Фамильные ценности, или Возврату не подлежит - Олег Рой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она куда-то исчезла и сразу вернулась, держа в руках веселую оранжевую кружку. Очень быстро вернулась. Как будто кто-то стоял за дверью, держа наготове эту веселую кружку, над которой струится белесый тонкий парок. И запах… ошеломительный.
И не санитарка это вовсе. Даже не медсестра. На бейджике крупная надпись: «Дежурный врач». Дина Ви… Би… Ба… Не разобрать. Да ладно, не важно. Важно совсем другое…
Господи! Кэт!
Наверное, она сказала это вслух, потому что Дина как-ее-там-по-батюшке-«дежурный врач» вопросительно нахмурилась:
– Кэт? Это ваша подруга?
– Да, да! Она же там… Мне срочно…
Да как же слезают с этой чертовой кровати?!
– Погодите, – улыбнулась докторша. – Не так резко.
– Но мне срочно нужно к ней, понимаете? Вопрос жизни и смерти!
– Понимаю. Но все-таки не так резко. Давление еще низковатое. Но немного чая, и, думаю, все наладится. И не нужно никуда бежать. Хотя, – она обернулась к монитору, переливавшемуся разноцветными кривыми, огоньками и цифрами, – особых препятствий к выписке не вижу. И тем не менее бежать не стоит. Если ваша Кэт – это такая элегантная дама с голубыми глазами…
– Да, да!
– Я ее сейчас приведу. – И, заметив недоумение пациентки, пояснила: – Она уж бог знает сколько тут у нас сидит. Сперва плакала и твердила, что это из-за нее вам плохо, что это она во всем виновата, еле успокоили. Но сейчас все нормально, с ней там такой импозантный мужчина…
– Мужчина? Импозантный? – Аркадия Васильевна подумала было, что «малыш» таки прибежал назад и они помирились, но… Нет, он, конечно, на вид красавец, но вряд ли кому-то придет в голову назвать его импозантным. Молод слишком.
– Ну да, очень, – подтвердила докторша. – Его иногда по телевизору показывают, он, кажется, адвокат известный или что-то в этом роде.
– Батюшки! Рудольф?! Он-то тут откуда взялся? – Аркадия Васильевна все порывалась подняться.
– Погодите, я вам помогу. Осторожно, у вас датчик на руке, не нужно пока снимать, пусть повисит. Вот, садитесь. Сейчас я позову вашу подругу. Только чаю все-таки выпейте. И кофеин, и глюкоза вам сейчас очень показаны. Не торопитесь, – улыбнулась Дина, глядя, как Аркадия Васильевна приникла к кружке. Чай был удивительно вкусный.
Кэт влетела в палату словно с разгона и, как будто посередине стояла невидимая стена, вдруг остановилась:
– Ой, Адичка, бедная моя, прости меня…
– Катюш, не болтай глупостей! – строго оборвала ее Аркадия Васильевна. – Пустяки какие! Вон и доктор говорит, что совсем ничего страшного, просто давление упало внезапно, даже с молодыми такое бывает. А ты уж напридумывала себе невесть что…
– Да ты же не знаешь ничего! Не волнуйся только, удалась твоя задумка, на сто процентов удалась, кто бы там козни не пытался строить…
– Ну… ты вроде все рассказала. Что «малыш» твой мерзавцем оказался…
– Да пусть его! – Кэт отмахнулась. – Но… Адичка… понимаешь… Рудольф Михайлович мне предложение сделал, – потупившись, сообщила она и покраснела – как будто ей было семнадцать лет, право слово. – Ты не будешь на нас сердиться? Мы вот здесь, у тебя, встретились и… как-то так получилось… само собой…
Рудольф Михайлович возвышался за ее плечом, изображая лицом какую-то сложную гамму чувств: и радость, и виноватость, и даже как будто неловкость от того, что он, серьезный взрослый человек, знаменитый адвокат, демонстрирует столь неприличное мальчишество.
– Предложение? – туповато переспросила Аркадия Васильевна и замотала головой. – Ну вы, ребята, даете! Но погоди, ведь…
– Нет-нет, с Тамарой, как ее, Владиславовной он, оказывается, еще в прошлом году развелся. А нам ни словечка, негодник! – Кэт погрозила адвокату пальчиком. – Говорит, что ему теперь до Генриха Восьмого еще одной жены не хватает. У Генриха ведь шесть жен было, даже Шекспир про это писал. Или не Шекспир? Или это кино такое было? Ну неважно. Главное, что пять жен у Руди было, Тамара как раз пятая была, а чтобы совсем по-королевски, нужно шесть. Вот. А я уж постараюсь, чтобы никаких седьмых на горизонте не замелькало… Хватит с него! Ну… Адичка! Ты не будешь сердиться? Ты моя душенька! И ты, и ты тоже. – Она повернулась к смущенному, гм, жениху. – Представляешь, этот… душенька даже готов жить со мной во Владимирской губернии! Подумаешь, говорит, если вдруг какой-нибудь ну о-о-очень важный процесс затеется, до Москвы рукой подать, невелик труд в суд приехать. А вообще, говорит, надоела эта адвокатура хуже горькой редьки, хочу быть пенсионером. Пенсионером, представляешь?
