Дворянство. Том 2 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич

Елена ожидала оппозиции слуг, а также компаньонки Дессоль, девушки из родственного дома, которая играла при благородной даме примерно ту же роль, что паж при рыцаре. Но… к ее удивлению все прошло более-менее гладко. Нововведения странной рыжей каланчи воспринимались настороженно, однако с живым (пусть и хорошо скрытым) интересом. Елена имела сильное подозрение, что ее изобретения очень тщательно собираются и обсуждаются в каких-то женских кругах, но чем это закончится — один Пантократор ведал.

Не стоило забывать, что впереди — примерно через три-четыре местных месяца — подстерегало, как засада бандитов, разрешение от бремени. В лучшем случае через три-четыре, ведь всегда имелся риск преждевременных осложнений. С этим нужно было что-то делать, и Елена ломала себе голову в думах — что именно? Пара удачных мыслей у нее появилась, в том числе этим днем, благодаря мэтру Ульпиану, но следовало поторопиться.

Елена осторожно высвободилась из сонных объятий баронессы, заботливо поправила шаль. Снова удержалась от того, чтобы поцеловать девушку в лоб. Дессоль будила в душе Елены крайне противоречивые чувства, от едва ли не материнской жалости, до вполне откровенных желаний. Но лекарка-терапевт очень хорошо понимала, что если беременность хоть в чем-то пойдет не как положено, то лекаря с большой вероятностью — да что там, с вероятностью абсолютной! — обвинят как минимум в недобросовестной работе. А дальше — учитывая радикальное перетряхивание устоев — рукой подать до злотворных намерений с использованием колдовства и прочими отягощениями. Все знают, что массаж (даже просто для расслабления отекших, «венозных» ног) вреден для женщин в тягости, он пробуждает сердцебиение и способствует выкидышу. Все знают, что «пуховая каша» сваренная на козьем молоке и протертая через сито, это деликатес званых обедов, а не еда для беременных. И так далее. Поэтому чем меньше пересудов, тем лучше.

Но…

Елена прикусила губу и вышла из комнаты, стараясь как можно тише ступать по соломенному коврику, избегая скрипа половиц, которые драили с мылом и щетками каждый третий день.

Нет. Нельзя.

Она миновала дремлющую в кресле-качалке компаньонку и двух сиделок. Спустилась по лестнице в большую приемную, которая служила также столовой для чистой публики. Отсюда легко было попасть в правое крыло дома, где располагалась гостевая комната Елены. Женщина хотела проверить перед сном «вьетнамский сундучок» и составить список того, что надо обновить и докупить для операции Дан-Шина. Та еще головная боль ожидалась, учитывая, например, тот же вопрос долота.

Она ступала как можно тише, однако припозднившийся едок услышал и скрипнул стулом.

— Полуночничаешь.

— Ваша милость, — Елена поклонилась, стараясь, чтобы удивление не слишком ярко отразилось на лице.

— Проходи, — Теобальд аусф Лекюйе-Аргрефф вяло махнул рукой, указывая на пустой стул рядом с собой.

Барон Лекюйе был достаточно молод, весьма крепок физически, не пренебрегал воинскими упражнениями, распутствовал умеренно и вообще казался мужчиной видным. Но его манера все делать как бы нехотя, в ленивую растяжку, утомившись от суетных забот жизни, старила кавалера, по меньшей мере, лет на десять. Елена отметила полупустую бутылку крепленого вина, одинокий, полный до краев бокал и полное отсутствие закуски, хотя бы куска хлеба. Кажется, его милость изволили напиваться в одиночестве. В неудачный момент она прошла мимо, более чем неудачный.

Елена села на предложенное место, чинно, положив руки на стол, приняв образ примерной школьницы перед строгим учителем.

— Почему я не должен тебя убить? — спросил барон, уставившись ей прямо в глаза.

Елена с трудом удержалась от того, чтобы нервно сглотнуть, ответила столь же прямым взглядом.

— Если вы того желаете… — она подбирала фразы очень тщательно, бросая их словно камни в навозную жижу, чтобы не дай бог, не брызнуло. — Могу я хотя бы узнать причину?

