Касание Воды (СИ) - Липарк Михаил

Ноэми верхом на лошади не спеша приближалась к настолько высоким стенам, что этим утром за несколько саженей от города тень этих заграждений не позволяла солнцу согреть путников. Рядом на четырех лапах легким бегом передвигался спасенный снуфф.

— Поверить не могу, что ты остался жив. — Чародейка посмотрела на бегущего рядом Харольда.

— Когда ты выбросила меня в окно? — снуфф усмехнулся.

— Тогда, на озере. Почему ты не ответил мне?

— Я не мог. Вернее, не слышал, Ноэми. Там, куда меня унесло, был выход. Но там было еще кое-что…

— Помни, что отныне, пока мы не уедем из Амарилиза, ты — пес. Ясно? — перебила Ноэми, заметив, что стражники у ворот уже преследуют ее своим взглядом.

— Но…

— Не спорь, Харольд. Люди никогда не примут тебя. По крайней мере, на большей части материка. Чуда второй раз не произойдет.

Снуфф недовольно поджал брыла и замолчал.

— Стоять! — завопил один из воинов, стоящих на страже ворот. — У нас собакам на цепи принято ходит. К тому же, если они размером с ребенка, которому уже меч в руки можно брать.

— И к тому же, если они такие уродливые, — поморщился второй.

— Он безобиден, — ответила Ноэми. — Удостоверьтесь сами.

Северянин подошел к снуффу и назойливо потрепал того сперва по голове, за ухом, залез в пасть и осклабился.

— И правда. Что за пес такой, что размерами для охоты создан, а нутром — словно заяц?

— Старый он уже, — холодно произнесла чародейка. — Не видите седину?

— И вправду.

— Так пустите или нет?

— Проходите, — ответил второй, лениво навалившись на стену за собой, и, казалось, перебил первого, который еще желал продолжить разговор.

Рука северянина еще пару раз добродушно хлопнула снуффа по морде, а следующим жестом он согласился с товарищем и отошел с дороги.

— Ну. Что дальше? — вдруг произнес Харольд как бы невзначай.

Ноэми выдохнула.

— А дальше мы идем знакомиться с моим отцом. А теперь молчи.

За стеной дорога продолжала уходить со склона к самому городу, а путь к замку ответвлялся, не достигая даже первой лачуги.

Без желания оставаться на самом севере дольше, чем от нее требуется, Ноэми спешила взойти на вершину Горбатого Холма. Внутри у нее не было желания скорее увидеть своего отца, потому что она почти не помнила его, а все воспоминания, что вернулись к ней, выставляли конунга подлецом, не способным защитить собственную жену и ребенка, обрекая тех на верную гибель и бродяжничество. Она сомневалась, но все же пообещала себе решить, хочет ли она видеть отца, уже тогда, когда будет стоять перед воротами его дома.

Тропа подняла путников на самый верх к длинному навесному мосту, что вел с одного холма над заливом к другому, на котором было построено здание. Вода внизу бушевала, волны разбивались о голые скалы, пена неторопливо сползала с оголенного камня обратно в море.

Когда наездница в сопровождении собаки приблизилась к замку, то без колебаний въехала в открытые ворота.

— Где мне найти конунга? — твердо спросила чародейка, остановившись возле конюха во внутреннем дворе.

Старый мужчина ничего не ответил, но указал на одну из башен. Соскочив с лошади, Ноэми вручила слуге поводья и, поманив пальцами снуффа, пошла к указанному слугой месту. Пес двинулся следом.

Зал с очагом в центре и длинным столом вдоль всего помещения ярко освещался огнем. На троне на небольшой возвышенности в конце стола, опустив голову на свою грудь, дремал седой мужчина в белой расшнурованной рубахе и с широкой короной на голове, которая больше походила на венок, сделанный из железных цветов.

— Кто бы ты ни был, — произнес мужчина, поднимая голову, но не открывая глаз, — входя в обеденный зал конунга, принято представляться. Ты либо подчиняешься законам севера, либо север подчиняет твою волю силой. Выбирай.

— Ноэми, — смело проговорила чародейка.

Мужчина открыл глаза и замер в исступлении. Ноэми не была уверена, но ей показалось, что конунг задрожал всем телом. Он не шевелился. Лицо его побледнело, а во взгляде заплескалась нежность, которой старый воин не проявлял с тех самых пор, когда в последний раз смотрел на Эстараду.

