Подвиг жизни шевалье де Ламарка - Корсунская Вера Михайловна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Несмотря на ошибки, которые я мог допустить при его создании, все же не исключена возможность, что в нем содержатся мысли и рассуждения, могущие принести некоторую пользу для преуспеяния наших знаний, пока не придет время, когда все эти важные вопросы, которыми я дерзнул заняться здесь, не подвергнутся новому обсуждению со стороны людей, сумеющих осветить их лучше, чем это сделал я».
ГЛАВА VII
DIXI — СКАЗАЛ!
Лебединая песнь
Пламя одинокой свечи в шандале освещало только тот угол комнаты, где стояла кровать. На ней лежал Ламарк, распростершись на спине и подняв глаза кверху.
В комнате холодно и пусто. Бедность, почти нищета поставили свою неумолимую печать на всем в этом жалком жилище и на ее обитателях. Убогое ложе, где покоился Ламарк, с ворохом старого тряпья на стынущих ногах; в другом углу некое подобие кресла, на котором полулежа дремала младшая из его двух дочерей, Корнелия.
Тихим, часто прерывающимся голосом он говорил:
— Что такое дух? Под этим выражением можно подразумевать при помощи воображения все, что угодно.
Примостившись у изголовья постели отца, Розалия, старшая дочь, пишет под его диктовку. Он умолк, и она не тревожит отца вопросами, не переспрашивает, если ей что-нибудь становится неясно. Опустив худые руки на колени, Розалия сидит в полной неподвижности. Изредка она привычным жестом снимает нагар со свечи и снова застывает с пером в руке, пока в тишине, голосом, похожим на шелест бумаги, отец не начнет…
— …представление, которое мы имеем о духе, лишено всякого положительного знания…
Дочь пишет, но при каждом шорохе за дверью она вздрагивает и прислушивается. Розалия выпрямляется и смотрит на дверь. Сестры ждут кого-то. Но кто захочет навестить это печальное место?
Послышался чуть внятный стук. Розалия вскочила и тихой тенью скользнула из комнаты, захватив с полки стопку книг и несколько больших аккуратных коробок. Из-за двери слышен шепот.
Корнелия тоже встала. Она закашлялась, заговорила довольно громко:
— Как себя чувствует дорогой отец. Лучше? Совсем хорошо? Как она рада! Отец позволит поправить подушку?
И непонятно, почему она вдруг нарушает тишину, которую так благоговейно оберегала несколько мгновений тому назад.
Слезы сжимают ее горло, когда, склонившись над отцом, она близко видит его лицо. Как он изменился, похудел, глаза потухли.
Ему пошел восемьдесят шестой год.
Уже несколько лет он не покидает комнаты. Сердце дочери полно жалости и любви: бедный отец, он стал как малое дитя на руках ее и сестры.
Розалия возвратилась в комнату.
Корнелия, поймав ее безмолвный знак рукой, облегченно и в то же время грустно вздохнула: видимо, сделка удалась.
Отец не знает, сколько книг, гербариев, изумительных коллекций моллюсков и кораллов исчезло безвозвратно. Конечно, он сам приказал распродавать их, но он не подозревает, что скоро не за чем будет прийти к ним хотя бы еще одному букинисту.
Немногие книги, гербарии, коллекции, имевшиеся у Ламарка (он никогда не мог истратить лишнего гроша на книги), дочерям приходится продавать, чтобы купить чашку молока и кусок хлеба творцу «Флоры Франции», «Философии зоологии», «Естественной истории беспозвоночных» и «Аналитической системы» и многих других трудов.
Что делать! Жизнь очень дорога, у них нет никаких средств к существованию, кроме ничтожной пенсии в тысячу двести франков в год.
— Нам известны только существа физические и то, что до них касается, — почти шепчет старец… Голова его совсем ушла в подушку.
Может быть, сознание оставляет его? Дочери с тревогой ждут. Проходят долгие минуты… Ветер воет за закрытыми жалюзи. Где-то стучат колеса запоздавшего фиакра. В комнате так тихо, что, кажется, можно услышать биение собственного пульса.
