История темных лет - Райдо Витич

— Это неправда, не может быть правдой! Помогите! Помогите! Танжер!

— За это казнят… Мне нечего вам дать…

— Иржи!

— …Ты должна… ничего страшного в этом нет… ты ничего не теряешь…

— Ян. Ян!

Его тревожные глаза так близко, но тают, оставляя крик:

— Держись, девочка, не сдавайся! Держись, слышишь!..

"Я должна сама, никого нет рядом, никто не поможет"… Край зеркала — если его разбить — можно сбежать ото всего, рванув осколками вены и артерию на шее. Толчок в безумной надежде — ее отбрасывает в сторону. Хохот Паула… Мерзкая рожа паука-паула, паул-паук, паук-паул… муха Анжина.

Когда же забвение, где оно заблудилось? Где спасительная темнота беспамятства? Встревоженное лицо Яна, такое же белое, как шапочка на его голове, — "держись, девочка, все будет хорошо".

Все будет хорошо? Когда? Ее вновь ведут в Бель-Тель. Сколько я уже здесь, сколько я замужем за пауком? Смерть, где ты заблудилась?! Смерть!!!

— Ты не умрешь, слышишь, я не дам!

— Опять ты, Ян? — губы не слушаются, — отдай меня ей, отпусти! Отпусти, слышишь!

"Милая… — чей-то знакомый голос и силуэт все ближе и ближе, шепот, как шорох волн о песок. — Я всегда буду рядом с тобой".

Ричард? Хочется заплакать и прижаться к нему. Ричард! Боль бьет в виски, раздирает грудь, слепит.

"Держись!" Его руки тянутся к ней. "Держись!!!" Не дотянуться, поздно. "Нет! Нет!!" «Потерпи». Что-то влажное на губах. Вода?

Почему так тяжело? Кто-то придавил грудь, залепил веки?..

Это земля. Ее вдавили в землю. Жуткая боль. Ей отрывают руку. Жгут. Запах сгоревшего мяса. Ее поднимают, но ноги не держат. Залитая солнцем поляна, меж двух деревьев привязана за руки и за ноги нагая девушка. Это она? Нет. У той голубые, полные ужаса глаза, губы искажены в крике. Под ней разжигают костер. "Смотри. Смотри!" "Нет, не хочу!" Ее привязывают к дереву. "Смотри!". Дым застилает глаза, смешиваясь со слезами, перехватывает дыхание, душит сладкий, тошнотворный запах горящей плоти. «Смотри» — врезается острый шип в лицо. «А-а-а-а» — оглушает крик. Это она или кто-то еще? "Тебя похитили и убили", — хихикает Паул. "Смотри!" В пылающий костер падает ее браслет. "Теперь ты — никто!". Чьи-то ботинки врезаются в живот, в грудь, обжигают болью лицо. Скорее бы конец. Скорее бы.

"Я не дам тебе умереть. Ты просто бредишь. Все позади. Все хорошо". Все хорошо?! "Что хорошо?" Она распахивает глаза. "Почему такой яркий, слепящий свет. Ян? Ты? Трудно дышать. Почему так трудно дышать?" "Это бывает. Это ничего", — шепчет голос Яна. "Мне так больно, Ян, так больно". Свет становится мягче, боль постепенно отступает, рядом стоит Ричард, засунув руки в карманы, и ласково улыбается. "Ты не ушла, любимая, спасибо тебе! Я обещаю, что найду тебя, и мы будем вместе. Ты только подожди. Подожди…"

Она лежала с закрытыми глазами и прислушивалась к каждому звуку: шелест, звяканье, шепот, чьи-то шаги, шорох, чья-то рука, теплая и заботливая, обхватила запястье. Сэнди с трудом открыла глаза.

— Ян? — еле слышно прошелестел ее голос. Губы не слушались, язык прилип к небу.

Старый доктор выглядел осунувшимся и усталым. "Как он здесь оказался?"

Глаза внимательные, серьезные.

— Проснулась?

— Как… почему?

— Ты не помнишь? Сэнди с трудом вспомнила. Каждый вздох, каждый выдох отдавал пронизывающей болью в теле, напоминая.

