Быстроногий олень. Книга 2 - Николай Шундик

«Чего это они здесь вдвоем?» — спросил тогда себя Айгинто. У него возникла мысль обойти их как-нибудь стороной, но кто-то второй в нем, упрямый и взвинченный, толкал его подойти вплотную к Тимлю и Эттыну, чтобы немедленно во всем разобраться, чтобы понять этот странный, совсем для него неожиданный случай. Обуреваемый ревностью, он пошел на Тимлю и Эттына, с каждым мгновением убыстряя шаг, словцо намерен был предотвратить катастрофу.

Увлеченные своей беседой, Тимлю и Эттын заметили Айгинто совсем уже рядом. Оба страшно смутились. Криво усмехаясь, Айгинто справился о здоровье Эттына и, втянув голову в плечи, быстро пошел к залому, с трудом подавляя в себе желание оглянуться назад.

«Глупо получилось, — вспоминал сейчас Айгинто. — Надо было стороной обойти, не надо было на глаза им показываться. Может, они и полюбили друг друга, что ж тут такого? Должна же Тимлю кого-нибудь полюбить. А может, они там случайно встретились? Может, здесь что-нибудь другое? Ведь Тимлю гораздо старше Эттына. Он совсем еще мальчик», — с робкой надеждой подумал Айгинто.

Тымнэро опять задремал. Погруженный в свои мысли, Айгинто не сразу заметил, как остановились разморенные жарой собаки. Соскочив с нарты, он растолкал собак, поправил на их израненных лапках кожаные чулочки и снова сдвинул с места нарту. Ободренные, собаки дружно побежали. Айгинто побежал рядом, перескакивая через лужицы, ослеплявшие расплавленным золотом солнца.

Ничего! Он, Айгинто, переживет, он стиснет зубы и все переживет. Нет, он не станет больше с мольбой заглядывать в глаза Тимлю. Разве одна только лишь Тимлю такая хорошая на свете! Встретит другую девушку.

А кто-то второй, угрюмый и упрямый, нашептывал в нем под звон весенней капели: «Такой, как Тимлю, наверное, ты не найдешь. Терпи, может, взойдет еще твое солнце, может, глянет она на тебя такими глазами, что ты навсегда забудешь, как долго ждал этого взгляда, как мучался».

21

Стойбище бригады Майна-Воопки стояло у реки, как раз в том месте, где намечалось строительство поселка. Лед с реки уже ушел. Тундра подернулась тонкой нежной зеленью. Наступало лето.

Сквозь дырочки закопченной яранги пробивались золотые полосы солнечного света. Старик Ятто чинил свой аркан. Рядом сидел Журба.

— А это верно, — спросил старик, — что дома наши будут — особенными, что собирать и разбирать их можно будет, как ярангу?

— Ты правду говоришь. Весь ваш поселок намечено строить из сборных домов, — подтвердил Журба.

Где-то вверху, очень близко, послышалось журавлиное курлыканье. Ятто поднял голову, прислушался.

— Над самой нашей ярангой летят…

Ятто не по-стариковски легко вскочил на ноги, выбежал на улицу. Владимир вышел вслед за ним. Журавлиная стая, курлыкая, пролетела низко, над самым стойбищем. Ятто, привстав на цыпочки, потянулся вверх, словно готовясь взлететь за стаей. Все тише и тише становилась журавлиная песня, пока, наконец, совсем не растаяла в светлом небе. Ятто повернулся к Владимиру.

— Примета есть у нас: если услышишь журавлиную песню прямо над ярангой, значит хорошим гостям быть. Значит, придет катер с хорошими людьми. Давно их ждем.

Катер пришел в полдень. Гостей приехало столько, что Ятто мгновение стоял ошеломленный, отказываясь верить глазам.

— О, секретарь прибыл! — воскликнул старик, заметив среди множества людей легкую фигуру Ковалева. — Гэмаль, и Айгинто, и учительница Оля тоже прибыла. Кажется, и Анкоче с ними! Ай, старый дед! Какой гость дорогой!.. Хо! Какие-то незнакомые русские!.. А это кто в сторону отошел? Кувлюк? Да, да, Кувлюк! Значит, его отпустили?

Ятто быстро засеменил навстречу гостям, направляясь прежде всего к Сергею Яковлевичу.

— Журавли сегодня своим голосом о дорогих гостях мне сказали! — еще издали закричал Ятто, протягивая Ковалеву руку.

— Здравствуй, Ятто. Как живешь? Каменный дьявол уже не встает на твоем пути? — спросил Сергей Яковлевич. Ятто смущенно переступил с ноги на ногу и, энергично махнув рукой, сказал:

— Погиб Каменный дьявол. Забыл я о нем, навсегда забыл!

— Костры разжигайте! — послышался густой, сильный голос Майна-Воопки. — Встречайте дорогих гостей хорошей пищей и чаем!

— Проведи меня, Ятто, в ярангу к жене Воопки, — попросил Ковалев. — И передай всем счастливую весть: Воопка сейчас находится в Анадыре, в окружной больнице. Скоро домой вернется!

