Ржавая Хонда (сборник) - Владимир Яценко

Он решительно поднялся и, всё так же ладонью оглаживая лысину, двинулся между столами к выходу.

– До свидания, – вслед ему подала голос Таис.

Клим опустил голову. Ему было стыдно.

– Прости меня, Тайка. Я как-то не подумал… я не знал…

– О чём ты, милый?

– Ты перечеркнула свою жизнь. Приехала в этот тупик со мной.

– Глупый, – промурлыкала она. – Жизнь там, где ты. Не вижу никакого тупика. У нас всё получится…

Они ещё какое-то время сидели и молчали. Официанты убрали за Глуховым использованную посуду и разложили на скатерти чистые приборы. Прошло ещё минут пять, а Гордин всё не знал, что сказать.

– Мы выберемся отсюда, Тайка, – прошептал на ухо жене Клим, – что-нибудь придумаем…

– А что это за люди, Клим? Те, больные…

– Экипаж крейсера «Витязь». Не все, конечно. Те, кто уцелел. Нашумевшая история. Лет пять назад. Или шесть? Они изучали распространение электромагнитных волн в подпространстве. Прыгали от звезды к звезде, оставляя за собой ядерные заряды. Проводили измерения; испытывали новое оборудование… ну и допрыгались. Момент выхода крейсера из подпространства совпал с взрывом термоядерного заряда. Электромагнитный импульс так скрутил возникающую в нашей Вселенной массу крейсера, что на выходе из звездолёта получился фарш. Я видел фотографии – жуткое зрелище. Да, чтоб не забыть, что это он говорил о плоскостях заражения?..

– Это просто. Эпидемия может распространяться по горизонтали, уничтожая нынешнюю популяцию, а может отправиться в будущее, разрушая генофонд…

– Кто-то из нас стерилен?

– Мы оба, милый, и навсегда.

Гордин почувствовал гнев:

– Мне это не нравится.

– Ещё бы!

– Но ведь должны были спросить?

– Спрашивали. Уходя в космос, ты подписал договор социального страхования. Один из пунктов этого договора содержит перечень условий, при наступлении которых ты стерилизуешься автоматически. Так общество страхуется от генетических издержек космических программ. Когда я выходила за тебя замуж, я поставила подпись о своём согласии с условиями этого договора.

– Ты так мечтала о ребёнке…

– А ты нет?

Клим опять почувствовал стыд. «Я слишком много думал о звёздах, – подумал он. – А теперь у меня никогда не будет сына».

Клим вздохнул. Теперь он завидовал чужому благородству.

«Почему же „чужому“? – подумал Гордин. – Это моя жена. Эх! Мне бы только шанс… я ни за что не упустил бы возможности ответить ей тем же!»

– Что делать будем, милый?

– Закажем что-нибудь дорогое и вкусное, а потом потанцуем…

Первая неделя пролетела впустую, если, конечно, не считать отчёта астрофизического Лунного центра об очередном гравиразломе в системе Эридана. АФЦ отдельной благодарностью отметил сообщение Оракула, которое на неделю опередило официальные сообщения. Жертв и разрушений нет.

Ну и хорошо…

Леднёв из своей комнаты в общий холл выходил только во время приёма пищи, где им накрывали на стол, и когда следовал в процедурную на тесты или терапию.

Гордин, напротив, в свою комнату возвращался только на ночь. Целыми днями он сидел в холле, расположив компьютер на бильярдном столе, погрузившись в мир графиков, цифр и отчётов. Обилие документов – десятков тысяч результатов тестов и анализов, по большей части перегруженных непонятными терминами, – в первые дни смутило его, но вскоре он втянулся. Тем более что задача была простой и ясной: в списке тестов найти нечто, что однозначно отличало бы Леднёва от его выписавшихся коллег; а в списке процедур найти такую, от которой Леднёв каким-то образом уклонился.

Всякий раз, когда Глеб появлялся в холле, Клим, не скрывая своего интереса, рассматривал золотистое сияние, окутывающее его фигуру. Наружная поверхность сияния не была гладкой – из облака жёлто-красного света вырастали фиолетовые язычки-щупальца, которые, будто тронутые ветром, некоторое время покачивались взад-вперёд, потом опадали, растворялись, чтобы дать жизнь другим щупальцам, вырастающим рядом, но уже на новом месте.

Сияние вокруг фигуры Леднёва можно было сравнить с пламенем костра, но при немалых размерах в этом свечении не было ничего угрожающего. Так… светится себе и всё тут. Мало ли у людей какое горе…

С самим Леднёвым, окутанным сияющим маревом, тоже было явно что-то не в порядке: временами казалось, что сквозь его тело просвечиваются обстановка и предметы, чего, конечно же, быть не могло. Тем не менее потерпевших с «Витязя» называли «призраками» – наверное, так казалось не одному Гордину.

