Астра - Андрэ Нортон

Сссури неожиданно свернул и двинулся не на северо-восток, а прямо на север. Кустарники, росшие у основания скал, уступили место открытым полям, невозделанным, только высокая трава на них раскачивалась на ветру. Такая местность не способна привлечь ночных бегунов, и Дальгард начал сомневаться. Им нужно найти воду, предпочтительно мелкий ручей, если они хотят найти привычное для обезьян окружение.

Через четверть часа Дальгард понял, что Сссури не ошибался. В незаметном углублении нашёлся ручей. Прыгун поднял на берегу морду, с которой капала вода, и посмотрел на путников. Дальгард поспешил установить контакт с животным. Обычное любопытство, ничего не встревожило и не возбудило зверька. Юноша не стал дольше поддерживать контакт; они зашлёпали вниз по ручью, Сссури с удовольствием шёл по воде, ему было приятно испытывать знакомое ощущение.

Водные жители разбегались от них, над головой жужжали насекомые. А в остальном они словно шли по пустыне. Ручей стал шире, всё больше в нём попадалось островков из гравия, оставленных весенним разливом; теперь у них были сухие вершины, на некоторых уже показались дерзкие зелёные побеги.

— Здесь… — Сссури остановился и воткнул древко копья в берег одного из таких островков. Он сел, скрестив ноги; так он будет терпеливо сидеть, пока не появятся те, кого он ждёт. Дальгард отошёл немного подальше от воды и тоже сел. Бегуны робки, подобраться к ним трудно. А сами они подойдут охотнее, если Сссури будет один.

Громко журчал ручей, перекрывая шелест травы на ветру. Солнце, скрывшись за утёсами, садилось в море; быстро наступала ночь. Дальгард, знавший, что видит в темноте гораздо хуже туземных жителей Астры, приготовился терпеливо ждать всю ночь, не без сожаления вспомнив лагерь на берегу.

Сумерки, затем ночь. Сколько ещё до появления бегунов? Дальгард улавливал отрывочные мысли прыгунов; большинство торопилось к своим гнёздам из глины; иногда доносилась мысль какого-то другого ночного существа. Дальгард был уверен, что однажды его сознания коснулось ощущение ненасытного голода — признак летающего дракона, хотя обычно драконы по ночам не охотятся.

Дальгард не пытался связаться с Сссури. Водяного нельзя тревожить, когда он мысленно ищет бегунов.

Разведчик лёг на спину и смотрел в небо, пытаясь разобраться во множестве впечатлений, которые посылала ему окружающая жизнь. Тогда-то он и увидел…

Огненная стрела прочертила чёрную чашу ночного неба Астры. Огонь был яркий и совершенно чуждый; Дальгард вскочил, по спине его пробежал холодок предчувствия. За все годы блужданий по лесам, за все разведочные походы, в рассказах старших в Хоумпорте — никогда он ничего подобного не видел, ни о чём таком не слышал.

И тут же он уловил изумление Сссури.

«Опасность…» — приговор водяного подкрепил его собственную тревогу.

Опасность пересекла ночное небо с востока на запад. А на западе находится то, чего они всегда боялись. Что же теперь будет?

2. Посадка

Раф Курби, техник и пилот флиттера, лежал на мягком противоперегрузочном матраце своей койки и широко раскрытыми глазами смотрел на тусклый серый металл у себя над головой. Он пытался не слушать поток бессмысленных слов, заполнявший маленькую каюту. С самого начала, с того самого момента, как его назначили членом экипажа, Раф знал, что примет участие в игре, в чрезвычайно рискованной игре, где все шансы будут против него. РК-10 — само число на носу их корабля говорило об этом. Десять ищущих пальцев протянулись в неведомую черноту космоса. Судьба РК-3 была известна: корабль расцвёл огненным цветком в пределах орбиты Марса. А РК-7 явно вышел из-под контроля, хотя приборы Земли продолжали улавливать его передачи. Что же касается остальных — ни один из них не вернулся.

Но корабли строились, из числа тренирующихся по жребию определялись экипажи, и каждые пять лет новый корабль поднимался в космос со всеми усовершенствованиями, какие могли достичь инженеры после предыдущего старта.

РК-10 — Раф от отвращения закрыл глаза. После месяцев, проведённых в непрерывно вибрирующем корпусе, он знал, казалось, каждую заклёпку, каждый шов, каждую плиту корабля. И у него не было оснований считать, что полёт когда-нибудь окончится. Они будут двигаться в пространстве, пока в летящей оболочке не окажется один лишь мёртвый экипаж.

Это сигнал опасности. Когда мысли Рафа доходили до этого пункта, он всегда старался думать о чём-нибудь другом, разорвать цепь дурных предчувствий. Но как? Присоединиться к постоянным монологам Вонстеда, полным жалоб и сожалений? Раф так часто слышал его слова, снова и снова, что они потеряли всякий смысл; всего лишь поток бессмысленных звуков, и Раф заметил бы его, только если бы человек, делящий с ним тесное помещение, вдруг исчез.

— Не нужно было мне записываться для подготовки… — скулёж Вонстеда продолжался.

Ну, это неоригинально. У всех у них возникла такая мысль, когда жребий назвал их имена — имена участников полёта. Независимо от того, какая причина привела их в тренировочный центр: сказочная плата, искренний интерес к проекту, исследовательская лихорадка, — Раф не верил, что есть хоть один человек, у которого не упало сердце, когда он услышал, что отобран для полёта. Даже он, всю жизнь мечтавший о звёздах и чудесах, которые ждут за большим прыжком, чувствовал себя ужасно, когда впервые ступил на борт, занял своё место на этой самой койке и с пересохшим ртом, весь дрожа, ждал старта.

Здесь теряешь всякое представление о времени. Космонавты ели — весьма умеренно, спали, когда могли, старались сократить бесконечные часы, искусственно разделённые на заранее установленные периоды. Но всё же недели могли означать месяцы, месяцы — недели. Они могли находиться в космосе годы — или только дни. Они знали только бесконечную монотонность. И прерывалась она либо сонным отрицанием окружающего, как у Хэмпа и Флоя, либо приступами убийственного гнева, как у Морриса, который сейчас был заключён в одиночке. И никакого предвидимого конца полёта…

Раф дышал неглубоко. Воздух на корабле был затхлый, он почти ощущал его вкус. Так трудно теперь вспомнить, каково это стоять под открытым небом, когда дует свежий ветер. Он попытался представить себе вместо этой тусклой полоски над головой зелёную траву, дерево, даже голубое небо с плывущими белыми облаками. Но полоска упрямо оставалась серой, жалобы Вонстеда продолжались, вызывая боль в ушах, а дрожь корабля пронизывала всё худое тело.

Какими они были, эти легендарные ранние полёты, когда не был ещё открыт «большой прыжок», когда человек, решившийся лететь к звёздам, должен был погрузиться в сон и проснуться поколения спустя, либо не проснуться вовсе? Раф видел немногие уцелевшие документы, обнаруженные четыре-пять сотен лет назад в штабе научных изгнанников, которые бежали от господства Мира и осмелились уйти в космос в надежде совершить перелёт в холодном сне. Тайна этого сна впоследствии была утрачена. Ну, думал Раф, по крайней мере они избежали всех неудобств полёта.