— Границы моего терпения широки, — сообщил барон. — Очень широки. Особенно когда речь идет о наследниках. Но твоя связь с моей супругой лежит слишком близко к этим границам. Пожалуй, она даже попадает в область злоупотребления моим доверием.

Вот это номер, подумала Елена, преодолевая ошеломление. Прилагаешь тут прорву сил, закаляешь выдержку суровым воздержанием, чтобы не дать повода слухам. А тебя уже записали в любовницы благородной супруги. Ну и где после этого справедливость в мире?

Барон сделал глоток, слишком долгий и глубокий для простого смакования. Отставил пустой бокал и задумчиво проговорил:

— Поэтому я все чаще задаюсь простым вопросом. Зачем ты нужна в этом доме? И зачем ты нужна в спальне моей жены?

Елена хотела бы тщательно обдумать ответ, но роскошь долгой паузы она, судя по кислой мине Теобальда, позволить себе не могла. Вопрос явно не относился к риторическим и требовал отклика, причем быстро и убедительно. Проще всего было уйти в отрицание, тем более справедливое, однако… поддатого барона вряд ли удастся переубедить честным благородным словом. Елена выдохнула. Села удобнее, сложив пальцы в замок. Сосредоточилась на подбородке Теобальда, чтобы взгляд не казался подобострастным, однако и не бросал вызов.

— Ваша милость, во-первых любезная баронесса Аргрефф счастлива и довольна жизнью. А счастье и доброе самочувствие матери есть один из вернейших залогов здорового потомства.

На лице Теобальда не отразилось ничего, он по-прежнему смотрел куда-то правее собеседницы, едва заметно выстукивая кончиками пальцев по столу. Бриллиант в серьге невольно притягивал взгляд, собирая неяркий свет десятка свечей.

— Во-вторых, со мной любезной баронессе не угрожают никакие слухи, а также сопутствующие… неприятности.

Она сразу поняла, что это был скверный заход. Барон поджал губы и стиснул кулак — дурной знак. Ну да, она же уязвила его мужскую гордость, предположила саму возможность того, что супруга может глянуть куда-нибудь в сторону.

— И это все? — саркастически осведомился Теобальд.

— О, нет.

Елена искренне хотела пробежать по тонкой границе между правдой и … скажем так, полуправдой. Чтобы сохранить честность и в то же время не разубеждать барона в его нездоровой уверенности. Но, кажется, благие намерения пошли по звезде. Видимо придется банковать.

— В-третьих…

«Господи, спаси и помилуй!»

— … Наша интрига не возымеет последствий. Никаких. Я не жду привилегий, не рассчитываю на вашу протекцию, не хочу войти в… более высокий круг через рекомендации. Не будет подмигиваний за спиной, слухов и прочих неприятностей, кои проистекают от соблазнения чужих жен… недоброжелательными мужами.

Губы Теобальда поползли в стороны как-то разнонаправленно. Его странную ухмылку можно было истолковать по-всякому, от иронического понимания до злобной гримасы.

— И последнее. Ваша очаров… добрейшая супруга всегда находится под присмотром хорошего лекаря. Привязанного не только звоном серебра, но и вполне искренней привязанностью.

Привязанного… привязанностью. Ульпиан не одобрил бы, скверно прозвучало. Но переговорить сказанное уже не выйдет. Елена отчетливо сознавала, что позиция у нее вышла очень и очень шаткая. Начиная с того, что добрую половину дня она обычно пропадает у глоссатора, так что «всегда» — уже неправда. Но… уж как получилось. В конце концов, Теобальд знал, что Елена довольно-таки неплохо фехтует, и если бы вялый аристократ действительно желал ее прищучить, то уже звал бы слуг.

И, понимая, что ситуация балансирует на краю, Елена решила рискнуть. Хотя, наверное, правильнее было бы сказать — ей опять нашептал на ухо злой демоненок, чьи происки уже не раз провоцировали всяческие непростые ситуации в ее жизни.

— Ваша милость, у Дессоль страстная, энергичная натура. В ней сильна искра жизни. Она стремится гореть ярко, освещая все кругом. А вы… А вы пренебрегаете ее… искрой. От этого происходят печаль, меланхолия и недовольство жизнью. Если бы вы соизволили вернуть жене свою милость… опять согрели бы совместную постель…