Несущий Свет - Андрей Валентинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как-то Валюженич столкнулся с генералом Богоразом. Аскольд Феоктистович не стал особо откровенничать, но сообщил, что новостей от тех, кто улетел на «Мономахе», нет…
– Такие дела, товарищ комполка, – заметил Ростислав, складывая письмо. – Впрочем, кое о чем мы и так догадывались. Кстати, тут есть еще одно письмецо – вам лично.
Степа встрепенулся, почему-то подумав о Наташе. Но письмо – вернее, листик, густо исписанный с обеих сторон, – оказалось от Шарля Карно. Потомок великого революционера писал, естественно, по-французски, и Степе пришлось еще раз прибегнуть к помощи Арцеулова. С первых же слов послания Ростислав неуместно хмыкнул:
– Что-то не понимаю! Наверно, окончательно забыл французский.
Он еще раз проглядел письмо и начал неуверенно переводить:
– «Генералу Великой Российской революции Стефану Косухину от скромного волонтера Шарля Карно»…
– Выначивается, буржуй, – охотно пояснил Степа. – Волонтер, чердынь-калуга!
– «Гражданин! Извещаю вас о результатах научной экспертизы агента контрреволюции, известного под кличкой „Бриарей“…
– Это что, тот глиняный монстр? – удивился Арцеулов. В свое время он не очень-то поверил Степиному рассказу. Выходит, зря…
– «Найденные в церкви Святого Иринея фрагменты были подвергнуты химическому анализу. В результате получено следующее…»
Далее шло несколько строчек замысловатых формул. Формулы были предъявлены Косухину, который не преминул еще раз ругнуть проклятую интеллигенцию.
Впрочем, далее Карно перешел на более понятный язык:
«Это красная глина с сильными добавлениями органики. Если грубо – глина с кровью. О чем вам, мой генерал, спешу доложить. Комментировать нечего, разве что принять во внимание некоторые старинные предания, не представляющие, естественно, ни малейшей научной ценности. Вот выписка из сочинения „Некромантион“ раввина Льва из Праги. Перевод с древнееврейского профессора Робера при моей скромной помощи…»
Арцеулов бросил взгляд на Степу. Тот стоял серьезный, и Ростислав удержался от уже готового насмешливого замечания.
«Знающие имя Бога всесильны, не дано им лишь вдохнуть дыхание жизни в свои сознания, ибо это удел Господа. Но во всем прочем им нет преград, ни в великом, ни в малом.
Чтя день субботний, восхотел я создать слугу, дабы мог прислуживать мне, не оскверняя ни Святой день, ни мой дом. Вылепил я из красной глины фигуру ростом с десятилетнего ребенка и произнес имя Бога и начертал слово «Жизнь» на его лбу. Так создал я Голема – подобного тем, что уже творили мои браться по Каббале в Нюрнберге, Меце и Неаполе. Мое творение было лишено речи – дара Божия, зато послушно и сильно необычайно. За полгода создание выросло до размеров взрослого мужчины, и тогда я произнес заклятие Предела, дабы не вырастить исполина. Был Голем ловок и послушен, но велением древних мастеров предусмотрел я необходимое. На глиняной спине, против сердца, оставил я отверстие, дабы поразить моего слугу в час его безумия. Предосторожность сия нужна, ибо известно что одно может взбунтовать Голема – вид льющейся человеческой крови. А посему надлежит быть осторожным, ибо так погиб великий знаток Каббалы Исаак из Толедо, случайно порезавшись в присутствии своего субботнего слуги…»
Перед глазами Степы вставала страшная глиняная фигура, красноватый огонек маленьких глаз, легкие, неожиданные для огромного монстра движения… Вот оно что! А Наташа считала Бриарея игрушкой!
– Неужели это все серьезно? – удивился Арцеулов, пряча письмо. – Ну, знаете!..
– Я ж рассказывал, чердынь-калуга! Видел бы, так не спрашивал!
– Ладно, учтем! – усмехнулся Ростислав. – Отверстие на спине против сердца и реакция на льющуюся кровь… Письмо нужно сжечь… Ладно, пошли…
Они миновали центр и оказались в переулках Замоскворечья. Степа молчал, все еще вспоминая церковь Святого Иринея и ночь в особняке Берга. Арцеулов же то и дело поглядывал по сторонам, словно что-то разыскивая. Наконец, он хмыкнул и кивнул:
– Взгляните, Степан. Я обещал вам сюрпризы. Прошу…
На подъезде двухэтажного особняка висела доска со свежей надписью большими красными буквами: «Дхарский культурный центр».
Косухин вспомнил январскую стужу, заброшенную деревеньку в тайге и ссыльного учителя-дхара. Дхары – они же «дары» и «дэрги»…
– Зайдем? Между прочим, вас там ждут, Степан!
– Что? – понял Косухин, – Родион Геннадиевич здесь?
