Венера на половинке раковины. Другой дневник Филеаса Фогга - Филип Хосе Фармер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разругавшись, художники заползли в свои клетки и долго дулись друг на друга.
Саймону их ссора была крайне неприятна, однако он извлек из нее один урок: если он когда-нибудь пожелает избавиться от кого-то из предков, ему будет достаточно подтолкнуть другого к ссоре. Особенно легко это будет сделать с родителями.
Когда он был ребенком, родители им почти не занимались. Его воспитывала череда гувернанток, из которых ни одна не задерживалась в их доме долго, так как мать подозревала, что отец крутит с ними амуры. И была на все сто процентов права. В результате в детстве у Саймона по большому счету не было ни отца, ни матери. Он в буквальном смысле был сиротой при живых родителях. Когда он вырос, то сделал себе имя как музыкант. По этой причине они окончательно отвернулись от него. В их глазах человек, зарабатывающий на жизнь игрой на банджо, был самой низшей формой жизни из всех возможных. И вот теперь они страшно злились на него за то, что вместо них он предпочитал общаться с другими предками. Если же Саймон заговаривал с кем-то из них, второй родитель, разумеется, продолжал злиться, что внимание сына досталось другому.
На самом же деле они задались целью завладеть его телом, чтобы жить полноценной жизнью. Как и предки шалтуниан, они требовали выделить им равное время.
Впрочем, едва только Саймон обнаружил способ решения проблемы, как ему тотчас полегчало. Всякий раз, когда кто-то из родителей умудрялся сломить его сопротивление и начинал на него орать, он просто открывал дверь, выпуская второго.
– Убирайся! Я был(а) первым(ой)! – заходились в крике отец или мать.
– Да пошел ты в задницу, старый похотливый козел!
Или:
– Катись колбаской, жирная свиноматка!
– Я была здесь первой. К тому же я его мать!
– Хороша мамаша! Только и знала, что швырялась в него первым, что подвернется под руку.
И так далее в том же духе.
Если ссора начинала затухать, Саймон какой-нибудь колкой репликой подливал масла в огонь, и та разгоралась с новой силой. В конце концов, оба удалялись со сцены и со злостью захлопывали за собой двери каждый своей ментальной камеры. Саймон это просто обожал. Он сполна платил им за все то равнодушие и унижения, что натерпелся в детстве.
Увы, эта техника имела один малоприятный побочный эффект. Как правило, эти сцены заканчивались для Саймона жуткой головной болью. Из-за всех этих кипящих злостью клеток в его теле у него подскакивало давление. Теперь понятно, рассудил он, откуда у него постоянные мигрени. Их причина – свары предков.
Саймон беседовал с сотней королей и генералов, и большинство высокопоставленных господ оказались редкими мерзавцами. Из философов только Гераклит и Диоген были способны изречь что-то стоящее. Так, например, Гераклит считал, что «невозможно дважды войти в одну и ту же реку», что «путь вверх и путь вниз – это одно и то же» и что «характер определяет судьбу».
В глазах Саймона эти три изречения представляли куда большую ценность, нежели сотни массивных томов сочинений Платона, Фомы Аквинского, Канта, Гегеля и Грубвица.
Диоген, как известно, жил в бочке. Покорив весь известный на тот момент мир, Александр Великий скромно пришел к философу и спросил, может ли он для него что-нибудь сделать.
– Да, – ответил Диоген, – отступи в сторону, ты загораживаешь мне солнце.
Впрочем, прочая их «мудрость» была набором суеверной чуши.
Под конец их пятилетнего пребывания в тюрьме настал день, когда у Саймона должно было состояться рассмотрение его дела. Чворктэп обещали судить в тот же день. Однако какой-то писарь допустил в бумагах ошибку, поэтому суд над ней был перенесен на следующий год.
Бамхегруу, старый, но блестящий прокурор, предъявил Саймону обвинения. Землянин споил своих питомцев, превратив их в алкоголиков, хотя отлично знал, что они всего лишь безгласные животные и не способны защитить себя. Как виновный в пособничестве жестокости, он должен понести наказание по всей строгости закона.
Адвокатом Саймона был молодой, но блестящий Репносимар. Он говорил вместо своего подзащитного, поскольку тому не позволили даже открыть рта – согласно местному закону обвиняемый не имел права давать показания. Считалось, что он не может быть надежным свидетелем, так как пребывал под влиянием эмоций, и ради спасения собственной шкуры легко мог солгать.
Репносимар произнес длинную, остроумную, слезливую и страстную речь. Впрочем, ее вполне можно было свести к трем предложениям. Возможно, так и следовало сделать. Даже Саймон время от времени кивал в знак согласия.
Вот ее суть. Животные, и даже некоторые машины, наделены зачаточной свободой воли. Его клиент, Космический Странник, был твердо убежден, что не в праве ей мешать. Поэтому он не препятсвовал другим посетителям бара угощать своих питомцев спиртным, которое те могли на свое усмотрение либо принять, либо отвергнуть. К тому же, его питомцы большую часть времени страдали от скуки. Иначе почему они все время спали, когда вокруг них не происходило ничего интересного? Саймон позволил анестезировать своих питомцев алкоголем, чтобы те могли спать дольше и не знать скуки. Кроме того, следует особо подчеркнуть, что, когда животные пили алкоголь, это доставляло им видимое удовольствие.
Какой бы положительный эффект ни произвела эта речь, он был бесповоротно испорчен. Не успел Репносимар подвести итог, как сам был арестован. Расследованием было установлено, что Репносимар и его частный детектив Лодпеарк, чтобы снять со своих клиентов обвинения, нередко прибегали к незаконным методам. Последние включали в себя незаконное проникновение, взлом замков и сейфов, запугивание, подкуп, использование подслушивающих устройств, похищение людей и откровенную ложь.
Лично Саймон считал, что на такие мелочи можно спокойно закрыть глаза. Большинство клиентов Репносимара были невиновны. Не прибегай их адвокат ко всем этим крайним мерам, несчастные точно схлоптали бы длительные сроки. Хотя, по большому счету, они уже их отсидели. Правда, по другим обвинениям, таким как превышение времени парковки, кражи в супермаркетах и вождение автомобиля в пьяном виде.
В качестве нового зашитника судья Ффресидж назначил Саймону необстрелянного выпускника юридической школы. Юный Радзиг произнес длинную и страстную речь – слушая ее, судья даже умудрился не уснуть – чем снискал себе репутацию талантливого, перспективного адвоката. По ее завершении присяжные устроили ему бурную овацию, а прокурор попытался переманить его к себе в надзорные органы. Присяжные на десять минут удалились на совещание, а когда вернулись, то огласили вердикт.
