Искатель. 2011. Выпуск № 12 - Геннадий Александровский

— Циммер, — с отвращением произнес Вайншток. — В Израиле тысячи циммеров.

— Звоните, Боря, — сказала Мария. — Если не Рине, то Лее. Кто-то должен услышать.

— Если, — подал голос Сандлер, — они не отключили мобильники на ночь.

Беркович посмотрел на часы: пять сорок три. Меньше полутора часов. Не успеть.

Позвонил он сначала, однако, не Рине, а Хану.

— Я только что вошел, — сказал эксперт. — Пока выяснял отношения с Камилем… Сейчас открываю комнату с вещдоками. Я тебе перезвоню.

У Рины телефон ответил сразу низким женским голосом: «Вы попали в голосовой ящик номера…»

На телефоне Леи играла мелодия известной израильской песни «Кан ноладти[15]». Долго играла. Уже должен был включиться автоответчик, но мелодия продолжала звучать, однообразно, как шарманка. «Если не ответит, — подумал Беркович, — придется звонить в компанию мобильной связи, но они могут не дать координат аппарата без санкции Хутиэли, значит, надо будет звонить шефу, а он ничего не поймет со сна, и придется…»

— Нуууу… — с капризным придыханием произнес тонкий голос.

— Лея, — ласково сказал Беркович. Он не слышал себя со стороны и очень боялся, что взял неверный тон, она сейчас отключит связь, повернется на другой бок, и тогда… что можно будет сделать тогда?

— Лея, это Борис, помнишь, я беседовал с тобой в… тот день? И потом тоже. Мы еще кукол нашли в шкафу… помнишь?

Лея долго молчала, Беркович слышал ее дыхание. О чем она думала? Что он сказал не так? Он не смотрел на стоявших рядом Гришу, Марию и Рика, не хотел видеть выражений их лиц, не хотел слышать ничего, кроме голоса Леи.

— Ааа… Помню, — Лея зевнула. — Вы хотите поговорить с мамой? Так рано… Она спит.

— Я хочу поговорить с тобой, Лея.

— Со мной? — В голосе девочки Беркович расслышал не удивление, а что-то другое, в чем не сразу разобрался. Удовольствие? Пожалуй. С ней рано утром захотел говорить такой важный человек, даже разбудил. Ах…

— Скажи, пожалуйста, где вы с мамой сейчас? Как называется место?

— Ааа… — разочарование было слышно очень ясно. Она ожидала другого вопроса? — Замарим, это, кажется, около Акко, мы проезжали вечером, было темно, там крепость у моря. Здесь очень красиво, в окошке…

Лея говорила что-то о пруде, который виден из окна, о речке, по которой можно будет покататься на каяке, если мама позволит. Беркович слушал и не слышал, он пытался вспомнить, где находится киббуц Замарим. До Акко ехать больше двух часов, даже если с сиреной и мигалкой. Не успеть. А если и успеть — то что?

Если Лея далеко от дома, то, может, ничего не произойдет? С другой стороны, что такое сотня километров по сравнению с масштабами Вселенной? Беркович поднял взгляд на Вайнштока, спросил глазами, и тот понял. Пожал плечами, покачал головой, всем видом показал: понятия не имею, никто таких расчетов не делал, никто еще не смог соединить в уравнениях физику с психологией.

В голос девочки вплелся точечками-импульсами второй звонок — кто-то пытался прорваться, наверно, Хан, нужно бы переключиться, узнать… Потом.

— Лея, — сказал Беркович, — я хочу поговорить с тобой о кукле. Ты мечтала о такой, какой ни у одной девочки нет? Ты слышала, как дядя Гриша рассказывал папе…

Лея заплакала. Этого Беркович не ожидал. Хотя… Он напомнил ей об отце. Не нужно было. А какие, черт побери, слова нужно говорить, чтобы спасти мир от ничего не понимающей девочки?

Бесполезно. Безнадежно. Пятьдесят минут до…

— Не плачь, Лея, — пробормотал он, не уверенный, что она его слышит. — Не надо плакать… пожалуйста.

Чья-то рука мягко, но уверенно, отобрала у Берковича аппарат и подала другой. Мария. В ее телефоне бился мужской голос.

— Борис! Я тебе звоню, но у тебя занято!

Рон.

— Позвонил Марии Вайншток, у меня, к счастью, записаны все номера, и я знаю, что она с вами.

Забрав у Берковича телефон, Мария сначала слушала молча, а потом начала тихо говорить, старший инспектор не слышал ни слова, особенно за громким голосом Хана, он только надеялся, что Мария ничего не испортит.

— Я разбил все куклы. Молотком, на мелкие части, — сообщил эксперт. — Теперь меня уволят, если мы не докажем, что уничтожение вещдоков было необходимо.

Уволят так уволят. Лишь бы не было войны, как говорила мама.

— Хорошо, Рон, — сказал Беркович. — Извини, я с Леей разговариваю. Перезвони на мой номер через десять минут.

— …с длинной золотой косой? — говорила Мария. — Я помню. Ее Полиной звали, верно?

О чем они говорят? Не было Полины среди моделей.

Забрать у Марии телефон? Но Лея отвечает, она, похоже, совсем проснулась. И что?

Мария отдала Берковичу телефон и забрала свой. Она одна выглядела сейчас спокойной, и Беркович поразился, какими уверенными стали ее движения. «Ах, эти мужчины» — можно было прочитать на ее лице. С оттенком презрения.

Что она сказала Лее? Что сказала ей Лея?

— Мне нужна машина, — у Марии был голос генерала, отдающего приказ о начале наступления. — И водитель. Гриша не годится, он в ауте. Можете поехать со мной?

— В киббуц? — догадался Беркович. — Мы не успеем. Осталось меньше часа.

— Ничего не случится, — отмахнулась Мария. — Но я должна купить Лее куклу.

— Какую? — Беркович подумал о тех, чьи обломки лежали сейчас в криминалистической лаборатории.

— Полину, конечно. Я знаю, где ее продавали. Правда, прошло столько лет… Вы едете или мне взять такси?

— А… — Беркович глазами указал на Вайнштока, сидевшего на ступеньках, опустив голову, и Сандлера, прислонившегося к стене и смотревшего в пространство с видом человека, которому все равно, что произойдет с ним, планетой и всем мирозданием.

— Подождут здесь, — отмахнулась Мария. — Им есть что обсудить, физики…

Она хотела что-то добавить, и Беркович догадывался, что именно.

— Вы не понимаете детской психологии, — говорила Мария, сидя рядом с Берковичем. Машина мчалась по утреннему Тель-Авиву, час пик еще не наступил, и светофоры вяло подмигивали желтым. — А я понимала Лею, но мне не приходило в голову, что она могла влиять на происходившее. Гриша знает физику, но совсем не понимает детей, а я понимаю детей, хотя своих у нас нет, к сожалению, я очень хотела, но… неважно, детей я понимаю, а в физике полный нуль, хотя Гриша и думает иначе, потому что я слушаю его с умным видом и задаю правильные вопросы — по его лицу догадываюсь, какой вопрос правильный, это, знаете, как Вольф Мессинг, он мысли читать не умел, но был очень чувствительный и по малейшим движениям догадывался, так и я — начинаю задавать вопрос, вижу, как меняется у Гриши лицо, и понимаю, каким должно быть следующее слово… Здесь налево, а потом по Алленби до Кинг Джордж.