Нежный негодяй - Линда Бартелл

Когда топот копыт стал стихать, она подняла голову и уставилась на дорогу. И всадник, и лошадь показались ей смутно знакомыми, но в сгущающихся сумерках, когда кровь стучала в висках, а перед глазами плыли огненные круги, сосредоточиться и вспомнить не удавалось.

Постепенно сквозь пелену, застилающую мозг, пробилось воспоминание. Родриго. Что-то в промчавшемся всаднике связало ее с Родриго да Валенти, и мысль о нем отозвалась болью, сравнимой только с той, что раздирала все ее тело. Воспоминание заставило подняться, подобно тем лиловым теням, что вставали в наступающей тьме, и с трудом выбраться на дорогу.

Пока она растерянно стояла, пытаясь собраться с мыслями, снова напомнили о себе руки и ноги, распухшие от укусов. Она уже протянула руку, чтобы почесаться, но пальцы замерли, едва коснувшись воспаленной кожи. Это не поможет, боль только усилится. Блохи и раньше кусали ее, но не так.

Матерь Божья, как больно! Необходимо найти помощь, иначе можно сойти с ума!

Во Флоренции есть врачи.

Нет… у нее нет денег, да и не осмелится — вдруг столкнется с тем, от кого убежала… Альберто Палмьери. Высокий, смуглый, красивый… и чем-то напоминает Родриго да Валенти. Когда она сходила с ума от горя, то поверила его россказням и позволила заманить себя во Флоренцию.

Именно ему она так глупо доверилась в отчаянной надежде залечить зияющую рану на сердце, а закончилось все тем, что стала его пленницей в грязной комнатенке вблизи доков Арно. Zingara puttana![39] Так он назвал ее, когда добился своего.

Ее охватил стыд, его смех все еще звучал в ушах, раскалывал голову.

Усилием воли отогнав эти беспокойные мысли, женщина сосредоточилась и медленно побрела в лес, в единственное место, куда осмелилась идти. Не к табору. Она опозорила себя, а значит, и свой народ, и ее могли забить камнями. В Кастелло Монтеверди тоже нельзя. Родриго часто бывает там, и лучше умереть, чем встретиться с ним. А может, действительно, лучше умереть.

Но инстинкт самосохранения все еще был силен. С голых ветвей деревьев стекали ледяные капли. Она дрожала от холода и слабости. Иди… иди… Это твоя единственная надежда. Издалека донесся вой какого-то зверя, звучавшее в нем отчаяние было сродни ее собственному. Дождь застилал глаза пеленой. Ничего не замечая, она шла вперед, туда, где ее, возможно, приютят. Только бы не сбиться с пути.

Шел холодный дождь. Крупные, тяжелые капли жалили лицо Джульетты каждый раз, когда она поднимала голову.

Держа в каждой руке по тяжелому ведру, она с трудом продвигалась к двери на кухню. Сейчас бы в сарай, к коровам! Там, по крайней мере, сухо и тепло.

Сегодня девушка опаздывала. Большинство сестер уже спали, но зато ей повезло — удалось поесть.

Ветер раздувал тяжелые юбки, рвал капюшон, хлопавший за спиной, завывал над самым ухом, но все же Джульетта услышала слабое звяканье колокольчика у ворот. Звон был беспорядочный, будто чья-то призрачная рука играла его языком. Ветер, решила послушница, и не стала даже смотреть в ту сторону.

Продолжая путь, девушка споткнулась. Молоко плеснулось через край ведра и стекло вниз на грязную землю. Не обращая внимания на бурю, Джульетта остановилась и поставила ведра. Если сестра Елена заметит на ведре потеки, не миновать лекции о неосторожности и расточительности. По меньшей мере. Девушка усердно вытерла деревянные ведра краем рясы и взялась за ручки. Выпрямившись, снова услышала негромкий, похожий на мяуканье, звук, едва различимый на фоне завывания ветра и дождя. Сначала она решила, что ей показалось, но звук повторился. Может, это колокольчик или кот матери-настоятельницы, вымокший насквозь под безжалостным ливнем.

Теперь ветер дул в спину, край капюшона больно хлестнул по щеке, Джульетта дернула головой и тут снова услышала звук. Она посмотрела в сторону ворот и заметила руку, вцепившуюся в решетку.

Поставив ведра, девушка побежала к воротам. Просители часто обращались в Санта-Лючию за пищей и лекарствами, так что первой мыслью послушницы было впустить беднягу, кто бы это ни был, и укрыть от дождя.

Уже подойдя поближе, девушка замешкалась, заподозрив неладное. Никого не видно, а сестра Елена предупреждала об обманщиках и разбойниках, прикидывающихся просителями, чтобы пробраться в обитель.

Потом до нее дошло, что ключ от ворот есть только у привратницы и сестры Лукреции. Джульетта подошла поближе, пытаясь разглядеть того, кто был с другой стороны, но достаточно далеко, чтобы цепкие руки, державшиеся за решетку, не смогли схватить ее саму.

И тут же устыдилась своих подозрений. Это была женщина, длинные черные волосы спутались, она стояла согнувшись, безвольно опустив голову. Мокрая накидка не позволяла рассмотреть ее получше. Незнакомка застонала, ее пальцы скользнули вниз по решетке.

— Кто вы? — крикнула Джульетта, пытаясь перекрыть шум бури, и откинула надоевший капюшон, постоянно сползающий на глаза.

Женщина с трудом подняла голову.

— Buona suora[40], — с трудом прохрипела она.

Эти прекрасные, сейчас лихорадочно горящие темные глаза были знакомы послушнице.

— Мария? — едва произнеся это имя, девушка ощутила какое-то мрачное предчувствие. — Это вы, Мария?

Веки женщины опустились, она еле слышно пробормотала:

— Да… помогите… прошу…

Мария не договорила, а Джульетта беспомощно смотрела на сползающую на землю цыганку. Сейчас упадет лицом в грязь — эта мысль опалила девушку, и она, спотыкаясь и путаясь в мокрых, облепляющих ноги юбках, забыв о ведрах, рванулась к главному зданию, где, как она знала, сестра Маргарита или кто-либо другой еще моет посуду.

Когда сестра София открыла замок и распахнула ворота, мать-настоятельница отступила в сторону. Джульетта бросилась к лежащей на земле Марии. Сестра Франческа, под чьим управлением находился лазарет, и Луиджия последовали за ней.

Джульетта опустилась на колени и с помощью Луиджии перевернула просительницу. Сестра Франческа склонилась над ней. Ливень уже ослабел, перейдя в мелкий дождик, но ветер не утихал.

— Чума, мать-настоятельница. Цыганка больна чумой.

Джульетта услышала, как ахнула за спиной Луиджия, но больше всего удивил вид сестры Лукреции. Ужас исказил ее лицо, прежде чем она смогла прийти в себя и найти выход в гневе. Монахиня отвернулась, и Джульетта подумала, что та собирается захлопнуть перед ними ворота.

— Ее нельзя впускать в Санта-Лючию! — приказала Лукреция. — Zingari здесь не место… Я не позволю, чтобы сестры умирали!

— Но, мать-настоятельница, — вступилась Джульетта, возмущенная услышанным. — Мы же не можем оставить ее здесь!