Поверженный демон Врубеля - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стас хмыкнул и оглянулся.
Счастливой Ольга, молодая, красивая и богатая, не выглядела. Точнее, выглядела, но счастье это было столь явно синтетического свойства, что истинно счастьем назвать его язык не поворачивался.
Таблетки…
Стаса аж передернуло, стоило представить себя на Ольгином месте.
– К слову, суициду, как правило, подвержены мужчины. И депрессиям. И вообще девиантным состояниям. У женщин психика куда крепче.
– Ну да, – Стас припарковал машину на стоянке. – Только вот у нашей красавицы в анамнезе подпольный аборт, бесплодие, бурная молодость, о которой могли прознать. И еще три трупа…
– Три, – кивнула Людмила. – Но тогда почему она не пыталась свести счеты с жизнью раньше? Допустим, после первой смерти…
– Решила, что Пряхин и вправду отравился паленой водкой. Алкоголиком ведь был.
– А Егор?
– Наркоман клинический. И с крыши он сам шагнул, этому свидетели имеются. Два случая – совпадение. А вот три – это уже закономерность. Но предлагаю дождаться, когда наша красавица придет в сознание. Я заодно Ваньке позвоню. Пусть побеседует с добрым доктором, который ее накачал.
– Бессмысленно, – Людмила выбралась из машины. – Он будет полным идиотом, если признается, что сделал это специально. Будет настаивать на глубокой душевной травме. Депрессии и так далее… и на побочке… антидепрессанты, вообще психотропные вещества, крайне специфические лекарства. Одних успокаивают, на других тот же препарат не подействует вообще. А третьих сделает гипервозбудимыми… доказать, что ей намеренно дали слишком высокую дозу, не выйдет. Он не враг себе, чтобы признаваться…
– А она…
– Даже если напишет жалобу, не поможет. Во-первых, всерьез человека с дестабилизированной психикой не воспримут, во-вторых… Стас, ты же взрослый мальчик, сам понимаешь, что своих не сдают. Отпишутся, и только.
Стас понимал. Но все равно было мерзко на душе. Не из-за Ольги, к которой жалости он не испытывал, но само по себе.
– И сколько ей надо…
– Сутки. Двое. Стас, если бы я знала, чем ее накачали, сказала бы точней. А так… пойдем, дорогая.
– У моего демона семь ликов, – шепотом произнесла она и руки подняла, пальцы растопырила. – Семь, представляете?
– Нет.
– Они все за мной следят… они…
– Идем, – Людмила ласково погладила безумицу по плечу. – Тебе надо отдохнуть.
– Я не хочу. Они придут за мной, если я засну…
– Я им не позволю. Веришь?
Ольга кивнула и протянула руку.
– Ты ведь не бросишь меня? – прозвучало это донельзя жалко.
– Не брошу, конечно.
– Хорошо, – Ольга вновь расплылась в счастливой улыбке. – А то меня все бросают… это ведь неправильно, да?
Стасу позвонили, когда стрелки часов подобрались к полуночи.
Символично.
Ольга спала в квартире Людмилы. И сама Людмила осталась у себя, присматривать за больной. А Стаса не пригласила. Наверное, он мог бы остаться. Конечно, мог бы, не прогнали бы, но ушел к себе. А теперь вот маялся, сидел на кухне, пялился на часы, пытаясь понять, что же делать дальше.
Ольгу они нашли, вот только… не походила она на убийцу. Категорически. Или просто Стасу не хотелось думать, что эта женщина, удивительно беспомощная в нынешнем своем состоянии, способна убить. Она и сама пострадала…
Или притворялась пострадавшей.
Небось при ее деньгах легко нанять кого-то, чтобы припугнул Людмилу. Или избавился от настырной Настасьи… и вообще, сыграть болезную.
Или не сыграть?
Заплатить врачу, накачать себя… нет, как-то это слишком уж хитро.
Стас так ни до чего и не додумался, задремал даже, когда раздался растреклятый звонок, который и прогнал полудрему.
– Добрый вечер, – вежливый тихий голос показался смутно знакомым. – Станислав… простите, что беспокою в такой поздний час. Это Леонид.
Какой, к лешему, Леонид?
И словно услышав безмолвный этот вопрос, неизвестный Леонид счел нужным уточнить:
– Мы с вами в «Олимпе» встречались… мы могли бы поговорить?
– Сейчас?
– Если можно… я здесь, недалеко… и если вы не будете против…
– О чем?
В трубке раздался тягостный вздох:
– О моей сестре… Ольге…
А вот это уже интересно.
– Заходите, – буркнул Стас. И Леонид не заставил себя ждать. Он появился минуты через две, значит, и правда ошивался где-то поблизости.
Холеный.
