Мотылёк над жемчужным пламенем (СИ) - Прай Кэрри "Kerry"

Я с весёлым сочувствием смотрю на обезумевшего начальника и указываю на измятый карман простецкой рубашки:

– Он здесь, Гена. Вот твой уродливый значок. Его трудно не заметить.

В голос охнув, он прикладывает руку к сердцу и облегчённо выдыхает.

– Спасибо, Тарасова. Что бы я без тебя делал?

– Продолжил бы драть на себе волосы и искал бы свой значок до завтрашнего дня? – игриво предполагаю я, но он не слушает и беспрерывно поглядывает на часы.

– Так, сейчас начнёт выступать Ибрагимова из венерологического. Она подготовила народный танец. Следом пойдут балдёжники из дневного стационара, покажут несколько миниатюр. А потом пойдёшь ты, Тарасова, – его острый палец протыкает ключицу. – Ты хорошо подготовилась? Не подведёшь?

Я неуверенно киваю, потому что подготовилась паршиво – выбрала первый попавшийся стих из золотого сборника Маяковского, который не удосужилась заучить.

– Хорошо, – содрогается Геннадий. – Очень хорошо. Бегом в аудиторию, все комментарии после отъезда главы. Если всё пройдёт отлично, то напишу тебе лучшую характеристику, с которой тебя с руками оторвут. Я в тебя верю, Тарасова. Успехов.

Или Гена нагло врал, или он был единственным человеком на всей планете, который в меня верил. Даже как-то не хотелось его разочаровывать. Но, увы.

В тёмных закулисьях меня пробило дрожью. В небольшом помещении собралось достаточное количество человек, чтобы умереть от страха и смущения. Большая часть присутствующих состояла из клиентов ребцентра, но едва ли это успокаивало. Компания людей «значимых» заняла первые ряды и довольно предвзято наблюдала за фееричным выступлением Ибрагимовой. Словом, драматический театр превратился в никудышный цирк. Зрители смотрели, а выступали – звери.

Когда настаёт моя очередь, я буквально вцепляюсь когтями в стул, но крайне настойчивая Жанна не оставляет мне выбора и силой выталкивает на сцену. Опустив глаза, я двигаюсь к центру. Медленно и горбясь, будто на каторгу. Кто-то вручил мне микрофон. Кто-то больно хлопнул по спине. Кто объявил моё имя. Кто-то бурно зааплодировал и меня затошнило. Призывным сигналом стала тишина.

Почему они так смотрят? Они ведь смотрят, так?

Не поднимая глаз, я потираю потные ладони и тихо-тихо:

Вошла ты,

резкая, как «нате»,

муча перчатки замш,

сказала:

«Знаете —

я выхожу замуж».

Что ж, выходите.

Вдохнув, глотаю воздух, но кажется, что в горло натолкали ваты. Они молчат. Слушают, не иначе, но как же сложно мне терпеть их взгляды. Я продолжаю:

Ничего.

Покреплюсь.

Видите — спокоен как!

Как пульс покойника...

Последнее получается чуть увереннее, пусть уши краснеют, а кровь ударят в голову. Я мысленно исключаю строки, всё ближе продвигаясь к концу.

Помните?

Вы говорили:

«Джек Лондон,

деньги,

любовь,

страсть»,-

а я одно видел:

вы — Джоконда,

которую надо украсть!

И украли.

Мысли путаются в голове, я забываю концовку. Ищу подсказку в щелях дощатого пола, но вижу только грязные следы ботинок. Меня сражает паника. До боли выламываю пальцы, в надежде выдавить хоть слово, но лишь болезненно дышу.

Дышу. Дышу. Чего-то жду… Позор мне.

Неожиданно раздаются громкие хлопки, я вздрагиваю и невольно поднимаю взгляд. «Ну что застыли, бестолочи?! Браво!» – отдаётся в черепной коробке. Перед глазами пелена, но я пытаюсь уловить оратора – всё без толку. Сердце реагирует на громкие выкрики слишком бурно: стучит в ушах и в горле, даже в животе и коленях. Этот голос кажется мне знакомым. Настолько, что я трусливо сбегаю и прячусь между плотной шторой и коробками с реквизитами.

Дышу. Дышу. Чего-то жду…

– Варя, ты почему ушла? – передо мной вырастает Кирилл, и я готова разреветься от досады и огорчения. Он был тем оратором. – Ты чего испугалась?