— Скоро вернется домой?! — переспросил Ятто и, вытянув вперед руку, почти закричал: — Вон она, Кычав, жена Воопки! Скорей сообщи ей эту весть! Сам сообщи! Дорогой гость с вестью хорошей — счастье для хозяев.

Зажимая подмышкой сверток с подарками для маленькой Гали, Ковалев поспешил к жене Воопки, а Ятто быстро пошел к ярангам.

— Слушайте, люди, счастливую новость! Воопка совсем здоров! Воопка скоро вернется домой! — кричал старик, радуясь, что именно он является глашатаем доброй вести.

Когда Ковалев вышел из яранги, на обширной поляне будущей строительной площадки уже горели яркие костры. Мужчины и женщины суетились у костров, закрепляя над ними закопченные котлы для оленьего мяса. До трех десятков людей выгружали с кунгаса щиты первого разборного дома, изготовленного по проектам дальстроевских инженеров в Кэрвуке.

— Что ж, завтра надо будет продемонстрировать перед всем народом установку нашего дома, — сказал Сергей Яковлевич, подойдя к Гэмалю и Айгинто. — Пусть народ внимательно посмотрит, свои замечания скажет. Нам это очень пригодится. А сегодня займемся другим делом: посмотрим здешнее стадо. Покажем товарищам из края, какие у нас олени.

После короткого отдыха гости вместе с хозяевами пошли осматривать стадо. Неуклюжие телята терлись возле своих матерей. Важенки подозрительно косились на людей, отходили в сторону, часто оглядываясь, — не отстают ли телята.

— Значит, у вас таких семь стад? — обратился инструктор крайкома партии к председателю колхоза.

— Да. Одно из них племенное, — с гордостью ответил Айгинто.

— Колхоз «Быстроногий олень» уже миллионером в районе называют, — сказал Ковалев, обращаясь к инструктору. — Таких колхозов у нас теперь два. И еще будут.

Гости и хозяева продолжали осмотр стада. По склонам гор, по речной долине паслись сотни оленей. Мясные быки с огромными ветвистыми рогами с налету били других оленей. Одни олени уходили прочь от облюбованных мест, другие поворачивались к обидчикам, принимая бой. Рога оленей переплетались, большие, круглые глаза наливались кровью. Слышалось тяжелое, яростное дыхание, летели клочья тонкой кожицы, покрывавшей рога.

Айгинто собрал для броска аркан, метнул его в борющихся оленей. Конец аркана хлестнул крупного пятнистого быка по спине. Олени разбежались в разные стороны, но через минуту снова сошлись, встали на дыбы, ударили копытами друг друга в грудь, переплелись рогами.

Кувлюк шел в группе оленеводов, чутко прислушиваясь ко всему, что творилось вокруг, на худом лице его было сложное выражение радости, смущения и горечи… Казалось, что он только теперь понял, сколько лет настоящей жизни протекло мимо него. «О, проклятый Чымнэ! Собакой я у твоего стада жил! Зачем? Почему? Кто меня заставлял?» — спрашивал он себя. Осматривая жадными глазами стадо, Кувлюк поглядывал на гордых, полных достоинства пастухов бригады Майна-Воопки, и ему казалось, что он не выдержит и закричит: «Люди! Возьмите меня к себе! Я хочу быть с вами! Я не могу больше без вас!»

И вдруг ему пришла тревожная мысль: «А что, если не возьмут?.. Если не примут в колхоз?»

Кувлюк быстро осмотрелся. Ему страшно хотелось получить ответ на свой тревожный вопрос именно сейчас, немедленно; казалось, что если он не получит ответа, он уже не сможет дышать, не сможет жить!

Рядом с Кувлюком семенил старик Анкоче. Радуясь тому, что он нашел в себе силы совершить такое важное путешествие, старик бодро вскидывал посох, с любопытством озираясь по сторонам.

— Послушай, старик, как думаешь, в колхоз меня примут? — неожиданно обратился к нему Кувлюк. Анкоче остановился, внимательно посмотрел в лицо пастуха, в котором застыло напряженное ожидание, затем снял малахай, почесал ногтем лысину и уверенно ответил:

— Обязательно примут. Давно тебе надо было подумать об этом. Я знаю, как ты жил. Старик Анкоче все видит, все знает.

Кувлюк облегченно вздохнул и еще раз окинул взглядом веселых, шумно переговаривающихся людей, и вдруг он заметил Аймынэ, идущую рядом с матерью Тымнэро. Кувлюк замор. Что-то исступленное полнилось в ого вспыхнувших глазах. «Сколько лет я тебя ждал, проклятая женщина, и ты все же ушла от меня, навсегда ушла. — От этой мысли Кувлюку стало нестерпимо обидно. — Почти до старости дожил, а ни жены, ни детей нет!»

Кувлюк снова глянул на Аймынэ и, заскрипев зубами, отвернулся в сторону.