Перешагни бездну - Михаил Иванович Шевердин

— Властелин букашек, а сколько крови еще прольется из-за него…

Толпа пропустила индуса. Оборванцы расступились перед ним. От глаз эмира не укрылось, что индус сел в стоявший на шоссе неподалеку от сада дорогой фаэтон.

— Проклятие его отцу, — сказал тихо Главный с Посохом, — а лошади-то серые, в яблоках.

Почему-то невинное замечание о лошадях в яблоках вызвало у эмира приступ ярости. Он замахнулся четками на Главного с Посохом.

— Ты дурак… последний из дураков. Это тот, о котором из Пешавера письмо… Вероятно, тот самый купец Шоу… Рот ты разинул… — Голос его снизился до шепота: — Вечерний намаз близко… хотите разорить… нищим сделать… Быстро!

Несчастный, расстроенный, он подпрыгивал в своем скрипучем кресле и умоляюще поглядывал по сторонам. И лишь когда водоносы снова вереницей потянулись к нему и калям его заскрипел по пергаменту, он успокоился. Внимание его привлек стоявший поблизости человек в сипайском френче цвета хаки, в галифе и высоких лаковых сапогах казанской работы. Сипай низко надвинул свою синюю с блестками чалму на правую бровь, но не мог скрыть на глазу большого бельма. Наблюдая за раздачей воды из хауза Милости, он ждал окончания церемонии с видом случайно попавшего сюда человека.

Сахиб Джелял заметил стоявшему рядом высокому тибетскому ламе:

— Что же Кривой не вступился за Шоу? Приехали-то они вместе. — Но в многоголосом, шумном сборище слова эти буквально потонули. — Толпа капризна… бывало и раньше… Терпение людей истощалось. Они хватали своего государя, поднимали высоко над головой и бросали в хауз…

— Так не трудно и простуду схватить, — иронически усмехнулся лама. — Но минуточку, господин эмир заговорил.

А тем временем эмир все что-то шептал на ухо Главному с Посохом, и тот понимающе кивал головой и тоже посматривал подозрительно на сипая. Затем придворный спустился с возвышения и тараня по-бычьи толпу, пробрался к нему и что-то сказал. Ответ получил, видимо, неожиданный и надменный, потому что, испуганно замотав головой, поспешил к трону.

Но доложить он не успел. Эмир расслабленно поднял пухлую руку и, дождавшись относительной тишины, проговорил негромко:

— Аллах акбар! Бог есть велик! Нет бога, кроме бога! Свидетельствую, у бога нет сообщников, свидетельствую, что Мухаммед есть его слуга и посланник божий… всемогущий… имеет девяносто девять свойств.

И он потряс четками.

— Четки… девяносто девять костяшек… свойств бога… девяносто девять имен всесильного. Трепет и почтение!..

Молитвенно он погладил бородку и продолжал:

— Истинная религия… почитает высшей обязанностью милостыню. Милостыню обязаны давать все… даже нищие… неимущие… Лишенный трона отцов, нищий я… Казны… имений… золота… серебра не имею. Мусульманин должен отдавать что имеет лучшего… Старшая супруга наша Бош-хатын собрала, наскребла в ларе муки… испекла девяносто девять хлебцев-лепешек… просила раздавать… нуждающимся сию садака… произнося каждое имя аллаха.

Главный с Посохом провозгласил:

— Пусть же подойдут алчущие и получат. Но-но, осторожно… куда лезешь!

Возглас его относился к круглобородому оборванному дервишу, метнувшемуся к трону. В нем без труда можно было узнать Ишикоча-привратника. Он сморщил свое и без того морщинистое лицо, презрительно шевелил толстыми губами и почему-то прятался за спины нищих. Он явно старался не попадаться на глаза своему бывшему хозяину. Впрочем, это удалось самаркандцу без труда. Меньше всего Сахиб Джелял интересовался дервишами.

— А что я говорил! — пищал Ишикоч. — О бесстыжий и безудержный демон жадности!

