У кого как... - Жанна Корсунская

— Просто у них другая ментальность, другой образ мыслей.

— Илана, я не хочу жить...

Неожиданно на пороге кухни возникает Эйтан. Как фантом. Абсолютно сухой, без единой капли дождя. С холодными блестящими глазами.

— Дверь входная была открыта, Мики...

Илана исчезает, словно растворяется в ночи.

— Мики, ты не права...

— Зачем ты пришел?

— Я хочу от тебя ребенка.

— — А я — нет.

— Это неправда.

Эйтан берет меня за плечи. Смотрит в глаза. Я чувствую, как все электричество недавней грозы сосредоточилось внутри меня.

— Это правда. Мне не нужен ребенок, который будет стыдиться своей матери.

— У тебя проблемы с чувством юмора.

— Никогда никто не говорил мне этого.

Эйтан откидывает назад мои волосы. Наклоняется к губам:

— Ты трудная, Мики. Очень трудная!..

Огромным усилием воли отклоняюсь от него, как от магнита.

— А знаешь, с кем легко?

— С кем?

— С проституткой. Очень легко. Никаких проблем. Только заплати, и она сделает для тебя все, что скажешь.

— А ты? Ты не сделаешь, Мики? — шепчет Эйтан и впивается в меня обжигающим поцелуем. Долгим, долгим, как тысяча и одна ночь...

Снег слегка заиндевел от утреннего мороза, и, наверное, поэтому... конечно, поэтому монеты не провалились в его пуховую глубину. Сверкают ярче, чем снежинки. Пять медных и восемь серебряных! Я так обезумела от счастья, что даже не бросаюсь в ту же секунду их собирать. Присела на корточки и застыла... Это же ровно столько, сколько мне нужно, чтобы купить чудесное синее платье с нежно-белым атласным воротником и еще клубничное пирожное — розовое, воздушное и такое красивое, что страшно подумать, как можно его съесть.

Черная косоглазая ворона расколдовывает меня. Вижу красные голые лапы, ступающие по ледяным снежинкам, и становится холодно. Как же это она ходит всю зиму босая! Ворона кладет косой глаз на мои монеты. Наверное, у нее тоже есть какие-то вороньи мечты. Нет уж, Дорогая, не выйдет! Собираю круглые денежки, похожие на льдинки, дрожу от холода, от страха. Мне кажется, стоит войти в дом, в его горячий воздух, и монеты растают, исчезнут, превратятся в маленькие мутные лужицы. Нет! Не буду возвращаться в горячий дом! Не буду рисковать! Я сразу пойду на базар. Туда, где продают деревенское молоко и свежий серый хлеб. Мы спасены! Мы не умрем от голода! По крайней мере еще три дня не умрем от голода. Может быть, от чего-нибудь другого, но не от голода.

...Густой звук саксофона возвращает меня в реальность. Музыканты вернулись после перерыва. Синий ночной блюз витает над белоснежными скатертями.

— Что с тобой?

— Не знаю... Неважно.

— О чем ты сейчас думала?

— О войне.

— С кем?

— О войне жизни со смертью.

— Смотрел на тебя и видел, что ты словно исчезла. Расскажи, пожалуйста, где ты была?

— Зачем?

— — Хочу понять, кого я люблю.

— Ты любишь?

— — Да. Очень. А ты?

— У меня прививка против любви.

— Как это?

— Очень просто. Когда человек заразился тяжелой болезнью и чуть не умер, но все-таки выжил и выздоровел, он больше не заразится этой болезнью, потому что в его крови появилось много маленьких клеток, которые побеждают вирус... Много, много клеток... Может быть, миллиард... На всю жизнь.

— Этого не может быть!

— Это есть...

— Но ведь ты счастлива сейчас. По крайней мере, полчаса назад, когда мы танцевали танго и ты едва сдерживала себя, вернее, мы едва сдерживались, чтобы не поцеловаться, я чувствовал, видел — ты счастлива.

— Да, было потрясающе хорошо. Но, если ты не появишься завтра и послезавтра и еще месяц, или два, или год, я не буду страдать. Не буду в отчаянии смотреть на телефон и ждать звонка, не буду мечтать о тебе по ночам, не буду молча разговаривать с тобой, не буду мысленно раздевать тебя и целовать твои руки и плечи... и умирать от восторга и желания. Я забуду о тебе, как только за тобой захлопнется дверь. В ту же секунду.

— Зачем же ты позвала меня? Зачем устроила все это?

— Мне вдруг захотелось увидеть тебя снова. Ты сильный и всемогущий, а я слабая и беспомощная. Когда вы вернулись вчера с Тамиром, я взглянула на ваши счастливые лица, и мне тоже захотелось хлебнуть глоток... Не знаю, как сказать... Захотелось, чтобы ты был сегодня рядом со мной. Может быть, не ты... Но именно такой, как ты, только свободный.

— Свободный от чего?

— — От всего. От предрассудков, от прожитых лет. От необходимости вечно куда-то спешить. Бороться за жизнь. За нормальную жизнь.

— Чего бы ты хотела сейчас больше всего?

— Чтобы ты обнял меня крепко-крепко. Посмотрел в глаза и сказал: «Я никому никогда тебя не отдам, Я не смогу без тебя жить, как не смогу жить без воздуха и воды». И чтобы эти слова были правдой.

— — Ты же любишь меня! Любишь! Только боишься поверить в это.

— Нет! Нет! Я не смогу никого полюбить! Никогда! Никогда в жизни я не захочу вновь пережить это! У меня прививка! У меня в крови много-много маленьких защитных клеток. Может быть, миллиарды. То есть не в крови, а в душе. Я не люблю тебя!..

Слезы капают в хрустальный бокал с розовым вином, растворяются, невидимые в прозрачной виноградной росе. Эйтан берет меня за руку, ведет в круг танцующих, прижимает к себе. Опускаю голову ему на грудь, касаюсь щекой лацкана пиджака, но Эйтан приподнимает мой подбородок, смотрит в глаза... Наклоняется ближе, ближе, так что все сливается... Наверное, зрачок не успевает найти фокус... Он целует меня, и я забываю о людях, которые участвуют в нашем танце, забываю о смущении... Пусть завтра его не будет рядом. И через месяц. И через год. Но ведь сегодня он есть! Кто сказал, что любовь — это то, что завтра? Или через год? Кто сказал эту глупость? Любовь — это то, что сегодня! Сейчас...

Эйтан вдруг резко отстраняется от моих губ. Замирает. Вижу влажный блеск в его глубоких глазах.

— Я никому никогда тебя не отдам. Я не смогу без тебя жить, как не смогу жить без воздуха и воды. Это правда.

— Мне нужно возвращаться домой. Бэбиситтер хотела уйти сегодня пораньше. У нее какие-то родственники приезжают в час ночи из Чикаго.

— Я поеду с тобой.

— Ты же только вчера видел сына. Провел с ним чудесный день.

— Мики! Я хочу, чтобы мы поженились...

Не верю ушам. Мне страшно, словно иду по очень-очень тонкому канату. Одно неверное движение, слово, и Эйтан передумает, поднимет брови и скажет: «Шутка. У тебя же нет проблем с чувством юмора».

— Мики! У тебя есть две фотографии?

— Тамира?

— Нет, твои, Мики, твои!

— Зачем, Эйтан...

— Завтра идем регистрировать наш брак. Мы будем жить вместе.

— Долго и счастливо, — шепчу я, — и умрем в один день...

— Нет. Мы не умрем. Просто перейдем в новую форму существования.