— Природа есть порядок вещей, составленный из материальных предметов, которые могут быть определены, — раздается в тишине, — путем наблюдения над телами, и совокупность которых образует силу, неразрушимую в своей сущности, подчиненную во всех своих действиях и действующих всюду на все части физического мира.
— Отец, мудрый отец, — улыбается из своего совсем темного угла Розалия, принимаясь наводить порядок в их жалком домашнем скарбе. Она привыкла работать без малейшего шума, чтобы никому не мешать.
«Нет, невозможно, чтобы потомство не оценило прекрасных мыслей отца. Настанет время, и люди будут восхищаться им», — пробегает в голове Корнелии. Она вся — внимание, напряжение, сосредоточенность, — записывает теперь она.
— По моему мнению, величайшей услугой, которую можно оказать социальному человеку, было бы предложить ему три правила:… Правила эти выражаются в трех принципах:
Первый принцип. Всякое знание, не являющееся непосредственным продуктом наблюдения или результатом выводов, полученных из наблюдений, не имеет никакого значения и вполне призрачно.
Второй принцип. Во всех отношениях между особями и между составляемыми ими обществами или между народами и их правительствами согласие взаимных интересов является принципом добра, разлад же в этих интересах — принципом зла.
Третий принцип. Как бы ни были сильны привязанности социального человека к различным окружающим его предметам, кроме естественной привязанности к семье или к людям, которые имели к нему отношение в дни его молодости, эти привязанности никогда не должны становиться в противоречие с общественными интересами, то есть с интересами нации, к которой он принадлежит.
Иногда Ламарк начинает говорить быстрее и громче. Не видит ли он перед собой слушателей в аудитории Королевского Сада? Или он обращает к будущим поколениям свою страстную речь?
Современное общество далеко от идеала. Немудрено, — оно построено на принципе частной собственности. В руках одних людей — класса собственников — сосредоточены огромные богатства. И эти люди думают лишь о себе, — себялюбцы, они создают страшное неравенство между людьми. Люди бедные не владеют ни материальными богатствами, ни знанием природы и потому легко впадают в предрассудки и невежества. Темнотой же их пользуются имущие классы, чтобы держать в зависимости народные массы и извлекать из этого личную, предела не знающую выгоду.
Люди, имеющие власть, злоупотребляют ею во зло народу и приносят его счастье в жертву своим страстям…
Не светлая ли тень гражданина Женевы, чей прах пока еще покоится в Пантеоне рядом с Вольтером, витает у изголовья умирающего Ламарка… Не его ли бессмертные речи о свободе, равенстве и братстве оживают в устах философа-натуралиста!
Но нет, Руссо отвергал науку и цивилизацию потому, что они, по его мнению, служат только богатым. Назад к золотому первобытному веку, когда люди не знали ни наук, ни искусства, — звал Руссо.
Вперед к истинному и полному знанию природы и ее реальных предметов, — зовет Ламарк со смертного одра! На пороге смерти, уже почти в ее власти, он не боится и не думает ни о чем сверхъестественном. Ум его свободен от какого-либо мистицизма и суеверия.
Одну великую заповедь, выше всех других, хочет он оставить будущим поколениям, — заповедь неустанных поисков истины только в пределах того круга предметов, который доставляет природа.
Человек познает природу только при помощи органов чувств и связанных с ними умственных процессов, и он может познавать лишь тела природы и их взаимоотношения. Вне этого «поля реальности» нельзя получить никакого знания, но зато неизбежны заблуждения и иллюзии, которые всегда вредны.
Много страниц написано прилежной рукой Розалии.
Иногда отец проводил целые недели в безмолвии, вспоминая свои прежние труды, обдумывая новые главы. Тогда Розалия спешила разобрать накопившиеся записи и обработать их литературно.
В другие дни Ламарк без устали диктовал, словно боясь, что конец застигнет его не успевшим высказать свои мысли.