Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне

хотя разговор наполовину относился к нему. Он внимательно смотрел на покатую дорогу, обсаженную с обеих сторон каштановыми деревьями, ожидая кого-то. Ещё спокойнее и безучастнее самого хозяина казался капуцинский монах, сидевший на каменной скамье у главного входа, со своим нищенским мешком и руками, скрещёнными на груди. Голова его была опущена, так что виден был только его обнажённый блестящий череп и рыжеватая борода. Глядя на него, трудно было сказать, погружен ли он в молитву и благочестивые размышления, или только дремлет. Но во всяком случае происходивший вокруг него шум не мешал ему, потому что он сидел неподвижно и только раз поднял лицо, живо напоминавшее лисицу своим лукавым и хищным выражением. Это был момент, когда владелец замка взглянул на него. Глаза их встретились; они едва заметно кивнули друг другу. В этом движении был как будто вопрос одного и ответ другого. Затем капуцин поспешно схватил чётки, висевшие у него на поясе, и стал читать молитву.

Владелец замка снова отвернулся от него. На дороге показался лёгкий охотничий экипаж. Рослый барон Пухгейм, сидя на козлах, правил парой серых в яблоках лошадей, которые были покрыты пеной. На задней скамейке сидел старый маркиз Гондревилль с испуганным лицом и напрасно умолял кучера ехать потише. Пухгейм забавлялся боязнью старика и гнал лошадей что было мочи. Он, видимо, поставил себе задачей обогнать всадника на вороном коне, который то ехал сзади, то под деревьями, около экипажа, стараясь опередить его в свою очередь.

Стоявшие во дворе охотники со смехом вышли к ним навстречу.

Пухгейм остался победителем. Он круто повернул экипаж и, остановившись поперёк ворот, загородил въезд всаднику, не обращая внимания на жалобный возглас маркиза, который едва не слетел на землю. Затем, насладившись своим торжеством, он быстро въехал во двор под громкие рукоплескания своих приятелей.

— Браво! Поздравляем с победой! — кричали зрители, пожимая руку Пухгейму, который ловко соскочил на землю, бросив вожжи подбежавшему конюху.

— Однако вы мастерски правите!

— Мы всё время летели рысью; я решил выиграть пари во что бы то ни стало!

Старый маркиз, изящный человек, с живым и выразительным лицом, не разделял общего восторга. Он вытер платком лицо, поправил измятое жабо и с ужасом взглянул на своё запылённое платье и покрытые грязью сапоги.

— Никогда больше не поеду с вами, барон! — воскликнул он на своём смешанном французско-немецком языке серьёзным и торжественным тоном. — В шестьдесят лет человек начинает дорожить жизнью... Моя жизнь принадлежит моему королю...

С этими словами маркиз снял шляпу и почтительно раскланялся с дамами.

Пухгейм спокойно выслушал жалобу маркиза и, вынув из своего кармана старинные часы в серебряной оправе, сказал:

— Каково! Мы поднялись на гору менее чем за десять минут. Вы можете поздравить себя, маркиз Гондревилль. С такою быстротою не ездил ещё ни один император и ни один король, даже сам Наполеон!

— Да, если бы Австрия не двигалась таким черепашьим шагом, то Наполеону не так легко было бы справиться с нами, — возразил с горячностью один из дворян.

— Потише, Ауерсперг! Не говори пустяков! — заговорили окружавшие его приятели. — Тебя могут услышать.

Глаза всех невольно обратились на побеждённого всадника, который, сойдя с коня, водил его некоторое время по двору, а затем, передав его конюху, подошёл к ним.

Это был красивый молодой человек, с чёрными блестящими глазами и бронзоватым цветом лица, который был очень эффектен при вечернем солнце. В его обращении виден был ум и самообладание.

Он выждал, чтобы утих восторг приятелей Пухгейма, и, подойдя к своему сопернику, протянул ему руку в знак примирения, с вежливым поклоном. На лице его не видно было ни малейшего следа неудовольствия или огорчения.

— Не сердитесь на меня, шевалье Цамбелли, — добродушно сказал Пухгейм, пожимая ему руку. — На войне и в игре счастье изменчиво; сегодня один победил, завтра другой. Вы мне отплатите тем же.

— Если бы дело было только в ловкости, то я не решился бы идти на пари с бароном Пухгеймом, — любезно ответил Цамбелли, — но я рассчитывал на быстроту своего коня; однако, к стыду своему, должен был убедиться, что ваша лошадь, барон, гораздо лучше моей.

Молодой человек говорил совершенно правильно по-немецки, хотя с заметным итальянским акцентом.

Затем разговор перешёл на лошадей — предмет, близкий сердцу большинства присутствующих господ; одни разделяли мнение Цамбелли относительно лошадей Пухгейма, другие спорили.

Граф Вольфсегг воспользовался этим моментом, чтобы подойти к главному входу, где сидел капуцин.

— Зажгите канделябры на стенах, — сказал он слугам. — Когда мы сядем за стол, будет совсем темно.

Он стоял так близко возле монаха, что почти прикасался к нему своим платьем.

— Выехал он или нет? — спросил граф шёпотом.

— Да, сегодня утром он, вероятно, уже был за Феклабруком, — ответил монах беззвучным голосом, перебирая чётки.

— А этот не видел его? — спросил опять граф, указывая глазами в ту сторону, где стояли гости.

— В Гмундене никто не видел его, кроме наших, — ответил монах. — А этот на рассвете ездил куда-то на своей лошади, по дороге к Ламбаху.

— К Ламбаху! С какой целью?..

В этот момент около них проходил слуга.

— Вы ведь побудете ещё у нас, отец Марсель, и не откажетесь выпить стакан вина, — сказал громко граф. — Теперь полнолуние, и вам торопиться не для чего.

— Я получил разрешение провести ночь вне монастыря.

Слуга прошёл, и граф опять понизил голос.

— Здесь Мартин Теймер из Клагенфурта. Вы должны переговорить с ним. Он только что вернулся из Тироля. В народе сильное брожение. Огонь распространяется из долины в долину, но пока он кроется под пеплом. Необходимо раздуть его, чтобы он вспыхнул и поглотил этого Люцифера.

— Чтобы он опять попал в ад, из которого вышел, — ответил монах, опуская глаза и принимаясь снова за чётки.

Владелец замка подозвал слугу, стоявшего в почтительном отдалении, и, сделав последние распоряжения, подошёл к своим гостям.

— Зачем мы теряем дорогое время, господа, — сказал он. — Теперь все в сборе, даже шевалье Цамбелли, хотя он не захотел принять участие в нашей охоте. Я надеюсь, что он загладит свою вину. Умный собеседник за столом стоит хорошего охотника в лесу. Дамы потеряли терпение и отошли от окон; только моя племянница Антуанета всё ещё стоит на балконе — эта неисправимая мечтательница, которая, верно, ждёт, чтобы взошёл