Фантастика - 1979 - Виталий Севастьянов

— А ты представь только: сначала анабиоз, потом он прерывается, значит, звездное путешествие кончилось, зонд совершил посадку. И вдруг идеальные условия. Разве это не может послужить сигналом к превращениям? Идеальные условия после анабиоза — верный признак того, что они попали к тем, кто о них заботится. Тебе, конечно, виднее, но я бы не исключал этого фантастического на первый, взгляд предположения. Мы обязаны обратить внимание даже на самый невероятный исход…

— Генетики молчат… Неужели ты это всерьез?

Я не понимал Ольховского. Как только удалось ему сохранить это странное свойство характера — вечно забегать вперед и напрасно тратить силы, время?

Позже стало ясно: я боялся заглядывать за ту черту, что отделяет действительность от мечты.

Зеленый браслет

Разбудил меня звонок. Я знал, что никто из моих знакомых не стал бы беспокоить меня в это горячее время. Утром я обычно подолгу раскачиваюсь, не спеша готовлю кофе, просматриваю журналы и записи. Ночной звонок заставил меня подняться сразу, тревожное предчувствие мгновенно поставило на ноги. Я знал: автомат сработал оттого, что в лаборатории что-то стряслось. Включил оперативную память, уловил обрывки фраз: «…Нарушен тепловой режим…», «…отклонения химического состава…», «…снижение концентрации азота в рабочей камере…» Для меня это было равносильно катастрофе.

Но ведь даже при желании фитотрон не так просто вывести из режима. Для этого нужно, по крайней мере, прямое попадание крупного метеорита или девятибалльное землетрясение. Что там происходит?

В десять минут эль подбросил меня к главному корпусу.

С другой стороны к автоматическим дверям бежал долговязый человек в шляпе, надвинутой на лоб, — Нельга. Почему Нельга, подумал я, не хотелось мне встречаться здесь с ним в такой час… Я долго не понимал, почему не располагал к себе этот пунктуальный, добросовестный человек. Нетрудно было представить себе, что он скажет и само его присутствие часто было ненужным. Не в этом ли причина моего нерасположения?

Пока перед нами таяла прозрачная преграда у входа в лабораторию, я с неприязнью наблюдал, как Нельга снимал шляпу и шарил в кармане в поисках платка: он запыхался, устал, но успел все же на несколько шагов опередить меня и первым нажать кнопку: через минуту мы миновали защитный шлюз и ворвались внутрь машины погоды и климата.

Нельга бежал чуть быстрее меня — вперед, вперед, вперед…

Позади огромный зал, где собраны живые редкости Африки и где никогда не случалось еще ничего непредвиденного. Растительные чудеса Австралии. Флора Азии… Америка, Джунгли, тайга, тундра, альпийские луга, саванны — калейдоскоп, неповторимая коллекция ландшафтов и климатических поясов.

Мы слегка устали и уже не бегом, а быстрым шагом двинулись по широкому коридору. Справа и слева — просторные ниши, галереи, то затемненные, то освещенные скупыми лучами искусственной луны, пробегавшей по часовым поясам легко, словно бильярдный шар. Высоко-высоко в черных разрывах между северными облаками вспыхивали редкие звездные огни настоящего, неподдельного неба. Оно было как бы вторым потолком, даже более реальным, чем первый, почти невесомый непрозрачный. Шепча листвой, пленники фитотрона рассказывали об ураганах в дальней стороне, о следах в непроходимых чащобах, о южных созвездиях — дивных островах в ночном океане небес…

Вот она, массивная, высокая колонна, поблескивающая стеклом и пластиком: двести тонн зеленоватой инопланетной воды. Аквариум. Серый песок. Сумрак. Выпуклый таинственный объем, часть чужой планеты, воссозданная нами.

По стеклу ползла капля воды. Медленно, равнодушно передвигалась она, оставляя влажный след. Я случайно заметил ее. Обнаружил каким-то шестым чувством. «Не может быть!» — тихо воскликнул Нельга. Я и без него это знал.

Мы подошли к стеклу и долго всматривались в сумрак гигантского водяного столба: свет мог убить нашу гостью — водяную лилию. Но ее там не было. По дну тянулась цепочка полуразмытых углублений, напоминавших следы.

Почти одновременно мы подняли головы: у затененной стены, в тридцати метрах от аквариума, слышен был шорох и почудился возглас. Женщина возникла среди лунно-лимонных полос слабого света на темных стволах, под глянцевыми гирляндами листьев, а выше, над головой ее, над кронами де-ревьев, светились россыпи звезд. Она стояла на траве, выросшей под пластиковым куполом и никогда не видевшей солнца.

Нечто вдруг будто проснулось во мне, встрепенулось сердце, потеплели вдруг пальцы рук.

Ее влажные волосы блестели от серебряных капель, она поправляла их легко и быстро, прикасаясь к ним белыми тонкими руками. Глаза темны и прозрачны, но в них светлый и чистый зеленый огонь, и удивление, и тревога, и радость,…

Я не смог бы сказать ни слова, даже имени ее не смог бы произнести: на запястье ее левой руки сиял изумрудный браслет.

Меня охватил запоздалый страх: что было, если бы мы с Нельгой успели вмешаться в работу фитотрона и восстановить (какой ценой!) первоначальный, обычный его режим…

— Я могу рассказать вам… — прозвучал в тишине ее голос.

АНДРЕЙ ДМИТРУК

НОЧЬ МОЛОДОГО МЕСЯЦА

Только теперь, после раскопок, могу я сказать кое-что об исчезновении Сергея Ивченко.

Кое-что, но ничего такого, что могло бы, допустим, пригодиться работникам милиции. (Я уже давно знал, что Серж исчез, я выдержал многодневную бурю телефонных звонков, обмороки его матери, был вынужден участвовать в бессмысленных метаниях Ирины по городу и все-таки полностью ощутил пропажу только перед РОВД, где красовалась на стенде розыска листовка «Найти человека» с фотографией Ивченко.) Возможно, я единственный, кто догадывается, где сейчас Серж. Но если я прав, то вернуть его к нам не легче, чем с того света или из другой Галактики. (Это был хорошо известный мне снимок, профессиональный, хотя и сделанный в домашних условиях. Снимал наш приятель — оператор кинохроники, фоном служила белая простыня, повешенная на стену. Я держал самодельный «ручник» — сильную лампу, ввинченную в рефлектор для лечебного «синего света». Держал слишком близко, левая щека Сержа залеплена светом и стерта. Святый боже, если бы мы знали, для чего послужит эта сделанная в подпитии фотография! Представительный Серж со своими глазами чуть навыкате и ровно подстриженными светлыми усиками смотрел с милицейского стянда, сохраняя выражение комического пафоса: разворот в три четверти, нижняя губа выпячена, голова вздернута…) Да, он считался моим ближайшим другом. Одиннадцать лет мы с ним прогуливались, ездили на пляж и по грибы, ходили в кино или в театр, философствовали за стаканом вина — одним словом, общались, как положено людям, любящим друг друга, но не связанным никакими деловыми интересами. Раз или два Серж составил мне протекцию у каких-то должностных лиц, раз или два я «замолвил словечко» за него; чуть больше было случаев денежной взаимовыручки.