В белом костюмчике. Брюки в полосочку. Галстук, завязанный широким узлом, темно-зеленого цвета. Булавка камнем поблескивает. Запонки квадратные, изящные.
Недешевые.
Стас так и не научился с ходу определять цену вещей, ему по сей день было глубоко насрать, кто и во что наряжается, но в большинстве своем люди, с которыми приходилось иметь дело, имели дурную привычку оценивать партнера по шмотью и побрякушкам. Леонид им бы понравился.
– Здравствуйте еще раз, – сказал он, озираясь.
– Разуйся. Тапки в шкафу.
Идея эта Леониду совершенно не понравилась. Он покосился на Стаса, на шкаф, на ботинки свои сияющие, на тапочки… ну да, тапочки не новые, но чистые же. И вообще, нечего в уличной обуви по коврам ходить…
Отец так говаривал, забывая, что ковры в доме висят на стенах, а единственная дорожка в коридоре столько всего пережила, что уличная обувь ей не сильно повредит.
Леонид вздохнул и послушно разулся.
А носки-то голубенькие.
Смешно.
Такой весь серьезный, а носки голубенькие. И Стас не сдержался, хихикнул.
– Извините, это нервное…
А Леонид обиделся, хотя и попытался обиду скрыть. Оно и понятно, взрослый мужик, которому из-за носков не пристало дуться.
Самолюбивый.
– Давайте в залу…
Отец называл самую большую комнату залой, приговаривая, что тут только гостей принимать. Правда, гости приходили крайне редко, в основном сослуживцы отца, которые предпочитали оставаться на кухне. Там пили крепкий, до черноты, чай и курили, не давая себе труда открыть окно. Отчего кухня надолго пропитывалась табачной вонью.
– Садитесь куда-нибудь.
Леонид огляделся и губы поджал, явно квартира эта была ему не по вкусу. К другому привык?
– Мне сообщили, что вы забрали Ольгу…
Сообщили? Интересно, та медсестричка? Или же доктор? Главное, что выяснить, с кем Ольга уехала, было несложно. Недаром на пропускном пункте документы требовали.
– Вы не отрицаете… – Леонид нервно расхаживал по комнате. – Вы… я понимаю, что вы хотели как лучше, вот только… Ольга… ее душевное состояние… вы понимаете, что причинили ему непоправимый ущерб?
– То есть вы брат и сестра?
– По отцу, – уточнил Леонид. – Но теперь… пожалуй, правильно будет сказать, что Ольга – моя единственная родственница…
…А он, стало быть, единственный родственник в той степени родства, которая позволяет претендовать на наследство.
– И вы от родственной любви ее накачали?
– Что, простите? – искреннее удивление.
– Успокоительными.
– Я? Вы имеете в виду, что я… – Леонид покраснел и к галстуку потянулся. – Я понимаю, как это выглядит со стороны, но… но я… я желаю Ольге только добра! Господи… вы полагаете, что я… я… ну конечно…
Он дергал несчастный галстук, и Стасу казалось, что еще немного, и галстук этот разорвется пополам, а может, не галстук, но тонкая шея Леонида не выдержит напора.
– Боже мой… я понимаю теперь, как все выглядит со стороны… глупо… невероятно глупо… я пытаюсь отправить сестру в сумасшедший дом… выставить безумной, чтобы завладеть ее наследством… вот только…
Галстук Леонид выпустил и пальцами пошевелил.
– Никакого наследства нет… давно уже нет… оно было, да… состояние… но вовсе не миллионы… слухи всегда преувеличивают. А Ольга… Ольге нравилась шикарная жизнь… и эта ее благотворительность. Искупала вину, я думаю… но главное, что у нее теперь почти ничего не осталось.
А вот это было новостью, и новостью неприятной. Если все на самом деле так, как говорит Леонид, то и мотив исчезает.
– Вы думаете, что я пытался выставить ее безумной, но правда в том, что Ольга на самом деле безумна… она всегда была немного одержимой… а теперь вот…
– Рассказывайте, – велел Стас.
И Леонид вновь вздохнул.
– Пообещайте, – он уставился печальными очами на Стаса, – что этот разговор останется между нами… я буду отрицать… и у вас нет никаких доказательств. Ольга же… она просто больна… и я прослежу, чтобы она никому больше не причинила вреда.
– Рассказывайте, – повторил Стас.
Обещать что-либо он не собирался.
И вообще… не нравился ему этот тип. Леонид же, присев на самый краешек дивана, заговорил.
О том, что у него имеется сестра, Леонид узнал довольно рано. Лет этак в восемь или девять, в общем, когда уже был достаточно взрослым, чтобы понимать, о чем говорят родители. В тот раз мама устроила скандал.