Буря (сборник) - протоиерей Владимир Чугунов

– Та-а, такой писопитный люпофь!

Тут уже не только за нашим, но и за соседними столиками послышался смех. Ли повторил вопрос:

– Так почему – плохо?

– Чем больше изучаю историю других государств, тем больше прихожу к выводу, что только у нас, во всяком случае с начала революции, правительство ведёт планомерную войну с собственным народом.

– И теперь?

– Всегда.

– Но раньше бы вы не смогли поехать в Китай, а теперь можете ехать, куда угодно.

– Только для этого надо было пожертвовать горстке олигархов все природные богатства, заводы, фабрики, разрушить военную промышленность, деморализовать армию (правда, сейчас взялись за её восстановление), на корню загубить сельское хозяйство (ты не представляешь, сколько у нас брошенных полей) и много чего ещё, чтобы наконец под лозунгом демократических свобод поставить народ на грань выживания. Процветает у нас только крупный бизнес, Ли. Среднего нет вообще. Малый едва сводит концы с концами.

– Мы сюда приехали не для того, чтобы вести политические разговоры, – не отрываясь от дела, строго заметила Ирина.

– Понятно, Ли? Мы, оказывается, сюда приехали не для этого. Благодарю за напоминание, гражданин начальник. Позвольте поинтересоваться, в каком вы звании?

– Но это же, в конце концов, никому не интересно!

– Тебе не интересно, Ли?

– Мне интересно.

– Ну и идите за другой стол, а нас избавьте от вашей долбаной политики.

– Ли, не будем дамам портить вечер. Я думаю, у нас ещё будет время поговорить.

– Та-а, портить ни ната! – подхватила Эля.

– А может быть, всё-таки перейдём за другой стол? Вон их сколько свободных, – возразил Ли.

– Прошу заметить, не я это предложил.

И, поднявшись со своими кружками пива, мы направились за другой столик. Женя осталась на месте. Света проводила меня внимательным взглядом. И я чуть было не обронил на ходу: «Не желаете присоединиться?» Но тут же и осадил себя: «Что-то вы, дорогой товарищ, не в меру раздухарились. Не с пива ли?»

И я специально сел так, чтобы предмет соблазна остался позади, как бы давая тем понять, что я человек серьёзный.

– Ли, а что ты вообще о нас знаешь? Я, например, о вас не знаю ничего.

– Я знаю, Толя, что вы начинаете вставать на ноги, и с этим одни связывают большие надежды, другие большие опасения.

– А вы как на это смотрите?

– С надеждой.

– Спасибо. Только не у меня одного, Ли, есть по этому поводу сомнения. И потом, нас уже не раз обводили вокруг пальца. Достаточно указать на весь этот перестроечный бардака. И особенно, на всё время Елицынского правления, когда нас обманывали на каждом шагу и обирали самым беззастенчивым образом. Мне почему-то кажется, что и теперь всё это может быть одним лишь спектаклем, хотя и питаю надежду на лучшее. Ли, скажи, а ты слышал что-нибудь про архив Берии, я недавно ваш мультфильм на эту тему посмотрел. Не видел, кстати?

– Это про то, как девочка домик построила, а её мама, проходя мимо, нечаянно задела платьем, и он рухнул, а утка…

– Он самый, Ли, – остановил его я. – И что ты по этому поводу думаешь?

Ли обернулся, посмотрел, нет ли кого рядом и сказал:

– Давай не будем об этом.

– Это почему же?

– Ещё не время.

– Но ты же понял, о чём речь?

– Не очень. Но знаю людей, которые понимают, в чем дело.

– И что говорят?

– Давай, не будем.

– Ты меня прямо заинтриговал… Ну хорошо, не хочешь, не говори, а я всё-таки скажу, что думаю. Мне, по крайней мере, это ничем не грозит. А ты, я смотрю, боишься. Ну, ладно, ладно, не дуйся, это я к слову. Так вот моя мысль. То, что у вас происходит, начиная с Дэн Сяопина, каким-то образом связано с архивом Берии, в этом я почему-то абсолютно уверен. Мне кажется, что и наша ссора после смерти Сталина была запланирована, не зря же Сталин всё время советовал Мао искать помощи у Американцев. А как это можно было устроить, прежде не поссорившись с главным источником мирового зла, то есть нами? Если бы это не было спектаклем, давно бы уже с вами воевали. У нас теперь только ленивые не говорят, что надо было идти по вашему пути и вас в пример ставят. Локомотив мировой экономики! Что-то настораживает меня этот локомотив. А тебя?

– Не одного меня.

– Вот как! Почему?

Ли опять обернулся, не подслушивает ли кто.

– Такой торговли детьми, как у нас, нет больше ни в одной стране мира. Знаешь, сколько стоит девочка, а сколько мальчик на чёрном рынке? Мальчик пять, шесть тысяч юаней, а девочка всего пятьсот. Продают сами родители от крайней нужды. А «триады» какую силу набрали! Правда, считают, что только благодаря им иностранцы находятся в полной безопасности, но разве это выход из положения? Хочешь, свожу тебя завтра или после завтра в свою деревню? И тогда ты сам, своими глазами увидишь, как в северных районах живут крестьяне.