Вся масса нищих, калек отступила.

К трону потянулась вереница жаждущих милостыни. На первый взгляд они не отличались от остальных оборванцев, но, странно, в прорехи лохмотьев виднелись добротные одежды — бухарские шелковые халаты, туркменские малиновые и темно-сиреневые камзолы, европейские пиджаки. Каждому из подошедших эмир протягивал лепешку-патыр из серой муки и цедил сквозь зубы:

— Лепешка аррахмат… — милостивая… лепешка… аррахим — милосердная, лепешка… альмалик — царственная… лепешка… аль-газиз — всесильная…

Раздача затянулась. И не столько потому, что лепешек в корзинах действительно было девяносто девять. Многие получившие из рук эмира милостыню вполголоса обращались к нему с просьбами: «Прошусь на прием…», «Жду выполнения обещания», «Прибыл из Бомбея», «Соблаговолите выслушать меня»…

Подошел за подаянием и кривой сипай. Он совсем тихо сказал одно слово: «Пешавер!» — но так, что эмир даже вздрогнул и покраснел.

Что сказал, получая лепешку альбасит — наделяющую, Сахиб Джелял, никто не расслышал. Но эмир страшно забеспокоился. Глаза его округлились, к щекам прихлынула кровь, и сейчас же снова на лице выступила желтизна.

Произошла заминка. Лепешка алькобиз — верующий повисла в воздухе.

Он поднял лепешку к глазам, подержал с минуту, а затем протянул ее тибетскому ламе.

Тут же прислужник побрызгал на руку эмира сандаловой водой, снимающей скверну. Он спешил исправить промах: разве можно было давать садака кяфиру-язычнику.

Сеид Алимхан вдруг поднял руку. Он требовал внимания.

Очередной покупатель сделал дикие глаза и замер.

— Моя дочь, — пронзительно закричал Сеид Алимхан, — несчастная, злосчастная!.. Знак скорпиона!.. Рождена в недобрый час… Моя кровь… Мое дитя… вышла из чресел законного мусульманского государя… дочь! Слезы… горе… Отец — властелин Бухары! Сочувствия несчастьям малики бухарской!..

Толпа слушала, не понимая, о чем речь. Многие тихо спрашивали друг у друга: «В чем дело? Что случилось? Какая дочь?»

Главный с Посохом объявил:

— Присоедините же ваши слезы и молитвы к горю царственного отца, дочь коего предана на поругание злокозненными большевиками. И знайте — молодая, прекрасная дочь эмира была схвачена советскими, брошена в узилище и закована в цепи! Увы! Взывайте ко всем мусульманам о помощи!

Ропот, вопли раздались в толпе. Когда толпа утихла, эмир слабым голосом обратился к Ишикочу:

— Святой дервиш… несчастная принцесса… Сей патыр… скушайте… не нужна нам ваша монета.

— Еще бы, — бормотал дервиш Ишикоч, пробираясь через толпу, — ты любящий отец… вспомнил, через десять лет… подлец… — Но говорил он тихо. Очень тихо, и вряд ли кто-либо слышал его слова.

Раздача продолжалась до тех пор, пока последняя лепешка, носящая последнее, девяносто девятое, имя аллаха — ассабур — терпеливый — не была вручена самому почтенному из богомольцев — господину Главному с Посохом — Начальнику Дверей Хаджи Абду Хафизу.

ДЕЛА ТОРГОВЫЕ

Дружба с чесоточным ведет к чесотке.

Абу Али ибн Сина

Улицы азиатского города ночью небезопасны. И сегодня на улицах стреляли. Шахский верховный фирман запрещал жителям даже выходить за ворота после вечернего азана. Начальник города предупреждал в своем фирмане очень строго и снимал с себя ответственность за жизнь и благополучие смельчаков, любителей ночных прогулок.

Индусу, да еще в малиновом тюрбане, какие носят на Востоке ростовщики, следовало внимательно читать фирман и считаться с тревожными событиями в городе и стране.