— Как же… Танжер… — совсем недавно она и предположить не могла, что он на такое способен. Выстрелить в спину безоружного человека — в какую же бездну нужно свалиться, в кого превратиться, чтобы такое сотворить? Она вспомнила его полные ужаса глаза, перекошенное в крике лицо…

— Да, — с горечью подтвердил Ян.

— Больно, — она бы сбежала от этой пытки, но тело не слушалось, губы еле шевелились.

— Лиса, — позвал кого-то Ян. Сэнди покосилась. Женщина с приятным лицом делала укол в вену. В голове зашумело. "Зачем, сколько можно меня мучить? Отпусти!" Веки стали тяжелыми, и боль отступила. "Я уже отпустил тебя один раз. Прости меня за это", — послышалось издалека, и кто-то погладил ее по лицу.

Cколько она бродила в тумане? Никого не было вокруг, и это радовало, но она устала и легла. Сверху яркой маленькой точкой сквозь дымку просвечивало солнце. Сэнди пригляделась и увидела, что это лампа, большая круглая лампа на потолке. Девушка покосилась — на маленьком столике рядом, спал Ян, положив руки под голову, и хмурился.

— Эй, милорд, доктор, — тихо позвала она и не узнала собственный голос. Ян тут же открыл глаза, ясные и чистые, словно и не спал секунду назад. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Как мишень в тире, у которой дырка по центру, — усмехнулась Сэнди. — Ничего, ты потерпи, — кивнул Ян сочувственно. "Сколько и зачем?" — хотелось спросить, но сил на это не было, и она лишь вздохнула. Сэнди чувствовала себя бабочкой, крепко приколотой стальным копьем прямо через сердце к кровати. От каждого слова, каждого вздоха или движения боль слепила глаза, сдавливая горло, заставляя биться в диких конвульсиях каждую клеточку тела.

— Не знаю… благодарить тебя или… — Рано благодарить, девочка, — качнул головой Ян, хмуря брови, — два тяжелейших ранения за полгода. Рана-то рядом с сердцем, совсем свежая, а здесь и прямое попадание подоспело, как же ты так?

— Танжер… стрелок хренов… мог бы в упор… и лучше… выстрелить. Ян нахмурился. Как-нибудь позже, когда, ее жизнь будет вне опасности, он объяснит ей, что Танжер не промахнулся, и в ее сердце теперь сквозное отверстие диаметром в полтора миона. Что она была уже мертва, когда он прибежал на пляж. Что операция на сердце шла девять часов. Что за два месяца, что она провела в бреду, было две остановки сердца и неизвестно, сколько еще будет. Что имплантант, вживленный на место отверстия, приживается тяжело — слишком большая раневая поверхность. Что лихорадка, измотавшая ее за эти два месяца, неизвестно когда пройдет и что снять ее невозможно. И это еще не конец, а лишь самое начало длинного тяжелейшего пути к выздоровлению.

— Зачем ты со мной… возишься?… Все равно братики меня… в живых не оставят… Танжер загладит… свою осечку… я ведь без браслета — никто… братьям на руку… зачем им прошлое ворошить?.. хлопотно… проще и дальше… мертвой меня считать… так что ты… спасибо не услышишь.

Ян бы мог заступиться, гневно возразить, только слишком много он узнал, пока Сэнди металась в бреду. Все его самые страшные догадки и подозрения подтвердились. Прошлое жестоким кошмаром выливалось на дисплей аппарата, следящего за мозговой деятельностью, шокируя подробностями, не оставляя и малейших сомнений в реальности происшедшего с ней. Девушку продали в ад, взамен получили возможность отомстить. Равноценен ли обмен — каждый ответит по-разному, но для Яна ответ очевиден. А следовательно, и выбор — она, наивная девочка, не сведущая ни дворцовых, ни в политических интригах, неприкаянная, добрая душа, скитающаяся почти с рождения в вечном поиске глобальных и никому не нужных ответов, идеалистка, с детской непосредственностью верящая в безоговорочную победу добра, в ценности, давно забытые и заброшенные, проржавевшие, как латы древних рыцарей, — честь, справедливость, взаимопомощь, благородство. Доверчивое, чистое сердце, не верящее, что под маской благожелательности может скрываться всего лишь корысть.