Черный Город - Фернандо Гамбоа

Больше всего нас поразили, заставив разинуть рты и едва не потерять дар речи, две колоссальные ступенчатые пирамиды, величественно возвышавшиеся над кронами деревьев.

Та из них, которая стояла поближе, была темно-серого, почти черного цвета. Она была воздвигнута на широком основании, достигавшем метров пятьдесят-шестьдесят в ширину, ее ступени убегали вверх под углом почти в сорок пять градусов, а на самой верхней из них виднелся огромный куб, который был изготовлен из черного камня и, казалось, внимательно следил с вершины пирамиды за тем, что происходит вокруг нее в сельве. Однако еще более впечатляющей была вторая пирамида, высившаяся вдали. Она тоже была ступенчатой, а размеры ее были еще более огромными. Хотя нам была видна только ее вершина, даже и с отделявшего нас от нее расстояния в целый километр четко просматривался ее могучий силуэт, который вздымался к небу прямо перед нами, — по-видимому, в конце каменной дороги, ведущей как раз в направлении этой пирамиды. Мне невольно подумалось, что, возможно, конечный пункт нашего путешествия находится как раз у основания этой каменной горы, созданной человеческими руками.

Кассандра, ошеломленная тем, что она сейчас видела, почти в буквальном смысле слова рухнула наземь под тяжестью навалившихся на нее впечатлений: она уселась на землю и как завороженная смотрела прямо перед собой. Профессор Кастильо, хотя он и остался стоять на ногах, стал произносить какие-то нечленораздельные фразы, показывая дрожащей рукой то куда-то влево от себя, то куда-то вправо. Наш друг туземец опустился на колени, склонился к земле и начал произносить на своем замысловатом языке какие-то молитвы, попеременно проводя ладонями по своему лицу и поднимая руки к небу. Он то ли за что-то благодарил своих богов, то ли просил у них прощения за то, что мы четверо вторглись сюда без разрешения.

— Да-а-а… — пробормотал я, с трудом выходя из охватившего меня оцепенения. — Если это и не Черный Город, то он, по всей видимости, очень на него похож.

Мы завороженно глазели на открывшийся перед нами невероятный и величественный вид черт знает сколько времени, и, если бы Иак вдруг не сказал нам, что солнце уже начинает заходить за горизонт и что нам нужно найти место, где можно было бы переночевать, мы, наверное, так и продолжали бы час за часом таращить глаза, не меняя своих поз.

Мы снова пошли по каменной дороге, но на этот раз шли очень медленно и в молчании, испуганно поглядывая на сооружения, которые возвышались по обе стороны дороги и которые, казалось, своим внушительным видом пытались нам сказать, что этот заброшенный город — священное место и что мы оскверняем его уже одним только своим присутствием; что он — пантеон богов, в который мы вошли, даже не постучав в дверь.

— Вы слышите? — прошептал я, поворачиваясь к своим друзьям и поднося ладонь к уху.

Все три моих спутника остановились и внимательно прислушались, а затем, несколько секунд спустя, почти одновременно отрицательно покачали головой.

— Я ничего не слышу, — ответила притихшая Кассандра.

— Вот это я и имею в виду. Здесь царит абсолютная тишина. Как на кладбище.

— А по-моему, мы сталкиваемся с подобной тишиной уже далеко не первый день, разве не так? — сказал профессор.

— Раньше она не была абсолютной, — возразил я. — Здесь не раздается вообще никаких звуков, не слышно даже насекомых. Тишина здесь, можно сказать, гробовая.

Профессор, поразмыслив секунду-другую над моими словами, кивнул.

— Да, это верно, — мрачно подтвердил он.

— Земля, в который жить морсего, земля, в который смерть… — пробормотал Иак, сильно нервничая и все время оглядываясь по сторонам. И взволнованно повторил: — Земля, в который жить морсего, земля, в который смерть…

— Наш приятель своими россказнями про морсего уже начинает нагонять на меня страх, — недовольно заявила мексиканка.

— И не на тебя одну, — признался ей профессор.

— Да ерунда все это, — решил я подбодрить своих друзей. — Я уверен, что все эти рассказы про морсего — сказка для детей. Или легенда, которой отпугивают чужаков, чтобы они здесь не шастали.

— Легенда… А ведь существование этого города тоже считалось… легендой, — усмехнувшись, напомнила Касси.

— Давайте порассуждаем вместе, — предложил я. — После того как мы высадились на берегу реки, вы видели какие-нибудь следы пребывания людей, тропинки, знаки, указывающие границы племенной территории? Какое племя стало бы обосновываться в местности, где почти нет животных и нет земли, пригодной для обработки?

Это был риторический вопрос, но Иак тем не менее на него ответил.

— Морсего не быть племя, — мрачно заявил он.

Мы все трое повернулись к нему.

— Морсего быть… — он сделал глубокий вдох, — морсего.

Произнеся это слово зловещим тоном, голубоглазый туземец многозначительно посмотрел на нас.

Через некоторое время, когда солнце уже почти зашло за горизонт, мы, проигнорировав возражения Иака, направились к ближайшей пирамиде, поскольку решили, что она будет неплохим местом для ночлега, если нам удастся дойти до ее основания еще до того, как все вокруг погрузится в темноту.

Впрочем, на всякий случай мы изготовили самодельные факелы: вырезав из толстых зеленых ветвей четыре палки и сделав на одном конце каждой из них два больших перпендикулярных разреза — так, чтобы этот конец разделялся на четыре части, которые легко можно было бы раздвинуть, — мы запихнули между ними обломки сухих веток и обмазали их легко воспламеняющейся смолой. Вооружившись этими примитивными орудиями, мы, эдакая экспедиция современных троглодитов, дошли до подножия пирамиды и начали карабкаться наверх по ее огромным ступеням. Именно огромным, потому что эти ступени, похоже, были сделаны отнюдь не для того, чтобы по ним поднимались и опускались люди: каждая из них имела примерно полтора метра в высоту, и мы могли забираться на них, лишь помогая друг другу, а потому продвигались вверх очень медленно, постоянно чертыхаясь, пыхтя и моля Бога о том, чтобы наши усилия не оказались напрасными.

Более чем полчаса спустя, когда уже наступила ночь, мы наконец-то добрались до верхней ступени пирамиды и уселись на ее краю, изможденные и обливающиеся потом. Наши факелы уже почти догорели и теперь давали очень мало света.

— Не могу поверить в то, что нахожусь на вершине пирамиды в бассейне реки Амазонки… — сказала Касси, которой, видимо, захотелось поделиться охватившими ее эмоциями.

— А я не могу поверить в то, — пробурчал я, тяжело дыша, — что строителям этой пирамиды не пришло в голову сделать здесь нормальную лестницу.