– Да? А я видел в интернете одну деревню, там даже гостиница высотою в небоскрёб посередине села или сёл, я точно не помню, и такие шикарные дома у жителей, и машины у каждого дома, и у всех счета в банке…

– Всего одна, на весь Китай. А более шестисот миллионов живут за чертой бедности. А какое разделение на бедных и богатых! Ты думаешь, почему у нас запустили сериал о Мао?

– Почему?

– И я думаю, почему… Неспроста это… Ты думаешь, мы экономикой держимся? Да спроси любого китайца, из бедных, и он тебе скажет, что верит в то, что справедливость вернётся.

– Ты это про что?

– Соображай.

– Так это…

– Вот именно, – перебил он. – И больше я тебе ничего не скажу.

– А в деревню-то свозишь?

– В деревню свожу.

И мы замолчали. Наши уже разошлись. И дочь ушла вместе со всеми. И когда, наконец, выключили фонтан и погасили гирлянды, освещавшие кафе, наступила такая тишина, а нас объяла такая тьма, которая была разве только перед первым днём творения. На небе не было ни одной звезды. Его как будто и не было этого неба. И только драконовой премудростью горели на слившимся с небом фасаде пятизвёздочного отеля таинственные китайские письмена.

8

Электронный ключ от номера выдавался в одном экземпляре, и чтобы я мог попасть в номер, дочь оставила приоткрытой дверь… Доверчивая душа. И наивная. И чистая. От Жени всегда исходило благоухания чистоты. И это несмотря на пережитые ужасы замужества.

Увидев приоткрытую дверь, я в первую минуту испугался. Потихоньку открыл, прислушался. В номере было темно и тихо.

Я вошёл.

Дочь безмятежно спала. И это было более чем странно, поскольку прямо под нами оказался ночной ресторан и какой-то пьяный китайский мужлан так пронзительно завывал в микрофон, будто его три дня не кормили, и он знал, что и завтра, и послезавтра тоже кормить не будут. И я в очередной раз утвердился в мысли, что поют китайцы исключительно от безысходности. Нечего сказать – удружили поселить прямо над ночным рестораном! И до каких, интересно, пор это пьяное чудовище намерено надо мной измываться? Я глянул на табло сотового телефона – было половина второго. Ого! Впрочем, что до шума сну младенца? И, поправив под головой дочери подушку, убрав с лица прядь волос, я ушёл в душевую.

Душевая кабина была вровень с полом, стеклянная. Я долго полоскался, стараясь смыть пивной пот, которым, казалось, насквозь пропиталась рубашка. Постирав её и нижнее бельё, я всё это аккуратно накинул на стеклянное ограждение душевой кабины и, просушив феном волосы, лёг в постель. Оставалось только погрузиться в глубокий сон, как вдруг опять взвыл голодный волк, и я разве что только не засучил руками и ногами, как обезьяний детёныш в мультфильме про Маугли. Нет, это просто издевательство какое-то, пятизвёздочный отель называется! Как будто услышав меня, китайский соловей умолк. И молчал долго. Сначала я выжидал: вот сейчас, вот-вот… Но всё было тихо. Я облегчённо вздохнул, и уже начал проваливаться в сладкую истому вожделенного сна, как вдруг опять, словно над ухом, взорвалось это пьяное чудовище. И издевалось над бедным Йориком аж до трёх утра, причём в шесть надо было идти на завтрак, а в восемь начинался конкурс, завтра продолжение, послезавтра, перед гала-концертом, объявление результатов и награждение победителей. И это притом, что по нашему времени шесть часов утра – это два часа ночи, и мой не успевший ещё адаптироваться организм, это прекрасно чувствовал, по этой же причине, видимо, я легко просидел до половины второго ночи, а по-нашему всего до половины десятого вечера с Ли у фонтана.

Стоит ли говорить, что вышел я к завтраку как варёная курица.

И ладно если бы выйти в освежительную прохладу раннего утра (в шесть утра у нас всегда свежо), а то всё наоборот: из прохлады номера – в баню.

Шведский стол на этот раз устроили в холле, где вчера был зал, расставив вокруг больших круглых столов, покрытых белыми скатертями, зачехлённые кумачом стулья, а перед сценой расположили стойки с едой. В отличие от ужина, на завтрак был подан тонко нарезанный из круглых караваев пшеничный хлеб, но сколько я не смотрел, нигде не нашёл сливочного масла. Было только клубничное варенье и многие китайцы намазывали его на хлеб, которым покрывали небольшие пиалы с молоком – в отличие от грандиозных сооружений и посуда, и порции были миниатюрными. Увидев молоко, я даже обрадовался. Было оно горячим, но без пенки. Я налил в пиалу, положив сверху четыре склеенных между собой по два вареньем куска хлеба – наконец-то хоть душеньку отведу! Но молоко оказалось вовсе не молоком, а какою-то безвкусной жидкостью, может быть, разведенной соевой мукой или уж очень обезжиренным. Насилу выпил. Затем опять помучился с вермишелью – на этот раз никто вилки не предложил, обглодал какие-то косточки, может быть, утиные, съел несколько кусков несладкого арбуза и следом за дочерью поднялся. Она вообще съела только кусок хлеба с двумя кусками арбуза.