Мольер - Жорж Бордонов

Арнольф — прекрасный образец такого вызревания. В начале пьесы он уверен в себе, в своей непогрешимости. Ему кажется справедливым и естественным, чтобы рога появлялись на чужих лбах, не на его собственном. Каждый пожинает то, что посеял. Уж он-то, Арнольф, — человек предусмотрительный, разумный. Он не отдается на милость своим страстям. Он принял меры предосторожности, обеспечил делу успех. В замысле, который он вынашивает, нет места неожиданности, случайности. Он все рассчитал, все предвидел. Поэтому он может безмятежно перечислять и осмеивать разные породы рогатых мужей: рогоносец, разоряющийся для своей жены, рогоносец-выжига, рогоносец шумливый и рогоносец невозмутимый, слепец и простофиля; все они — олухи и разини и только получают то, что заслужили. Кризальд менее оптимистичен — или более осторожен:

«И биться об заклад не стал бы я никак,Что совершу такой, а не такой-то шаг».

На что Арнольф отвечает коварным намеком:

«Охотно верю я в ум вашей половины,Но я смышленых жен боюсь не без причины,И многим дорого обходится жена,Которая умом большим одарена».

Рецепт Арнольфа — женитьба на дурочке. Он говорит:

«Пускай моя жена в тех тонкостях хромает,Искусство рифмовать пускай не понимает;Игра в корзиночку затеется ль когдаИ обратятся к ней с вопросом: «Что сюда?» —Пусть скажет «пирожок» или иное словоИ прослывет пускай простушкой бестолковой.Жену не многому мне надо обучить:Всегда любить меня, молиться, прясть и шить».

Этот «пирожок», вызвавший ярость ревнителей тонкого вкуса, требует разъяснений. Внешне стихи выглядят вполне пристойно. «Корзиночка» — салонная игра, в которой могут участвовать и дети, что-то вроде игры «в слова»: «Что сюда, в корзиночку?» Отвечать нужно в рифму: косыночку, тартиночку и так далее. Сказав «пирожок», жена Арнольфа этим докажет, что она неспособна схватить правила игры, что ее умственное развитие ниже уровня ребенка, что она дура из дур: по крайней мере такой она предстает в мечтах седовласого жениха. И все же этот «пирожок», который ей хотелось бы уложить в корзиночку, вносит оттенок достаточно рискованной двусмысленности. Двусмысленности, которая проходит через всю пьесу и которую Арнольф усиливает своими сальными намеками. По желанию можно не видеть в словах Агнесы ничего, кроме наивного неведения, а можно и усмотреть в них скрытый — и довольно вызывающий — смысл. Мольер замечательно этим пользуется; он даже это подчеркивает, а потом, в «Критике», защищается не без лицемерия. Он говорит, в сущности, что только развращенные умы могут видеть здесь развращенность, — что звучит забавно, но не слишком убедительно.

Арнольф, все еще в самом благодушном настроении, рассказывает, как он решил заняться воспитанием Агнесы:

«Она и девочкой была других скромней,Я с детских лет ее дышу любовью к ней».

Оп поместил ее в «одном монастыре, укромном и спокойном», и потом поселил в деревне, поджидая дня свадьбы. Воспитатель-глупец демонстрирует всю глубину своей глупости, приглашая Кризальда «с ней отужинать», чтобы хорошенько ее испытать на досуге. На закуску он предлагает просмаковать такую историю о юной девице:

«Однажды (верьте мне, я очень вас прошу!)В надежде, что ее сомненья разрешу,Она, исполнена невиннейшего духа,Спросила: точно ли детей родят из уха?»

Арнольф не просто тупица, почитающий себя мудрецом, он еще и тщеславен. Он велит называть себя господином де Ла Сушем. Для Мольера это повод укусить Тома Корнеля, который стал именоваться Корнель де Л'Иль. Кризальд удивляется:

«На черта вам сдалась, я не могу понять,Причуда — в сорок лет фамилию менять?Имение Ла Суш пошло от пня гнилого.Ужель украсит вас столь низменное слово?»

Арнольф отвечает не бог весть как остроумно:

«Предать имение известности я рад,Да и звучит Ла Суш приятней во сто крат».

Кризальд:

«От имени отцов вы отреклись напрасноИ взяли новое, пленясь мечтой неясной.Подобным зудом кто теперь не одержим?Задеть вас не хочу сравнением своим,Но мне припомнился крестьянин Пьер Верзила:Когда его судьба усадьбой наградила,Канавой грязною он окопал свой дворИ называться стал де Л'Илем[143] с этих пор».

Вот уже и «Мещанин во дворянстве». Корнелю едва ли понравилась шутка, и впрямь очень жестокая.

Арнольф возвращается домой после десяти дней отсутствия, неосмотрительно оставив Агнесу на попечении парочки бестолковых слуг:

«Пройдет ли мул, осел иль лошадь мимо нас,Она готова всех была принять за вас».

Он снова видит Агнесу, ласково ее расспрашивает, восхищается невинностью ее ответов:

«У вас хороший вид: вы, верно, не хворали?Агнеса. Вот только блохи спать частенько мне мешали.Арнольф. Ну, скоро кто-то гнать их будет по ночам».

Затем он отсылает ее, держится властно, говорит как человек, уверенный в себе, и потирает руки от удовольствия:

«Вы, героини дня, ученые созданья,От коих нежностей вздымается туман!Сравнится ль хоть одна поэма иль роман,Тяжеловесный труд иль мадригал учтивыйС ее наивностью и честной и стыдливой?»

Действие происходит на улице, что не очень правдоподобно, но, в сущности, как мы уже говорили, значения не имеет. Итак, лучась самодовольной радостью, Арнольф встречает Ораса. Это «молодой человек» в полном смысле слова, обаятельный, легкомысленный, влюбленный, безрассудный и доверчивый. Сначала Арнольф по-прежнему надувается гордостью. Он говорит снисходительно-шутливым тоном, как человек, знающий жизнь. Но Орас признается ему, что тут в городе происходит некая история, герой которой — он, Орас, а героиня — Агнеса. Увы! Она во власти старого тирана: «Лазус… Ласурс… В уме фамилия мелькает».

Арнольф взбешен, но сохраняет достаточно выдержки, чтобы себя не выдать. Собеседника его заносит все дальше:

«А можно ли отдать прелестное твореньеТакому дикарю в его распоряженье?»

Оставшись один, Арнольф все-таки начинает тревожиться. Он теряет самоуверенность, но лишь ненадолго: