские, идите сюда, — позвала их пальцем строгая директриса новой гимназии.
Худенький интеллигентный Андрюша. Растрёпанная хулиганка Ирка, вся потная и крепенькая, совсем как эмбриончик, каким она когда-то была, с оторванным воротником платья и чьим-то трофейным карманом в руке.
— Идите, идите, расскажите маме, что вы опять тут устроили.
Борис Воскресенский пока так и не женился.
И мамой обоих чертенят звали Ирку. Да никто был и не против, даже Риша.
— Честное слово, он сам начал, мам, — басила она, шмыгая носом и делая вид, что раскаивается.
Ирка и так знала, что произошло: Андрей снова решал задачи для выпускного класса, или оспаривал теорию большого взрыва, или доказывал что-то учительнице, в общем, умничал, одноклассникам это не нравилось, они решили проучить выскочку, но не тут-то было — у него была Риша.
— Папа говорит, не всякое оценочное суждение должно служить модификатором поведения, — защищал её Андрей.
— Ах, вот как, — не знала, что ответить директор. — А папа…
— Простите, задержался, — открыл дверь Вадим. Передал Ирке маленькую Дашу, поправил сбившийся воротник Риши, подмигнул Андрею. — Я к вашим услугам, — очаровательно улыбнулся директрисе. Ирке осталось только вывести детей.
Никто не умел решать вопросы так, как Вадим Борисович Воскресенский.
Дашке, их чудному ангелочку с мамиными глазами, исполнилось год, когда Ирка снова залетела. И они ждали вторую девочку, когда Вадиму вручили какую-то очень почётную награду за его разработки, находки и инновации в сфере компьютерных технологий.
Ирка была с ним на церемонии.
— Вы, конечно, знаете историю про Черчилля, — сказал он с трибуны, сжимая в руках почётную статуэтку. — Однажды Черчилль с женой гуляли по городу, и она остановилась поговорить с дворником. Они долго и оживлённо беседовали. «И кто это?» — спросил жену Черчилль. «О, он когда-то был в меня влюблён», — отмахнулась она. «Вот видишь, если бы ты вышла за него замуж, то стала бы женой дворника, а не премьер-министра», — самодовольно сказал Черчилль. «Если бы я вышла за него замуж, то премьер-министром был он», — улыбнулась его жена.
Вадим выждал паузу, а потом сказал:
— Моя жена, господа, — и позвал Ирку на сцену. — Источник моего вдохновения. Мать моих детей. И небо для моих полётов.
Они и правда объездили весь мир.
Было только одно место, куда они не возвращались — маленький испанский городок Ла-Корунья.
Но иногда Ирка садилась перед ноутбуком, Нюся устанавливала свой в саду, и они подолгу говорили с одной вредной старушкой с клюкой в руках.
В большом саду цвели яблони, или шумели кипарисы. У кресла стоял графин с вином. А у неё на руках иногда сидел славный мальчик, с тёмными волосёнками и яркими голубыми глазами цвета глетчерного льда. Она рассказывала Ирке последние испанские новости, а иногда цитировала Лорку. А может, это вовсе был и не Лорка, Старая карга стала всё путать.
— Скажи мне лучше, знаешь, что, — сказала ей Ирка. — Помнишь, ты как-то сказала: он — не он. Что ты тогда имела в виду?
— Он — не он? — удивилась Петькина бабка и ещё больше удивила Ирку, что не стала напускать туману: — Разве это не очевидно? Он — это Петька. И он не тот, кто тебе нужен. Впрочем, жизнь и так всё расставила на свои места, девонька. И зарасти оно всё говном! — подняла она бокал.
.
Как это приятно возвращаться домой после долгого путешествия.
Всё кажется таким незнакомым, но в то же время привычным.
Как это правильно быть взрослой.
Брать на себя ответственность и принимать трудные решения.
Как это здорово любить и быть любимой.
И никаких если!
КОНЕЦ
