Зона затопления - Роман Сенчин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А может, этот, говорящий, как здесь плохо, таким образом отваживает возможного конкурента? Допустим, оба сварщики, и первый работает неважно, находится на грани увольнения, и вот приехал новый, собирается устраиваться. Первый его перехватил и пугает, надеясь, что он ужаснется условиям и сегодня же умчится.
«Завтра постараюсь выяснить насчет зарплаты, быта», – успокоила себя.
Вечером записала по памяти ту часть разговора с родителями Дмитрия, которая была до включения диктофона, услышанный разговор мужичков, сцену возле брюхановского подъезда… Позвонила домой, муж сказал: «У нас всё нормально». В голосе – откровенный упрек. Как дела у нее, спрашивать не стал…
На другой день пошла в ОВД. Благодаря удостоверению журналиста пустили к начальнику почти без проволочек. Но одного взгляда на него хватило Ольге, чтобы понять: ничего и здесь выяснить ей толком не удастся.
– Я по поводу произошедшего с Дмитрием Масляковым, – сказала.
– Да я догадываюсь, догадываюсь… Что ж, присаживайтесь, как говорится.
Начальник, полковник, был пожилой, грузный, явно нездоровый. Почему-то Ольга стала гадать, сколько раз он может подтянуться, пробежит ли три километра…
– Хочется прояснить ситуацию с Масляковым, – начала она. – Установлены ли те, кто избивал?
Полковник приподнял широкие плечи, и шея на секунду совсем исчезла.
– Идет доследственная проверка. Видимо, будет заведено уголовное дело…
– Видимо? Значит, еще не точно?
– Хм, дела не заводятся просто так… Заявление потерпевшего есть. Правда, обстоятельства не совсем ясны. Разговаривает он неважно, письменно излагает мысли еще хуже…
– Ну так челюсть сломана, сотрясение мозга…
– Данных, – с нажимом перебил начальник, – медицинской экспертизы пока я лично не видел. И вообще, пока я не имею никакого права распространяться.
Ольга изо всех сил уговаривала себя быть спокойной, уравновешенной, но все же загорячилась:
– Но людям нужно хоть что-то знать. А то создается ощущение полной безнаказанности. Человек избит жестоко, не исключено, что останется инвалидом, а те, кто бил, – на свободе. Тем более – осужденные. Вообще, получается, свободно разгуливают за пределами колонии…
– Я бы на вашем месте не стал утверждать так однозначно. Подозреваемые, может быть, и есть, но в любом случае никто вам сейчас не назовет, кто это. И, – начальник кашлем прочистил горло, – и есть ли они на самом деле.
– Но почему же?
– Потому что это служебная информация.
– Господи! – Ольга всплеснула руками. – Повсюду эта служебная информация!
Полковник неожиданно светло улыбнулся:
– А что вы хотите? Эта гласность без берегов ни к чему хорошему не привела. Государство какое с ней развалили!.. Соответствующие службы, короче говоря, работают, о результатах будет доложено. И я бы, – голос полковника стал доверительным, – не стал безоглядно защищать Маслякова. Парень он непростой, крученый. С осужденными вел незаконную торговлю – покупал у них горючее, иногда на водку менял, цветной металл сбывал. Так что…
– Собирать металлолом – это теперь предосудительно?
– Ну, смотря как и что. Пиратским образом – конечно. Вот был случай не так уж давно: когда советские телевизоры вовсю выбрасывали, один умелец ходил по свалкам и доставал из них детали, в которых золото содержалось. Насобирал слиток приличный… В итоге получил реальный срок. Вот так… Алюминий, медь хоть и не золото, но тоже… Объемы важны.
– Ну так убирайте сами алюминий и прочее…
– Этим занимаются другие структуры, – снова посуровел полковник, – а мы следим за тем, чтобы не нарушался закон. Причем – откровенно не нарушался. Для дальнейшего есть прокуратура, следственный комитет.
– А лес топят по закону? – жестче заговорила и Ольга. – Скотомогильники?.. Вообще все это переселение так уж законно проведено?
– Ну, на заявления мы реагировали. К тем же Масляковым неоднократно выезжали, когда некие лица лезли к ним на предприятие.
– Некие лица… Вам известно, что это за лица.
– Порой удавалось задержать и привлечь к административной ответственности, порой – нет… Впрочем, меру виновности определяет, как известно, суд… Покажите нам стопроцентного преступника – мы его задержим.
Ольга вздохнула:
– Да я о других лицах. О другом вообще…
– Я вас не понимаю. – Полковник откровенно издевался. – Если у вас факты нарушения закона имеются – пишите заявление. Будем разбираться. – И он кивнул на стопочку чистой бумаги с лежащей на ней ручкой.