На обеды всегда приходила Таисия. Обедали втроём. Говорили мало. Так, «здрасте – до свидания» да «приятного аппетита». На свечение Леднёва Таис внимания не обращала; с Климом марево вокруг Глеба не обсуждала, и Гордин почему-то был особенно благодарен жене за эту очевидную тактичность.

Часто Таисия оставалась у Клима на ночь. В таких случаях на следующий день они вместе завтракали.

Ещё неделю спустя Клим почувствовал, что выдыхается: исследование базы данных блока В-62 ничего не проясняло. Симптоматика тоже ничего нового не дала: в палате № 18 лежали так называемые «передатчики». Все больные излучали электромагнитные волны в различных диапазонах. Физикой этого процесса занимались много, понимали в чём тут дело мало. В том смысле, что ничего не понимали. Тысячи записей – результатов анализов, никак не проясняли это явление. Глаза уставали от обилия отчётов о понятных, малопонятных, а то и вовсе загадочных экспериментах. В какой-то момент Климу стало ясно, почему на одного больного на Асклине приходится почти три десятка обслуживающего персонала…

На двадцатые сутки, вечером, от Глухова он услышал поразительную новость.

Против обыкновения врач зашёл к ним в палату с обходом не утром, как обычно, а вечером, под конец дня. Немного рассеянно Глухов кивнул Климу и прошёл в комнату к Леднёву.

Через полчаса он вышел, взял около обеденного стола стул и подсел к Климу.

– Палата номер двадцать, – сообщил Глухов. – Из пяти – все пять выздоровели.

– Это «механики»? – уточнил Гордин.

– «Механики», – кивнул Глухов. – Уже вторую неделю нулевая симптоматика: механизмы в палате и на тестах в лабораториях работают безупречно. Никакого намагничивания или деформации деталей…

Но разговор не получился: светильник над бильярдным столом оказался слишком близко к голове Глухова, и Гордин вздрогнул – темя врача было покрыто плотной чёрной щетиной!

Глухов перехватил взгляд Клима, ладонью провёл у себя по голове, извинился и чуть ли не бегом покинул комнату.

– Но ведь он был лыс! – не удержавшись, воскликнул Гордин. – Лыс!

Потом пришла Тайка, и они перешли в свою комнату. Клим помог жене принять ванну и долго с удовольствием сушил феном ей волосы…

Наутро завтракали.

Таисия светилась от счастья. Клим любовался женой и был горд собой. Леднёв привычно смотрел в тарелку и равнодушно принимал пищу; глухой и безучастный ко всему, что его окружало.

Таисия позавтракала первой, чмокнула мужа в щеку и, пожелав мужчинам удачного дня, ускакала на дежурство. Глеб даже не кивнул в ответ, и это, против обыкновения, почему-то задело Клима.

– Может, сыграем, сосед? – спросил он Леднёва, кивнув в сторону бильярдного стола.

Леднёв с удивлением взглянул на Клима, потом посмотрел на бильярд. Движение язычков-щупальцев на его мареве заметно замедлилось.

– В бильярд? – уточнил Леднёв низким, чуть хрипловатым голосом.

– А что такого? – обрадовавшись неожиданному контакту, делано удивился Клим. – Почему нет?

Они подошли к столу. Клим быстро освободил сукно от компьютера, а Глеб достал из шкафа два кия, мел, треугольник и коробку с шарами.

Когда всё было готово, Глеб кивнул Гордину, чтобы тот разбил треугольник. Климу было всё равно. В бильярд он играл третий или четвёртый раз в жизни, и никакой другой цели, кроме как попытаться наладить общение с Леднёвым, у него не было.

Ему удалось попасть в центр пирамиды, и удар получился достаточно сильным, чтобы шары разлетелись в разные стороны. Вот только ни один из них не попал в лузу. Но на это Клим и вовсе не наделся.

Глеб молча обошёл несколько раз стол. Остановился, приложив кисть руки к столу, прицелился кием… Руки у Леднёва были жилистыми, загорелыми и без всякого намёка на прозрачность. Гордин присмотрелся к сосредоточенному Леднёву и убедился, что тот или от природы смугл, или регулярно посещает солярий.

А потом Леднёв за три минуты разогнал пятнадцать шаров по лузам, положил кий на стол и, ни слова не говоря, ушёл к себе в комнату.

– Вот и поиграли… – пробормотал себе под нос Клим.

Он взял со стола последний шар, подбросил его несколько раз в воздух и покачал головой. Он не был даже любителем. В этой области он не смог бы отличить профессионализм от чуда. Гордин собрал шары, спрятал их вместе с киями и треугольником в шкаф, вернул на место ноутбук и задумался. Выходило, Глухов не солгал. Но это значило лишь то, что и в самом деле искать там, где все искали, не следовало.