Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - Эдмунд Фелпс

такой идеи и выпуска нового продукта. С точки зрения Хайека, социалистическая

экономика не смогла бы реализовать свой инновационный потенциал, поскольку разные предприниматели не могут свободно конкурировать друг с другом за долю рынка, используя новые продукты и методы, разные финансисты не могут свободно полагаться на свои частные суждения, принимая решения о том, какие из новых идей поддержать, а разные люди с творческими способностями не могут свободно конкурировать друг с другом за предпринимателя, способного помочь им развить их новые идеи.

Утрата инновационности должна особенно явно выражаться в случае экономики знаний. Если следовать рассуждениям Хайека, государство не может полностью контролировать предприятия, в которых таланты и деятельность большинства участников отличаются крайне специфичным характером (например архитектурные фирмы, футбольные команды, варьете, нефтяные вышки, рестораны высокой кухни, балетные труппы или виноградники), поскольку оно обладает, если об этом вообще можно говорить, небольшими знаниями о соответствующих сферах бизнеса и направлениях, в которые имеет смысл вкладываться. Кроме того, руководство, состоящее из рабочих, обычно выступало бы против перемен, новичков и инноваций. У людей, придумавших новые идеи, не было бы очевидных каналов их передачи, которые они использовали раньше. (В современных экономиках есть компании, работающие по схеме ESOP, то есть «участия служащих в прибылях компании», однако они редко добиваются таких же успехов, как их конкуренты, управляемые собственниками.) Следовательно, социалистическому государству с экономикой знаний было бы крайне сложно достичь динамизма.

Почему же тогда Мизес и Хайек не выдвинули эти аргументы об инновациях? С одной стороны, Мизес и даже Хайек, работавшие в середине 1930 годов, все еще в своем мышлении об инновациях оставались шумпетерианцами. Если бы они заявили, что страна, выбравшая социалистическую экономику, столкнется с дефицитом эндогенных инноваций, проницательные читатели могли бы возразить, сказав, что социалистическая экономика, точно так же как и современная капиталистическая, способна импортировать значительные технологические открытия, совершаемые по всему миру учеными и изобретателями. Понятия современной экономики, то есть экономики креативной и успешной в эндогенных инновациях, нет в их работах 1920-1930-х годов, как, впрочем, и в знаменитом трактате Хайека 1944 года96. С другой стороны, абсурдно было бы утверждать, что такие страны, как царская Россия, которые пошли по пути социализма, достигли бы высокого динамизма, вернувшись к частной собственности. (Но такие страны, как Америка, Германия, Венгрия и Франция, могли бы утратить свой динамизм, если бы пошли дорогой социализма, что вскоре и выяснили некоторые из них, когда решились на это.)

Десятилетия спустя большинство экономистов, включая многих ученых с левого фланга, пришли к выводу, что в этом споре выиграла австрийская команда. Она убедила экономистов в том, что социалистическая экономика приведет к бесспорному падению эффективности. Австрийцам не нужно было доказывать, что современная капиталистическая экономика свободна от своих собственных факторов неэффективности — вряд ли имело смысл отдельно упоминать неверные решения и растрату ресурсов, вызываемую финансовой паникой. Но им достаточно было доказать то, что после перехода на социалистические рельсы такая экономика будет все больше и больше сползать в яму низкой эффективности.

Однако австрийцы проиграли другое сражение. Они, видимо, считали, что любая страна, отвергнувшая капиталистическую экономику в пользу социалистической, вскоре окажется в затруднительном положении в силу постоянно возрастающей неэффективности. Но одно дело — утверждать, что при переходе на социалистические рельсы всей экономики, отличающейся высоким уровнем сложности, для которого понадобилась длительная эволюция институтов и культуры, то есть современной экономики или попросту экономики знаний, должно произойти значительное снижение эффективности. И совсем другое дело — полагать, будто всякая экономика с произвольным уровнем эффективности при переходе к социализму ухудшила бы свое состояние. И, опять же, совсем иное дело — утверждать, что любой объем социалистических мер, независимо от их целей и масштаба, приводит к снижению эффективности. Социалистическое движение было жизнеспособным! И оно продолжало жить.

Социализму удалось взять в свои руки власть в неразвитых экономиках, которые не шли по пути быстрой модернизации. Не было смысла говорить русским, что их социализм не будет таким же эффективным, как хорошо функционирующие капиталистические экономики, поскольку у русских просто не было опыта такой экономики. И вряд ли их убедил бы тот аргумент, что их социализм не будет таким же инновационным, как экономика с высоким уровнем динамизма, поскольку и этого опыта у них тоже не было. В действительности, в Советской России в 1920-1960-х годах произошел невероятный рывок шумпетерианских инноваций после проведения электрификации и внедрения других новшеств. Никто не жаждал возвращения царя.

Социализм также смог взять под контроль отдельные секторы в некоторых экономиках — как, разумеется, в менее развитых, так и в относительно развитых. Сложилось представление, что социалистическая собственность и контроль могут сработать на «командных высотах» экономики, то есть в энергетике, телекоммуникациях, на железных дорогах, в портах и в тяжелой промышленности. Неожиданное возвращение этого стиля мышления было подтверждено в обращении премьер-министра Вэня Цзябао в Пекине в марте 2010 года. «Преимущества социалистической системы позволяют нам эффективно принимать решения, целенаправленно организовывать ресурсы

и сосредоточивать их ради осуществления серьезных начинаний»14.

Споры о социализме, особенно в более развитых экономиках, сместились от возможности построения социалистической экономики к оправданности государственной собственности и государственного контроля в одном или нескольких секторах, а также к вопросу о регулировании и налогообложении частного сектора. Конечно, к этим спорам можно было подойти с точки зрения австрийской школы. Силу позиции Хайека вряд ли можно переоценить. Теория Хайека доказала свою правоту в прошлом десятилетии, когда западные правительства начали поощрять использование биотоплива вместо обычного ископаемого топлива, то есть угля или нефти, — побуждая фермеров переходить с традиционных зерновых культур на выращивание соевых бобов, используемых для производства соевого биодизельного топлива. Перераспределение земель привело к катастрофическому росту цен на некоторые из основных продуктов питания, что, в свою очередь, стало причиной сотен тысяч смертей, вызванных недоеданием. Еще одним следствием стало обезлесивание бассейна Амазонки. А вдобавок ко всему этому потом выяснилось, что у производимого из сои биодизельного топлива по сравнению с обычным топливом практически нет никаких преимуществ в плане выделения парниковых газов 97 98. В провале подобного рода «планирования» было немало иронии, поскольку социалисты в частности и государственные планировщики в целом всегда утверждали, что социализм, поскольку он является рациональным, может составлять планы на большие сроки, в отличие от капитализма, ориентированного на краткосрочные цели. Но именно капитализм, сделав огромный шаг вперед с признанием акционерной собственности, смог решить проблему, связанную с тем, что основной собственник не может жить вечно: ведь, как известно, единоличная собственность и, еще раньше, феодальное владение могли страдать от отсутствия наследников.