Ольга посмотрела ему в глаза; полковник спокойно, с полуулыбкой выдержал взгляд… Ольга поднялась:
– Ладно, понятно. По крайней мере, с делом Дмитрия Маслякова мы разберемся сами.
– Не волнуйтесь, и мы разберемся. То есть – соответствующие органы.
– До свидания.
– Да, заглядывайте, если что. – И уже в спину напомнил: – Сокрытие важных для следствия фактов карается по закону.
– Ну так следствия-то нет.
– Будет, будет. Все будет.
До ближайшего автобуса в Красноярск оставалось почти два часа. Ольга еще успевала зайти в районную газету, сохранившую старое, теперь слегка нелепое название – «Советский Кутай». Нет давно советской власти, нет теперь и Кутая, а в названии газеты они существуют…
Зайти в редакцию нужно было хотя бы за тем, чтобы отметить командировочное.
В редакции работали сплошь женщины, причем пожилые, и газета оставляла ощущение старомодности. Состояла она почти целиком из бесцветных материалов, юбилейных здравиц, объявлений, перепечаток из центральной прессы. Если и встречались статьи, вернее, заметки, информашки о проблемах, то проблемы эти подавались как небольшие просчеты, отдельные недостатки.
И сейчас, наэлектризованная неудачными разговорами с главврачом, полковником, видом избитого Дмитрия, бессилием его родителей, запуганностью жены Алексея Брюханова, Ольга с ходу задала главному редактору «Советского Кутая» совсем не политкорректный, оскорбительный даже вопрос:
– Жанна Олеговна, у вас в районе такое происходит, трагедии, можно сказать, а газета благостная до предела. Каждый номер на вашем сайте просматриваю и поражаюсь прямо. Что, боитесь правду писать?
Сказала и испугалась, что сейчас Жанна Олеговна или завизжит что-нибудь вроде «пошла вон отсюда!», или заплачет. Дернула и трусливая мыслишка: «Командировочное не подпишет».
Но главред отреагировала удивительно… Нет, не спокойно, а как-то мужественно.
– Да, вы правы, боимся всю правду публиковать. К тому же никто не даст нам этого сделать. – Выдержала паузу, видимо, ожидая вопроса «почему», но Ольга не спросила, и Жанна Олеговна стала объяснять: – Газета входит в концерн печатной продукции. Включили ее вопреки нашему желанию – коллектив вообще ничего не решает, газета является органом администрации района… И лет семь уже назад, когда эту вертикаль выстраивали, газету включили в концерн. Формально – для того, чтобы избежать финансовых рисков, упорядочить структуру, а на деле… Мы ведь и печатаемся не здесь, не в Канске даже, а прямо в Красноярске! Опять же формально это сделано в целях повышения качества полиграфии, а получается… Высылаем один макет, а тираж поступает – часто не узнаём. Иногда треть материалов заменяют! И каждую неделю звонят, требуют: «Больше позитива! Больше позитива!» Репортажи о встрече земляков исчезнувших деревень со скрипом проходят, статью о том, как к нам Валентин Григорьевич Распутин приезжал и что говорил, о чем плакал прямо, так обкорнали, что не узнать… Мы пробуем, пытаемся. Хоть и боимся, что всех поувольняют, но – пытаемся. Правда, толку-то, если такое впечатление…
И Ольга отчетливо увидела стену, которой окружены эти люди. Высокую, крепкую, непробиваемую стену. И ей впервые за долгое-долгое время стало как-то по-детски совестно за себя. Сказала:
– Извините.
Глава десятая
Идет вода
Игнатия Андреевича Улаева называли в родной деревне Молоточком. Слышалась в этом прозвище насмешка над его прямо страстью вечно всё перестраивать, ремонтировать. Забор подновлял два раза в год – осенью и весной, крыши стаек, дровяника перекрывал бесперечь, настил во дворе при первом намеке на то, что одна плаха затрухлявела или просто не так плотно прилегает к другим, начинал перебирать. Даже ящики для куричьих гнезд и собачью будку не оставлял Молоточек в покое.
Жена, пока жива была, ругалась: «Уймись ты, долбила! В мозгу уже эти гвозди твои!» Соседей тоже раздражал стук и стук с утра до ночи.
Теперь у Игнатия Андреевича молотка не было. Вообще квартира стояла почти пустая – лишь самое необходимое, чтоб поесть, поспать, посидеть перед телевизором.
Хотя привез из деревни много чего. Всю квартиру забил до отказа. Из прихожей расходились узенькие тропинки в комнату, кухню, туалет. А вокруг мешки, коробки, углы разобранной мебели, коврики, половики, даже струганые доски на всякий случай.
