Христианские древности: Введение в сравнительное изучение - Леонид Беляев

Активные исследования церковных древностей Палестины русскими учеными стали возможны с 1880-х гг., с момента образования Императорского Православного Палестинского общества (ИППО). Созданное для «упорядочения движения паломников и помощи им», оно с самого начала имело среди своих задач научно-популяризаторские и строго научные.34 В 1881 г. Иерусалим посетили великие князья, поддержавшие идею создания специального общества. Великий князь Сергей Александрович стал его председателем, сразу указав, среди других задач, на необходимость исследования древностей (1882).35 ИППО снаряжало экспедиции, работало над публикацией источников. Официальным изданием стал специальный «Православный Палестинский сборник», сохранившийся, хотя и в измененном виде, до наших дней (то же можно сказать, собственно, и про ИППО). Уже за первые 15 лет существования было издано до сотни исследований и памятников письменности (160 томов!), в числе которых, кроме популярно-церковной литературы, — древнерусские «хождения», тексты паломников латинских (4), греческих (11) и южнославянских (2). 6

Археолого-археографические экспедиции ИППО изучали пути древних пилигримов в Сирию через Кавказ и Малую Азию (А. В. Елисеев), отыскивали греческие (П. В. Безобразов) и описывали грузинские (А. Цагарели) рукописи, исследовали архитектуру (Н. П. Кондаков). Особо важны были работы в Палестине. Кроме научного интереса к христианским древностям, за ними стояла потребность России занять определенную позицию в изучении Святых мест (без чего сложнее было претендовать на контроль за ними), а также постепенно проявлявшееся стремление сформировать собственную, отличную от других, сеть паломнических центров на территории Палестины, подобную той, которыми располагали, например, францисканцы и соперничавшие с ними ордена. Это удалось частично осуществить благодаря широкой покупке земель русским правительством и Духовной миссией.37

Архимандрит Антонин (Капустин), с именем которого тесно связана археологическая деятельность ИППО и Духовной миссии, хорошо понимал, что ход процесса обеспечит только владение землей и памятниками. Это было одной из причин, побуждавших вступить в «состязание» с представителями иных конфессий и стараться приобрести участки в исторических местностях, перспективных для открытия библейских или церковных древностей (например, участки с гробницами «жены царя Соломона, египтянки, в деревне Силоам»; древнееврейские гробницы Эр-Румание; «гробы пророческие» в Иерусалиме). Конечно, на этих землях, как почти везде в Палестине, обнаруживались «древности» и можно было вести их исследования.38

М. Ростовцев в кратком очерке археологической жизни в Палестине перед Первой мировой войной очень ярко показал ее кипение, оживление различных спекулянтов мощами и древностями, а также активизацию усилий европейских «религиозных школ» и неконфессиональных обществ. Ожесточенное, постоянное соревнование национальных научных групп, в котором лидировали англичане и немцы при нарастающей конкуренции американцев и французов, бросалось в глаза.39 Необходимость отстаивать интересы России не вызывала у него сомнения: «В Палестине мы не можем и не должны отступать». Одобрив стремление к покупке земель архимандрита Леонида (Кавелина), Ростовцев указал на плохую организацию созданного архимандритом Антонином в Миссии музея древностей (хотя и похвалил его состав) и на несопоставимо скромную роль русских археологов в натурных исследованиях. Ростовцев полагал нужным включить Палестину в зону контроля РАИК хотя бы для наблюдений за открытиями на землях Миссии и музеем.40

Раскопки 1883 г. в Иерусалиме

Наиболее заметным «русским вкладом» в изучение Иерусалима первых веков нашей эры можно смело считать открытие пропилей базилики «Мартириона» в комплексе храма Гроба Господня. История их вкратце такова. Впервые архитектурные остатки восточнее храма (верхушки колонн) отметил в 1843 г. прусский консул Е. Шульц. Его наблюдения в 1845 г. были опубликованы в статье известного английского исследователя Р. Уиллиса, который отождествил колоннаду с остатком пропилей IV в. (Willis, in: Williams, 1849, II).

