Испанский смычок - Андромеда Романо-Лакс

Она указала на кресло, приглашая меня придвинуть его поближе и сесть.

— Возникли серьезные проблемы, — сказала она уже более деловым тоном. — Есть люди в кортесах, которые противятся планам короля и предпочитают распри в то время, когда страна слабеет. Она всегда слабая, говорят они. Пусть так! Но кто в этом виноват? — Она чуть помолчала и продолжила: — Религиозно настроенные женщины отказываются меня признавать. Что они устроили вокруг вывешенного в городе протестантского креста! Как будто это сделала я, когда отреклась от своей веры. Они хотят, чтобы мы оставались в Средневековье и погрязли во взаимной нетерпимости. Мне было интересно узнать, что обо всем этом думаешь ты — юноша из небольшого городка. Но я не стала тебя выспрашивать. Ты дал мне нечто большее, Фелю. — Она снова сжала мою ладонь, так крепко, что я увидел, как побелели у нее суставы пальцев. — Ты дал мне убежище от всей этой грязи. Ты принес мне облегчение.

Звякнул тяжелый браслет у нее на руке, искрами вспыхнули усыпавшие его рубины, изумруды и сапфиры. Я пригляделся: камни покрупнее, продолговатой формы, тянулись цепочкой, усеянной вокруг более мелкими круглыми камнями. Это было яркое украшение, так не похожее на льдистые бриллианты и молочный жемчуг, которые она обычно носила.

— Я редко его надеваю, — сказала она, перехватив мой взгляд. — Никогда на людях. Но он много значит для меня. Старые вещи дарят мне чувство покоя. Это старинный браслет. — Она вытянула руку: — Как ты думаешь, сколько ему лет?

Я живо представил себе короля Альфонсо на улицах Парижа или Вены с черным футляром для драгоценностей в руке.

— Года четыре?

— Четыре? — Она засмеялась. — Ему почти четыреста лет. Он принадлежал королеве Изабелле. А ты знаешь, что в книгах по истории пишут о том, каким образом она финансировала экспедицию Колумба?

Я отрицательно покачал головой.

— Она заложила свои драгоценности. Не хотела занимать у евреев.

— Браслет нашли в ломбарде?

— Нет. — Эна засмеялась. — Браслет она как раз спрятала. Его яркие краски напоминали ей витражи соборов. Она никогда не надевала его прилюдно. И тот факт, что она отказалась с ним расстаться, приводит меня в восхищение. Для коллекционера этот браслет может служить символом испанского завоевания. Но я смотрю на него иначе. Для меня он символизирует независимость женщины.

Наверное, то же самое она говорила и другим людям, а я в качестве слушателя не представлял собой ничего особенного. Но я понял, что она имела в виду. Она дорожила этим браслетом как залогом независимости. Надевая его, она словно отрекалась от покорности королю, без конца меняющему министров, и от двора с его запутанными интригами.

— Ты когда-нибудь прикасался к чему-нибудь столь же древнему?

Как ни странно, прикасался. За нашим домом в Кампо-Секо росло оливковое дерево, и мама утверждала, что ему пятьсот лет. Я качался на его ветках, отдыхал под ним, слушал, как оно шумит листвой под порывами горячего ветра. Но сейчас я, конечно, не стал вспоминать о нем. Просто протянул палец и провел им по блестящему металлу украшения.

— Я не такая набожная, как Изабелла, — вздохнула она. — Мне не довелось услышать глас Божий. Но я слышала твою музыку. Она помогла мне вспомнить о том, какой я была до того, как приехала в Испанию и вышла замуж за короля. Я хочу оказать тебе честь. Выбери себе один камень, Фелю.

Она предлагала мне не весь браслет, а лишь один камень из него. Опустевшее звено удалят, и браслет на ее узком запястье будет сидеть плотнее.

— У тебя на смычке есть украшение из перламутра, — сказала она. — Я подумала, что его можно заменить чем-то более ценным. Я хочу, чтобы ты помнил о времени, проведенном со мной.

У меня не было колебаний. Я посмотрел в ее глаза и сказал:

— Самый маленький синий сапфир.

В поезде по пути домой я дремал. Сидел, прислонившись к кожаной спинке, и не выпускал из рук футляр со смычком. Видимо, я заснул, потому что мне приснился кошмарный сон: я открываю футляр, а из него течет вода, как будто сапфир превратился в кусок льда и растаял.

Во время одного из таких коротких провалов в купе зашел новый пассажир. Он похлопал меня по плечу, рука у меня непроизвольно дернулась и наткнулась на что-то твердое. Я пробудился: оказалось, со сна я нечаянно ткнул кулаком ему в живот. Он что-то пробурчал. За окном виднелась стена здания под красной крышей, за ним — кипарисы, похожие на высоких худых мужчин. Я потер глаза и окончательно проснулся.

Поезд стоял. Уж не грабители ли, испуганно подумал я, но мой сосед меня успокоил.

— Ветчина, — хрипло сообщил он, опускаясь на сиденье напротив. — Бутерброды. Там, на платформе. Можно купить. Если хотите.

Это был седой крестьянин, одетый в широкие брюки и грубые ботинки без шнурков, с болтающимися язычками. Я извинился и обтер подбородок. Пока я раздумывал над его словами, поезд тронулся. В животе у меня урчало от голода, но шанс купить еды я упустил. Увидев разочарование на моем лице, он сунул руку в карман и протянул мне горсть миндаля. Я стал грызть орехи, не обращая внимания на прилипший к ним мелкий мусор, — не хотелось обижать соседа.

— Что это у тебя? — спросил он.

— Инструмент. Железнодорожный инструмент. — Я кинул в рот горсть миндаля и принялся жевать, чтобы избавить себя от его дальнейших расспросов.

Конечно, я опасался воров. Но не только. Я еще ехал в поезде, мчавшем меня к югу от Барселоны, и уже говорил себе, что никому не стану показывать свой украшенный драгоценным камнем смычок. Даже родным. Во всяком случае, не сразу.

Нет, я не боялся, что они захотят отобрать у меня мое сокровище. Почему же не похвастать перед ними свидетельством королевской благосклонности? Хотя бы перед мамой? Да и Персиваль с Луизой, едва увидев смычок, сразу поймут, кем я стал с тех пор, как покинул Кампо-Секо.

Единственным, с кем я после переезда в Мадрид хотя бы раз в месяц обменивался письмами, оставался мой брат Энрике. К сожалению, в Кампо-Секо я его не застану. Он служил в Эль-Ферроле — крошечном гарнизоне, расположенном далеко на севере, на побережье. Ему не очень повезло с местом службы: форма была даже хуже, чем та, что он носил в военном училище, да и денег платили совсем мало. А ведь он достиг такого возраста, что пора было и о женитьбе подумать. Но он все равно гордился тем, что он военный. Вместе с ним служил его друг Пакито, родители которого жили неподалеку.

В поезде я провел беспокойные часы, хотя изредка удавалось задремать. Мне вспоминалось лицо скрипичного мастера, которому я принес камень. Его брови удивленно вздернулись, когда он услышал, что это подарок от королевы, но, когда я сказал, что хочу поместить сапфир не на внешней, видной зрителям, а на внутренней стороне колодки смычка, поднялись еще выше.