Он вскочил с трона так, что седалище опрокинулось назад. Но, не простояв и нескольких мгновений, рухнул вперед, скатившись с пьедестала и распластавшись по полу.

Чародейка подбежала, чтобы помочь ему подняться, а он, вместо того чтобы взять Ноэми за руку, схватил ее за шею.

— Дочь.

Он смотрел в васильковые глаза, стараясь сдержать слезы, но его лицо все равно корчилось от конвульсий. Конунг ослабил объятья, понимая, что волшебница не пытается бежать, и принялся разглядывать каждую черту ее лица.

— Ты так похожа на свою мать, — наконец смог произнести он.

— Которой ты позволил умереть ради того, чтобы сейчас сидеть в этом замке, — холодно произнесла чародейка, давая отцу понять, что пришла за объяснениями.

***

Конунг наваливался на спинку своего трона во главе обеденного стола, Ноэми сидела недалеко, отрывая куски мяса от жареного поросенка и бросая их своему псу.

— Мне так много нужно тебе рассказать, — проговорил Искрад, не отводя взгляда от дочери. — Слава Грому, что ты вернулась в родной дом. Теперь трон Холденфелла в надежных руках.

— Нет, — категорично заявила волшебница. — Я здесь не за тем. Это не моя судьба.

— Не горячись, Ноэми. Спустя столько лет я вовсе не собираюсь быть тебе тем отцом, что обычно бывают у маленьких девочек. Ты взрослая женщина, и я знаю, что опоздал. Позволь лишь стать твоей поддержкой и человеком, который может рассказать твое прошлое и прошлое твоей семьи.

— Прошлого не вернуть. К чему устраивать пышные похороны тому, кто в них не нуждается?

— Я вижу, как ты смотришь на меня, — конунг раздосадованно покачал головой. — Знаешь, раньше я думал, что «всему свое время» — фраза для неудачников и трусов. Что человек сам кузнец своей судьбы и волен писать историю так, как ему заблагорассудится. Но мой последний бой закончился тем, что мне сломали позвоночник и теперь я не могу встать с этого треклятого трона. Боги смеются надо мной за то, что я не смог вовремя остановиться, желая укрепить свою власть. Но сейчас я отдал бы этот чертов трон, замок и все, что у меня есть, ради возможности вновь сесть на коня и проскакать по берегу. Поэтому благодари Грома за нашу встречу, ведь плюнуть ему в лицо причину можно найти всегда. Просто побудь моей гостьей.

В зале наступила тишина, изредка перебиваемая стуком молота о наковальню с внутреннего двора. Иногда ржали кони, кто-то кому-то выкрикивал какие-то указания, но в целом было тихо.

От некоторой неловкости, в которой чародейка сама себе не признавалась, а от этого казалась еще более грубой, взгляд Ноэми постоянно бегал по помещению, оглядывая чучела голов животных на стенах, увешенных еще и огромными медвежьими шкурами, резные сундуки, мерцающие на солнце золотыми узорами, и потом снова возвращался на стол перед собой в надежде разглядеть там что-то новое, но был вынужден вновь перескакивать на очаг.

— Я хотел найти тебя…

— Почему ты позволил матери умереть? — жестоким тоном перебила конунга Ноэми, не сдержав цунами, бушующего у нее в глазах. — Да, я считаю, что ты виноват в ее гибели. Я не для того проделала этот долгий путь, чтобы щадить тебя теперь своими вопросами.

Конунг понимающе кивнул.

— Ты имеешь право задавать любые вопросы тому, кто дал тебе жизнь, Ноэми. Ты думаешь, что я не спас Эстараду? Напрасно. Если бы у меня была хотя бы малейшая возможность отдать свою жизнь за нее, я бы сделал это не раздумывая. Но дело в том, что и твоя мать была готова отдать свою жизнь за нас с тобой. Просто в день ее смерти Грому было угодно отпустить в иной мир мою жену, а не меня.

И Искрад рассказал дочери все подробности того злосчастного вечера, когда она лишилась семьи, начав рассказ с того момента, как они бежали с Эстарадой в Амарилиз. Конунг не притронулся к еде ни разу за весь вечер. А пил лишь тогда, когда совсем не мог говорить от сухости, что брала за горло.