Ночь беззакония - Дилейни Фостер

взял то, что принадлежало мне, позволяя своему рту наказать ее за то, что она бросила мне вызов. Она отдала столько же, сколько получила.

Я отпустил ее руки и поднял ее платье на бедра, оставив между нами только тонкую ткань трусиков и мою одежду, расстегнул ремень и брюки, затем стянул их, освобождая свой член.

Блядь.

Мой рот переместился с ее губ на челюсть, где я прикусил ее зубами.

Она схватила меня за волосы и попыталась отодвинуть мою голову.

Ни единого шанса, маленькая проказница.

Одной рукой я поглаживал свой член, а другой стягивал с нее трусики.

Она спустила их до конца. Ее бедра покатились навстречу моим, притянутые ко мне воображаемой нитью, неразрывной связью.

Я схватил ее за бедро и обхватил одной из ее ног свою талию. — Это замечательно, не так ли? То, что я собираюсь трахнуть тебя в том месте, где тьма становится светом. Где освобождаются самые сокровенные желания сердца. — Моя вторая рука скользнула вверх по ее телу, по ее грудям, остановилась у ее горла.

— Ненавижу тебя.

Я расположился у ее входа. Блядь. Как и думал, она была мокрая, как блядь, против моего кончика. Ее тело дрожало на мне. — Ты хочешь меня ненавидеть. — Я согнул пальцы и задержал на ней взгляд. — Но ты не можешь. — Без предупреждения я вошел в нее.

Татум выгнула спину и задыхалась. Ее киска была такой горячей. Это было так чертовски приятно. Каждый толчок вел меня все дальше и дальше в мое проклятие, но я с радостью позволил ей стать моей погибелью. Ее глаза закрылись.

— Посмотри на меня. — Я сильнее сжал ее горло, чувствуя, как пульс пульсирует в кончиках моих пальцев.

Она открыла глаза, и я не отступил.

Не тогда, когда она вцепилась когтями в мою грудь и застонала: — Сильнее.

Не когда ее голова упала вперед, и она укусила меня за плечо.

И не тогда, когда она снова откинула голову назад и закричала: — О, Боже.

— Вот так, милая. Молись за меня.

Я вошел в нее, первобытный и неумолимый, почти уверенный, что оставлю синяки между ее бедер.

— Каспиан. — Она выдохнула мое имя, и, блядь, если бы я не хотел услышать его снова.

Моя хватка ослабла на ее шее, и она сделала глубокий вдох. — Да, блядь, детка. Отпусти это.

Она прислонилась своим лбом к моему, а ее руки обхватили мои бицепсы. Ее киска сжалась вокруг моего члена, и я вошел в нее так глубоко, как только мог, пока она не кончила прямо здесь, в моих объятиях.

— Я же говорил тебе, маленькая проказница. Ты принадлежишь мне, — сказал я сквозь стиснутые зубы, кончая глубоко внутри нее.

ГЛАВА 23

Татум

Я не знала, чего хотела или чего ожидала, когда убегала от Каспиана раньше, но стоя сейчас здесь, глядя в его глаза цвета виски, с моими бедрами, покрытыми его спермой, чувствуя его собственность, окутывающую меня, как теплое одеяло, я знала, что это оно — я хотела быть его.

Но это не означало, что я все еще не злилась на него.

— Уверена, что ты отправишься в ад за это, — сказала я, наклоняясь, чтобы взять свои трусики.

Он ухмыльнулся, в его выражении лица не было ни малейшего намека на раскаяние. — Я попаду в ад за многие вещи. Добавь это в список. — Он натянул свои штаны.

Я натянула свои трусики на задницу. — Да, но до тебя у меня даже не было списка, так что...

Он заправил свой член в трусы, затем застегнул молнию на брюках. Его верхняя пуговица все еще была расстегнута, а ремень висел свободно. Желание расстегнуть молнию на его брюках и попробовать его на вкус жгло меня до тех пор, пока во рту не пересохло. Боже, как же я скучала по этому мужчине.

И я ненавидела его.

Но по непонятным причинам не могла держаться от него подальше. Каспиан Донахью был грубой силой. Он был властью, защитой, безумием и хаосом, завернутыми в безупречную упаковку. Я была парализована его свирепыми, золотисто-карими глазами. Жажда его прикосновений закрепилась в моих костях.

Он обхватил мое лицо одной рукой и наклонился ко мне. — О, у тебя всегда был список. — Он провел кончиком языка по моей нижней губе. — Ты просто не начинала проверять его до меня.

Я глубоко вздохнула. Это место — это святое место — пахло сексом и грехом.

— Почему ты это сделал? — Я произнесла эти слова как можно спокойнее, хотя внутри мое сердце бешено колотилось. От оргазма. От близости его присутствия. От страха.

Я не была уверена, что мне действительно нужен ответ на его неожиданную вспышку. Это была не любовь. У нас с Каспианом было много общих эмоций, но я сомневалась, что любовь была одной из них.

Был секс.

Была любовь.

А потом были мы.

Мы были где-то посередине.

Разве не так?

Он смотрел на меня с тем же мрачным напряжением, что и тогда, когда впервые привел меня в эту исповедальню. Его руки работали, заправляя рубашку и поправляя ремень. Он выглядел так, как будто только что пришел с деловой встречи, а не как будто только что изнасиловал мое тело в церкви.

— Пойдем со мной домой. Мы поговорим об этом там. — Уверенность сквозила в его тоне так же, как и тогда, когда он сделал свое заявление в комнате, полной семьи и друзей моего отца.

— Нет. Мы говорим об этом сейчас. Ущерб, который ты нанес, уже не исправить. Мой отец всю жизнь работал ради этого момента, а ты украл его у него. Он никогда не простит тебя. — Я знала это без сомнения. Малкольм Хантингтон не прощал и не забывал. — И по какой причине? Чтобы доказать свою точку зрения? Чтобы выиграть какое-то соревнование между нашими семьями?

Его челюсть сжималась и разжималась. — Думаешь, все было ради этого? Ты думаешь, я сделал то, что сделал, чтобы испортить объявление о предвыборной кампании твоего отца?

— Разве нет?

Я знала, что Каспиан не был мелочным. Это была не его игра. Но какая еще была причина?

— Сейчас не время и не место.

— Это идеальное время и место. — Я жестом указал на крошечное пространство, в котором