В зале слышатся возгласы недоразумения. Я мечусь и пытаюсь вырваться из закулисья, но Кирилл непозволительно распускает руки.

– Стой. Давай поговорим, Варя. Перестань брыкаться. Ты как ребёнок.

Лишённая возможности говорить, я беспорядочно размахиваю руками. Хочу уйти. Убежать. Скрыться. Прошлое преследует меня. Стращает.

– В чём дело, Варя? Ты приведение увидела? Успокойся.

– Дай мне уйти, Кирилл! Отпусти! Пожалуйста!

«Эй, Витька, ты не понял? Срыгнул отсюда…»

Эхо в моей голове творит злодейские вещи, но когда я всматриваюсь в темноту, то буквально теряю равновесие и хватаюсь за Кирилла.

«Считаю до трёх, Витя, и ты…»

Почему он зовёт его Витей? Что происходит? Это сон? Дурной сон?

«Раз, сука…»

Его глаза льдинки. Его глаза – мутные льдинки.

«Ох, надоело… Три!»

Обмякнув, Кирилл валится мне в ноги. Он дышит. И, кажется, спит. Рядом валяется разукрашенный брусок, предназначенный для декораций.

«Пойми правильно, я не хотел доводить дело до драки…»

Я замираю. Чувствую его присутствие. Слышу хриплый смех.

– А я всё думал, где мы встретимся, поэтесса? На том свете? Нет, #нехорошая женщина#! Ребцентр! Ох, это #антиэпичнаяситуация# как иронично…

Глава#32. Витя

Ночью встречи Не случайны. Взгляды - В чаще огоньки. Мир желания И тайны. Души. Пламя. Мотыльки.

Ещё несколько дней я думал о разговоре с Татьяной, анализировал. Её монолог откровенно затянулся, посему красотка доставила меня до самого подъезда моей полуразрушенной пятиэтажки. Она говорила о Варе. О том, что та делает успехи в учёбе, нашла завидного хахаля, теперь цветёт и пахнет, по утрам поёт с птичками да наводит уборку в судьбе. Всё оно так, но что-то всё равно не давало мне покоя. Речь женщины была неубедительной и поддавалась сомнению, словно матушка нарочно рисовала красивую сказку, в которой категорически нет места для бывшего наркоши.

Немного обидно, ведь я всегда относил себя к хорошим людям. Это они приносили меня обратно. Но я привык. После общения со мной безмала каждый желает умыть ручки и сжечь то место, на котором я стоял. Варя была не такая, поэтому мне было сложно слышать о её изменениях. Немного больно. Немного неприятно.

Татьяна же не светилась от счастья, она переживала не самое лёгкое время своей «новой» жизни. С работой не клеилось. Из семьи погнали. А дочь теперь язык карябает об её имя. Быть может бессовестно, но я дал ей парочку консультативных советов, ибо сам варился в этом не первый год и был виновен в сложившейся ситуации. На этом мы попрощались. Без чувств. Без эмоций. Безразлично.

Но вот места всё не находил. Маялся. Метался. Скалился.

Сегодня я решаю проведать отца, за недолгое время успел заскучать, но зайдя в палату задыхаюсь от яркого смрада копеечного парфюма. Он сбивает меня с ног.

У пыльного зеркала красуется Анатолий, он с трепетом гладит плешивые виски и лелеет брови. Проеденный молью вельветовый костюм висит на нём, как на старой вешалке. Бордовые рукава закрывают пальцы, а штанины подметают пол. Галстук мятым языком висит на груди. Ботинки маслом начищены. И вонь, она жуткая.

– Ты чего, старый, свои похороны репетируешь? – морщась, спрашиваю я. – Подыхать собрался? Так не спеши. На коробку ещё накопить нужно, а ты всё пропил.

Вид у отца надменный. Деловой, как чемодан.

– Ерунду не мели, дурень. На концерт я иду. Эстрадный. И вообще, чего припёрся? Я тебя не звал. Ступай, где был.

От плевка в душу увернуться не получается.

– Чего припёрся? Чего припёрся? – шалею я. – Это ты когда борзянки успел обожраться, гнида лысая? Я ведь быстро дорогу к тебе забуду. Ахнуть не успеешь.