Ростислав кивнул:
– Я был тут неделю назад. Господин Соломатин – директор центра. Он приехал сюда в конце прошлого года. Идемте…
Родиона Геннадиевича они нашли в огромном кабинете на втором этаже, заваленном кипами книг, брошюр и плакатов. Мебель, как это часто бывало в подобных учреждениях, отсутствовала, за исключением стола и двух колченогих стульев, явно из разных гарнитуров. На стене висел обязательный портрет Карла Маркса, придавая помещению истинную революционную респектабельность.
– Ну здравствуйте! – Родион Геннадиевич долго жал им руки и усаживал на стулья. Косухин все отказывался и в конце концов взгромоздился на кучу книг.
– Хорошо, что зашли, товарищи! – директор центра улыбнулся и кивнул на кипы литературы. – Вот, первые дхарские учебники. Мы издали букварь, книжку для чтения для младших классов и пособие по арифметике. У нас уже три дхарские школы!
– Ну это… – с достоинством кивнул Степа, – поздравляю, Родион Геннадиевич. Советская власть – она всегда за права угнетенных народов…
Он бросил взгляд на Арцеулова, но проклятый беляк сделал вид, что ничего не слышит.
– Рад видеть вас, товарищ Косухин, – улыбнулся бывший учитель. – Честно говоря, после нашей первой встречи не верилось, что увижу кого-нибудь из вас еще раз… Война кончилась – это хорошо! Пора забыть о крови, ведь столько дел! Еще пять лет назад такое казалось невозможным – дхарские школы! Это лишь начало, мы ведем переговоры с Институтом Востока, чтобы создать там дхарское отделение. Выходит, и мои скромные исследования кому-то понадобились!..
– Это все Советская власть – власть трудящихся! – вновь не преминул подчеркнуть Степа. Проклятый беляк и ухом не повел, а Родион Геннадиевич охотно кивнул:
– Да, я заблуждался. Не верил большевикам – и вот посрамлен в своем неверии. Вчера я был в наркомате национальностей и говорил с товарищем Сталиным – такой, представьте, приятный человек! Он обещал всяческую помощь…
Степа хотел еще раз ввернуть фразу о заслугах диктатуры пролетариата в деле возрождения прежде отсталых народов, но Арцеулов опередил, водрузив на стол саквояж:
– Господин Соломатин, ваши знания действительно очень нужны. Мы к вам обращаемся как к эксперту. Взгляните…
Он аккуратно выложил на стол деревянные таблички и отдельно – странный серый камень. Тут наконец Косухин сообразил, зачем его привели сюда.
Соломатин долго разглядывал таблички, еще дольше – камень. Наконец, он взглянул на гостей, и взгляд этот был очень серьезен:
– Не смею спрашивать, откуда это, товарищи…
– Безбаховка, в Таврии. Из коллекции графа фон Вейсбаха, – сообщил Ростислав. Бывший учитель пожал плечами:
– Это ни о чем мне не говорит. В общем, так… Таблички, если не подделка, очень древние…
– Дхарские? – не удержался Степа, которому стало внезапно очень любопытно.
– Это не дхарская письменность. Вернее, не та, что мне известна. Дхары пишут обычно звуковым письмом, тридцать две буквы в алфавите… Это иероглифы. Правда, похожие знаки есть, но утверждать не берусь… Может, это из Европы. Там тоже жили дхары – очень давно…
– Эти… дэрги? – не удержался Косухин, вспомнив рассказы Карно. Родион Геннадиевич кивнул:
– Дэрги или дары. Об этом писали еще в конце прошлого века. Правда, это лишь гипотеза. Во всяком случае, у уральских, так называемых «серых», дхаров есть предание, что они когда-то владели чуть ли не всем миром. Предание темное, старое. Вроде бы когда-то дхары были светом…
– Как? – не удержался и Арцеулов.
– «Эгха лхаме», – повторил Соломатин на непонятном собеседникам языке, – «Были словно свет». Потом они вмешались в дела людей и стали такими, как люди. А после утратили даже людской облик и стали лесными чудищами – не все, но большинство. Некоторые связывают это предание с легендой о Логрисе и лограх…
Косухин еще раз вспомнил разговоры Тэда и Карно. Выходит, никаких особых открытий студенты Сорбонны не совершили. Все эти сказки, а по-научному – мифы, хорошо известны.
– Я это… слыхал, что было четыре, как их, реликвии, – осмелился заметить он. – Меч, потом корона, ножны и кольцо…
– Это не дхарские предания, – усмехнулся бывший учитель. – Приятно видеть, товарищ Косухин, насколько серьезно вы увлекаетесь мифологией. Вынужден вас разочаровать. Связывать легенду о четырех реликвиях логров с дхарами излишне смело. У нас нет преданий о короне и ножнах. Правда, дхарские гэгхэны – вожди – имели какой-то Черный Меч, но такие легенды есть у всех народов.