Находку трудно было переоценить. Знания о древних частях базилики эпохи Константина в XIX в. были самые скудные (она была полностью разрушена еще в средневековье, см. гл. 1–2). Даже в начале XX в., как писал Н. П. Кондаков, «основною задачею или идеальною целью» все еще являлось «отыскание следов древней базилики на месте, в исторической реальности, не в схеме научной реставрации». Для прежних исследователей поиск этих следов был «всегда несколько загадочным» и некоторые из них даже уверяли, что «ни один камень современной церкви не принадлежит первоначальному зданию». Так что, с сожалением заключал Кондаков, «в храме Гроба Господня все, начиная со входа, является вопросом, а при полной смутности наших сведений о храме Константина, нередко вопросом тяжелым и сложным». (Кондаков, 1904, 196–197, 207). Неясно было даже, как по отношению к ротонде Воскресения располагалась базилика. Оставался открытым и вопрос о том, за какой, собственно говоря, из городских стен размещалась Голгофа. Обнаружение пропилей обещало решить, по крайней мере, проблему местоположения храма и входа в него.

В 1858 г. русское правительство купило у абиссинской общины землю с остатками колоннады под дом для консульства, предоставив провести здесь раскопки археологу Э. Пьеротти (1860), который обнаружил остатки стены «древнееврейского периода». М. Вогюэ организовал дополнительные работы (1861), установив, что стена использована при строительстве вторично; открыл части проездной арки, которые отнес к эпохе Константина; указал, что колонны «вполне византийского стиля» (IV–VI вв.). Работы продолжили английские топографы В. Уилсон и К. Кондер. Уделив позже самое серьезное внимание разбору итогов, Н. П. Кондаков критически отнесся к их выводам, подчеркнув, что, хотя к 1872 г. многое было «кое-как отыскано», но «связи между этим не было определено». (Кондаков, 1904, 197–204). В 1874 г. здесь работал и французский консул Клермон-Ганно (неоднократно упомянутый выше), но публикация его материалов очень запоздала.

В итоге вопрос датировки и атрибуции стены и соотношения колоннады с пропилеями храма Гроба Господня эпохи Константина оставался открытым. В 1883 г. работы на «русском месте» были поручены архимандриту Антонину. Организовав полевую часть исследований, он доверил фиксацию городскому архитектору Иерусалима К. Шику, который закончил тщательные раскопки и снял подробный план сооружений.41 Это позволило проследить формы стены и ворот в ней; найти внешнюю и внутреннюю сторону; определить дату. Шик как архитектор не избежал соблазна домыслить найденные фрагменты «до целого», поэтому открытие сразу вошло в систему христианских святынь Иерусалима как «порог Судных врат» (хотя Н. П. Кондаков позже был вынужден указать на отсутствие точной датировки тройной арки и недостаточно уверенную атрибуцию остатков стены как городской).42 Тем не менее он признал, что найдены «монументальные руины пропилей древнего храма», с которых «теперь должно начинаться всякое его исследование» и назвал это «важнейшим археологическим открытием… по истории храма Св. Гроба». Действительно, работы не просто дали ответ на конкретные вопросы истории Иерусалима, доказав, что Голгофа и базилика IV в. лежат снаружи от древней (V в. до н. э.) стены, а внутрь города попали только после сооружения стены императора Адриана. Эти работы положили, наконец, начало археологическому изучению Мартириона. Их можно считать также исходной точкой сложения русской традиции изучения храма Гроба Господня.

3. Археологичекие путешествия по Ближнему Востоку и Египту в 1890-1910-е гг.[79]

Не только раскопки в Иерусалиме, но и целый ряд других начинаний ИППО, РАИК и Духовной миссии конца 1890-х — 1910-х гг. стали краеугольными камнями в фундаменте наших знаний о церковных древностях Палестины. В сущности, они продолжают оставаться ими и до сих пор. Это уже упоминавшиеся издания переводов ранних паломничеств; ряд ознакомительно-исследовательских экспедиций, или «археологических путешествий»; наконец, основанная на них серия обобщающих интерпретационных работ Н. П. Кондакова и Д. В. Айналова, посвященных анализу исторической топографии, церковного искусства, иконографии христианского Востока. Русские исследователи впервые включились в полемику по коренным вопросам христианских древностей, причем сразу вышли на уровень, в методическом отношении превосходивший «среднеевропейский», поскольку с первых шагов опирались на прочную историко-археологическую базу и оставались чуждыми «каких-либо конфессиональных предрассудков и домыслов» (из отзыва С. А. Жебелева о Д. В. Айналове. Цит. по: Тункина, 1995).