Неведомый - Анна Аскельд

выглянула из-за туч и осветила рыжую макушку Феда, его бледное лицо и кинжал, который он запоздало вытащил из-за пояса. Мужик был проворен, но существо, приближавшееся к нему, оказалось куда быстрее. Рунд потянулась к груди, но там, где раньше висел сульд, была пустота.

– Это еще что за дерьмо? – Бёв дернулся, как будто пытался удрать, но Горик перехватил его и удержал за шкирку.

– Мадрих, – коротко ответил Петра и бросился вперед на выручку брату.

– Стой, мать твою растак! – заорал Горик и, встряхнув Бёва, потянулся было следом. Но Мушка, подойдя, приложил к своим губам палец, а к горлу – нож, который однажды испил крови Рунд. А после заторопился, пытаясь догнать Петру. – Стойте оба, куда вы прете, она схарчит вас!

«Схарчит», – подумала Рунд. Туда им и дорога, конечно, вот только что-то подсказывало: Мадрих, кем бы она ни была, не остановится, пока не съест всех. Хуже участи, чем быть переваренной желудком непонятной вонючей твари, Рунд представить не могла. Заметив, что она решила идти вслед за остальными, Горик сплюнул и пробормотал пару нелестных слов о тахери.

– Нужно мне твое одобрение, – фыркнула Рунд. – Подотрись им, обосранец, – и, улыбнувшись, протянула руку. Горик, поколебавшись, свирепо выругался и достал из ножен меч Шима.

– Попробуй только напасть на одного из наших – тебе несдобровать, – угроза прозвучала жалко и нелепо. Бёв сопел, но вырваться не пытался, только смотрел на Рунд с плохо скрываемым отвращением.

Рунд засмеялась в ответ.

У твари было четыре ноги и две пары рук – ими она проворно перебирала, передвигаясь по полу, словно гигантский безобразный паук. Две бледные головы, лысые, со вспученными под тонкой кожей венами, громко верещали. Петра, некстати споткнувшись, растянулся на земле, и Фед коротко вскрикнул. Рунд увидела, как он схватился за лицо и вслепую махнул ножом. Не попал, конечно, и тварь, победоносно вскинув две руки, оставшимися сдавила Феда в смертельных объятиях.

– Стой! – Мушка опаздывал, но вскинул пустую ладонь и начал что-то напевать.

Мадрих, впрочем, не обратила на тигори никакого внимания – обе головы склонились над орущим Федом, а после вцепились в его тело. Кровь мерцала в лунном свете, словно волшебная пыльца. Крик Феда становился тише, пока не растворился окончательно. Петра, поднявшийся на ноги, опоздал – и мать, разгневанная нанесенным им подлым ударом в спину, отшвырнула прочь – с такой силой, что мужик, приложившись головой о камни, потерял сознание. А может, и жизнь.

Мушка с разбегу ударил тварь, и она, не ожидав такой подлости, выронила свою еду и оскалилась на шамана. Но на ногах устояла, заверещала громче прежнего и застыла, не зная, как лучше напасть на нового противника. И стоит ли. Мушка что-то бессвязно бормотал, перемежая слова тоскливым пением, и Рунд решила: лучшего времени не найти. Крадучись, она принялась обходить безобразную статую и, приблизившись к пустым чашам, не удержалась и плюнула туда. Какие боги, такое и подношение.

Если тварь и уважала скудную магию тигори, то недолго – позабавившись нелепым видом тощего мужика, Мадрих посчитала его неплохой добычей. И бросилась на Мушку, растопырив четыре руки. Каждый палец ее заканчивался острым когтем, и Рунд готова была поспорить, что он способен разрезать даже кости.

Одна из голов резко повернулась в сторону Рунд, и она замерла в тени, переводя дух. Спустя несколько томительных мгновений вниманием Мадрих снова полностью завладел несчастный Мушка. Она не торопилась его убивать – схватив, рассматривала кости и бусины, нанизанные на тонкую шею. Тупая сука. Рунд закрыла глаз и вслушалась в ритм сердца. Как всегда перед боем, он замедлялся – страх уходил, уступая место холодному рассудку.

– Будешь бояться – умрешь прежде, чем замахнешься мечом. Страх может убить раньше вражеского клинка. – Гатру говорил это тогда, на ристалище, говорил то же и сейчас. Рунд будто бы наяву услышала строгий голос тацианца. Засранцем он был, конечно, но советы давал дельные.

Прискорбно, что умер. Рунд даже сожалела, когда именно ей выпала честь принести отраву преступнику. Гатру заслуживал другой участи, а она – лучшей, чем быть смертью в чужих руках. Наставник улыбался, принимая яд, и даже подмигнул ей – так, чтобы не заметили стражники. Человека, покусившегося на жизнь командира крепости, охраняло два десятка лучших тахери. Все они стояли с каменными лицами, и Рунд подумала, что настанет время, и ее лицо тоже сделается таким же бесстрастным.

– Не плачь, – сказал Гатру, но глаз Рунд и без того оставался сухим.

Истерзанное тело Феда, разбросав руки и ноги, лежало на полу в луже крови. Мадрих отбросила его, как ребенок – наскучившую игрушку. Нелепо вывернутые конечности застыли, рот раскрылся в последнем вопле. Взгляд Феда остановился на Рунд – он был еще жив и моргнул. Рунд двигалась тихим скользящим шагом, и тварь, увлекшаяся Мушкой, не обратила на нее внимания. Фед следил за ней, и рука его дергалась, как будто подзывая ее ближе.

– Не повезло тебе, – одними губами произнесла Рунд, глядя, во что превратился Фед. Потом, едва удержавшись от начертания знака Слепого бога, опустила меч на располосованную шею. Еще одна жизнь стала принадлежать ей. Фед даже не пискнул. Только в последний раз дернулся и затих, теперь уже навсегда.

Горик будет недоволен. А впрочем, все равно. Рунд выглянула из-за огромных ног статуи. Отсюда открывался вид на тощую спину твари – гребнем торчал позвоночник, под синюшной кожей бугрились уродливые мышцы. Только теперь Рунд заметила хвост, которым Мадрих подметала пол. Лысый, он заканчивался искривленным жалом, стучавшим по камням. Головы близнецов оказались полые внутри – видимо, именно там обитала их мать, погруженная в сон. Осталось радоваться тому, что дети ее, похоже, умерли давно и навсегда.

Небо смотрело на Рунд тысячью глаз многоликого бога. Бесчисленное количество лиц, отражений, осколков в чужих сердцах. Что с ней будет, если она выступит против Мадрих? Может, Рунд суждено умереть здесь, в великаньей утробе. Отлично, пусть так и случится – не самая худшая участь для подобной ей.

Сражение двух тварей, надо же!

«Не бойся. Мы умираем, чтобы родиться вновь. Никто не уходит навсегда».

Кто это сказал? Рунд обернулась, но в спину глядели только темные оконные провалы давно покинутых домов. Искусно вырезанные из горного хрусталя листья и цветы расползались по стенам, сплетались и сверкали в лунном свете. Черный камень хранил молчание. «Наверное, я просто схожу с ума. Давно пора».

– Эй, паскуда! А ну-ка, попробуй сразиться со мной, растряси свои старые кости! – и, чтобы Мадрих не пропустила ее слова мимо ушей,