– Ну почему же, – улыбнулась Аркадия Васильевна и шевельнула пальцем, на котором висел бульдог, оказавшийся каким-то нужным датчиком. – Вполне представляю. Тем более, насколько я понимаю, там есть куда сбежать, если твоя болтовня начнет его утомлять. Я-то привыкла, а свежему человеку… Так что, Руди, ты можешь заранее себе в тамошних лесах выкопать земляночку… или берлогу…
– Арчи! – Он картинно сложил руки перед грудью. – Это просто счастье! Я всю жизнь говорил сам, работа такая. Говорил, говорил и говорил. А теперь я буду молчать и слушать Катюшину болтовню. Это же рай на земле!
– Адичка, – нетерпеливо перебила его Кэт, – там еще Балька в коридоре мается, надо бы его тоже к тебе пустить. А то парень аж с лица спал, так за тебя переживает. И, – она хитро-хитро прищурилась, подмигнула озорно, – там с ним девушка… Такое сияние от них – можно лампы не включать, электричество экономить…
* * *– Ну что, мальчики? – Аркадия Васильевна после больницы выглядела неправдоподобно бодрой, даже вроде бы словно помолодела. – Пора вам заглянуть в семейные закрома?
«Мальчики» – Михаил с Балькой – переглянулись.
– Что, или забыли? Пора, пора. А то как бы не опоздать. Я, конечно, намереваюсь как минимум еще лет тридцать проскрипеть и даже постараюсь, но говорят: хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах. В этот раз – ложная тревога оказалась, а что там завтра – кто знает. И останетесь вы «над златом чахнуть», а меня-то уже и не спросишь, где оно, злато. – Она вдруг подмигнула. Да и голос, несмотря на мрачноватую тему, звучал очень весело, словно Аркадию после пережитого страха разговоры о смерти не пугали, а забавляли. Собственно, так оно и было, она сама на себя удивлялась. – Ну что, двинулись?
В подвале было сухо и прохладно. Три висящие по разным углам лампочки бросали на потемневшую от времени кирпичную кладку диковато пляшущие тени. Занимавший целую стену винный стеллаж, казалось, покачивается, готовый завалиться то влево, на яблочный ларь, то вправо, на три составленных друг на друга сундука, небольших, но внушительно старинных.
– Помогайте. Я и сама могу, но лучше вы.
Поснимали и сдвинули сундуки – неожиданно легкие.
Нагнувшись, она пошатала несколько нижних кирпичей, вытащила из-под винного стеллажа прихотливо изогнутый железный прут, сунула, казалось, прямо в сплошной кирпичный ряд, прут при этом погрузился довольно глубоко, на пару ладоней, не меньше, повернула туда-сюда, потом еще и еще, вверх, вниз, в разные стороны, словно собиралась провертеть в закаменевшем растворе дырку.
Но нет – остановилась, выпрямилась и, словно вдруг устав, оперлась на стену…
Часть кирпичной кладки повернулась, хищно скалясь выступающими «зубами» крайних кирпичей…
В неярком свете тускло блеснул синевато-черный металл…
Сейф был старинный, с наборным кодовым механизмом, похожим на рукоятки первых радиол. Небольшой, среди подвальных теней, он казался, однако, очень внушительным. Кроме рукояток с окошечками, сбоку виднелись две замочные скважины. Аркадия Васильевна вставила в них два неизвестно откуда извлеченных ключа, повернула, покрутила черные рукоятки наборного механизма – быстро, небрежно, словно как попало, – и потянула на себя тяжелую стальную дверцу…
* * *Небо накрыло город высоченным лазурным куполом. Или, может, яшмовым. Бывает такая яшма – почти чисто голубая, с редкими белесыми прожилками. Небесная. Вот и купол был такой же: по глубокой лазоревой выси кое-где скользили легкие пуховые облачные пряди.
И оттуда, из этой лазурной высоты-глубины, валился снег: крупный, лохматый, очень белый. Хлопья, искрясь и сверкая в ослепительном солнечном сиянии, падали медленно – казалось, в воздухе их удерживают невидимые нити солнечных лучей.
Так не бывает.
Если и бывает, только летом, в июле, например. Яркое солнце, чистое небо и вдруг – дождь. Теплый, веселый, сверкающий на солнце. Такой дождь обычно называют «слепым», но есть у него и еще одно название – «царевна плачет».
Не самое редкое природное явление – дождь при ясном солнечном небе. Но – снег?!!
Последний, быть может, снег этой зимы. Как будто она решила на прощанье показать себя буквально во всей красе.
С кухни доносился голос Татьяны, вразумляющей приглашенных из ресторана помощников. Голос был сердитый. Сперва она вовсе уперлась: что это вы за фокусы выдумали? Чтоб чужие люди на моей кухне хозяйничали – да не бывать такому! Нешто я праздничный стол устроить не сумею? Еле-еле Аркадия Васильевна ее уговорила: мол, не в том дело, что не сумеешь, а только так положено, и почету больше. Да и подать на стол должен же кто-то. Тебе-то за этим столом почетное место уготовано, а подавать-то нужно? Вот пусть ресторанные официанты и побегают, постараются. Поворчав, Татьяна все-таки согласилась на помощников.
