Жизнь моя - Мишель Пейвер

«К чему теперь все эти вопросы?» — устало подумала она и ответила:

— Это был артефакт, каменный кубок. Римский. Патрик нашел его за несколько дней до происшествия.

— Римский, вы говорите? Он был ценным?

— О да. Из-за связанных с ним ассоциаций он должен быть… да, бесценным.

Два репортера выпрямились на своих сиденьях и обменялись заговорщицкими взглядами — вот в чем дело.

— А почему вы пытались найти этот артефакт?

— Ну… — начала она неохотно, — потому что Майлз взял его.

Возбуждение в лагере Пасморов. Джулиан выглядел ошеломленным. Лицо Дебры было как маска из слоновой кости.

— Доктор Хант, — сказал коронер тоном консультанта, распекающего небрежную медсестру, — в ваших показаниях я не могу найти ничего об этом артефакте, римском или каком бы то ни было.

Все это было настолько запутано — что с местной жандармерией, пристававшей к ней с деталями происшествия, что с французскими авторитетами по культурному наследию, которых интересовал только кантарос, — что она решила: эти два мира должны договориться друг с другом.

Взгляд коронера стал задумчивым.

— Очень хорошо, — сказал он наконец. — Так значит, теперь вы говорите, что умерший забрал это изделие. Как вы об этом узнали? Он вам в этом признался?

— Нет, этого не было. Но мы знали, что это он. — Она посмотрела на Патрика, но он сидел, нагнув голову и глядя в пол. — В этом нет никаких сомнений.

— Это возмутительно! — закричала Дебра. — Эта девушка лжет! Она пытается использовать моего сына, чтобы прикрыть собственную небрежность, — потому что он мертв и не может защитить себя! Она неуравновешена! Мой сын не был вором!

— Миссис Пасмор, — твердо сказал коронер. — Я уверен, что не должен напоминать вам и всем остальным о штрафе за прерывание заседания суда.

— Но она же называет моего сына вором! А где ее доказательства?

— Я адресую этот вопрос ей.

— Я не называла его вором, — упрямо возразила Антония, — но я не лгу. Я только сказала, что он взял кантарос, и именно поэтому мы не вернулись обратно, когда собрали контекстные листы. Нам надо было ехать назад, теперь я знаю это. Но мы не сделали этого. Потому что он взял его. О, конечно же, он собирался его вернуть. Он не был вором. Но он сделал это. Я уверена.

* * *

После вспышки матери коронер кратко распорядился освободить зал суда.

Он наблюдал за миссис Пасмор, и по его профессиональному мнению, если кто-то и был неуравновешен, так это она.

О Боже, Боже, Боже! Какое несчастливое нарушение, и по вопросу, имеющему не более чем тангенциальное отношение к делу. Исключая, конечно, то, что, если это правда, то это, по крайней мере, объяснило бы, почему эти несчастные, переутомленные молодые люди остались в горах на душной жаре, вместо того чтобы поступить как все разумные смертные и вернуться домой до того, как случится беда.

Но с каких это пор влюбленные поступают как разумные смертные?

Он снял очки и протер их носовым платком. Ему безумно хотелось ланча.

«Вечный треугольник», — подумал он устало, позволяя себе короткую паузу, чтобы собраться с мыслями.

Слева от него твердо и прямо стояла девушка. Он подумал, что черты ее лица слишком выразительные для подлинной красоты, но она бесспорно привлекательна. Странно, что сама она, казалось, этого не сознавала.

Вот кто был красив — так этот парень. Коронер, счастливый в браке добропорядочный гражданин, почувствовал легкую тошноту, используя это слово для описания другого мужчины, но это было так. Парень имел неуловимое магнетическое качество, способное очаровать оба пола. Неудивительно, что он выглядит таким высушенным.

Вечный треугольник. О Боже…

Несложно представить, как все происходило. Трое молодых привилегированных интеллектуалов очень неразумно отправились в дальний и чересчур жаркий уголок Южной Франции. Спиртное, наркотики, секс. Других вариантов никогда не бывает. И в девяти случаях из десяти никакого вреда от этого нет. Но в этом случае цепь незначительных ошибок и упущенных шансов, безвредных самих по себе, привела к смерти. А теперь мать жаждет крови, и пресса, по-видимому, тоже, если найдет историю достаточно сочной — а так и будет, с этим воровством в качестве «наживки». И тогда… Господи, помоги этой красивой молодой женщине!

Но истина в том, что даже если погибший парень и украл эту злосчастную вещь, обвинять тут некого. Это был просто несчастный случай.

О Боже, Боже, Боже! Заседание проходило так хорошо. Но он едва ли сможет закрыть дело, пока этот глупый пункт не будет выяснен. Он должен поддерживать репутацию дотошности. Кроме того, оставив этот пункт открытым, он получит несварение желудка.

Нехотя спрашивая себя, не делает ли он из мухи слона, он попросил пристава вновь привести к присяге молодого человека для дачи дополнительных показаний. Во время последовавшей затем паузы он в уме сделал примечание: не спрашивать потом семьи о том, желают ли они устроить перекрестный опрос свидетелей. Для такой женщины, как Дебра Пасмор, это было бы приглашением к корриде. Он надеялся, что она слишком переутомлена, чтобы думать об этом.

Девушка была отпущена, и снова появился парень. Он казался ошеломленным столь внезапным поворотом событий. Коронер видел такое раньше множество раз. Свидетель расслабляется после дачи показаний и не думает о том, что его могут вызвать для выяснения дальнейших пунктов.

— Итак, мистер МакМаллан, — сказал коронер без малейшего удовольствия авторитетным тембром голоса, так, что плечи парня расслабились при его словах, — я вызвал вас, чтобы прояснить один маленький пункт. Можете ли вы сделать вывод на основании каких-либо слов или действий умершего, что тот взял этот… артефакт?

Глаза парня были зафиксированы на точке пола как раз перед столом коронера. Он нахмурился, потом потер большим пальцем поперек нижней губы. Не поднимая глаз, тихим голосом, он ответил:

— Нет, сэр. Я этого сделать не могу.

Коронер заметил, как кровь отлила от щек девушки. Она выглядела так, словно ее ударили по лицу.

Парень кинул на нее взгляд и добавил:

— Я имею в виду, что я не знаю, взял он его или нет.

— Только, чтобы внести ясность: вы не можете подтвердить, что он взял его?

— Нет, сэр, не могу.

Коронер был удивлен. Было совершенно очевидно, что парень лжет, хотя до сих пор он был абсолютно правдив. Иногда было даже больно наблюдать за тем, как он старается ничего не упустить, как бы нелестно это ни было для него самого. Так зачем говорить неправду теперь, в пункте, имеющем периферийную значимость? Возможно, после тех разрушительных открытий, которые он вынужден был