Пристрелочник - В. Бирюк

Второй недостаток… грязно, знаете ли. Трудоёмко, медленно… Противно. Извините.

Нужно что-нибудь такое… «чик-чирик». Но — потрясает.

Нужен новый, неизвестный здесь, противоестественный для средневекового человека, способ публичной казни. Не приедающийся.

Почему попандопулы не прогрессируют в этом поле? Брезгают? Не рискуют сравниться с изобретательностью предков в части публичного умерщвления себе подобных? А зря — есть уникальные способы. Со свойствами, которые позволяют воздействовать на массы неординарно. В здешних терминах: колдовство, чертовщина.

Гильотина — изобретение Великой французской революции.

Подобные орудия казни использовались и прежде. «Планка» — в Германии и Фландрии в Средние века. У англичан скользящий топор — «Галифакская виселица», «маннайя» — из Италии времён Ренессанса, «Шотландская дева» — из Эдинбурга.

На «Святой Руси» — аналогов нет. И есть в этом процессе… некоторая свобода. Которая позволяет каждое представление сделать оригинальным, импровизационным. Как «Принцесса Турандот».

Гильотина датируется 1789 годом, когда доктор Жозеф-Игнас Гильотен предложил правительству более гуманный способ казни.

«Гуманно» — это про меня. Ещё: быстро, чисто, гигиенично, технологично. Знакомо: я с гильотинами на производстве работал.

Добавлю, чисто для знатоков: гильотина — наиболее простой пример доказательства ошибочности массового представления о теории Эйнштейна: «Ничего не может двигаться быстрее скорости света».

Вот Козьма Прутков-инженер формулирует правильно:

«Нельзя бежать быстрее света. Да и незачем — никто не увидит и не оценит».

Рабочим элементом гильотины является скошенный нож. Представьте себе, что вы положили под такой нож горизонтальный лист бумаги. Дёрнули рычаг. Падающий нож будет разрезать лист в точке пересечения лезвия с бумагой. Скорость движения этой точки от одного края листа до другого зависит от скорости падения ножа. И от степени скошенности лезвия. Уменьшая угол скоса, делая лезвие более горизонтальным, можно добиться любой, сколь угодно большой, скорости движения этой точки. В том числе — и выше скорости света. При той же, достаточно невысокой скорости падения самого ножа.

Ибо закон Эйнштейна говорит о движении тел, обладающих массой. А точка пересечения — массой не обладает. Хотя вполне может служить примером бита информации.

По Суворову: «Удивить — победить». Понятно, что удивить аборигенов рассуждениями о скорости света, я не смогу — не поймут. Но есть более очевидные вещи.

Вопрос: остаётся ли сознание у отрубленной головы? — Да.

Нейрофизиологи говорят о 0.3 секундах. Наверное, они правы. Но есть свидетельства.

В 1793 году помощник палача ударил по лицу отрубленную голову жертвы — зрители утверждали, что лицо покраснело от гнева. Речь идёт о знаменитой Шарлотте Корде, убившей Жана Марата.

В газете «Революсьон де Пари» появилась заметка, осуждающая этот поступок. Палач Сансон счёл необходимым опубликовать сообщение, что:

«это сделал не он, и даже не его помощник, а некий плотник, охваченный небывалым энтузиазмом, плотник признал свою вину».

25 февраля 1803 года в Бреславле был казнен некто Троэр. Врач Вендт, получив голову из рук палача, приложил цинковую пластинку гальванического аппарата к одному из передних перерезанных мускулов шеи. Последовало сильное сокращение мускульных волокон. Затем Вендт стал раздражать перерезанный спинной мозг — на лице казненного появилось выражение страдания. Тогда Вендт сделал жест, как бы желая ткнуть пальцами в глаза казненного, — они тут же закрылись, словно заметив грозившую опасность. Затем он повернул отрубленную голову лицом к солнцу, и глаза снова закрылись. После этого Вендт дважды громко крикнул в уши: «Троэр!» — и при каждом зове голова открывала глаза и направляла их в ту сторону, откуда исходил звук, причем она несколько раз открывала рот, будто желала что-то сказать. Наконец, ей клали в рот палец, и голова стискивала зубы так сильно, что клавший палец чувствовал боль. Только через две минуты сорок секунд глаза закрылись, и жизнь окончательно угасла в голове.

Палач, исполнявший смертные приговоры в отношении французских дворян в конце XVIII века, рассказывал:

«Все палачи отлично знают, что головы после отсечения живут еще с полчаса: они так изгрызают дно корзины, в которую мы их бросаем, что корзину эту приходится менять, по меньшей мере, раз в месяц…»

Пожалуй, эта технология даст мне несовместимое: простоту, быстроту, гуманность и воспитательное воздействие на массовое сознание здешних туземцев. Мёртвые головы в моих руках будут демонстрировать мою власть над казнимыми в посмертье. По физиологии, по гальванике, просто — из-за ловкости рук. Как «задавил» муниципалов Изумрудного Города Урфин Джус, поедая шевелящихся в его пальцах червяков и пиявок. Сделанных из шоколада.

Здесь все верят в загробную жизнь. Парочка подмигивающих мёртвых голов убедит, что и там от меня не уйти.

— Трифа, напиши подзаголовок: «Гильотина». По краю рамы сделать надпись: Lasciate ogni speranza, voi ch'entrate. И по-русски: «Оставьте всякую надежду вы, входящие».

Использованную индифферентную дуру я отправил к её товаркам, а сам велел Трифе исполнить роль служанки — принести тёплой воды. В конце концов — кто в доме хозяин? Потом — помочь намылиться. И помыть меня. И вытереть. Везде. Потом я — её. Потом…

«Остальное было делом техники — в хорошем смысле этого слова».

Уже лёжа у меня на плече она погрустила о том, что нарушила «женскую солидарность» — дамы решили игнорировать всех мужчин в лагере.

— Успокойся. Ты никаких обещаний не нарушила. Я — не мужчина. Господин, Воевода, «Зверь Лютый». Ваши глупости на меня не распространяются.

— Господине, наши девки волнуются. Что парни будут с ними, как… как с этими. Ну, не отличат. Надо какой-то… знак.

— Гос-с-споди! Они же все бритые! Чем не отличие?!

— Волосья отрастут. Или нашим, может, кому постричься придётся. Кресты… ты ж их окрестить собираешься. Говор… они переймут скоро. Может, ошейники? Какие-то… особенные. Ну, одного цвета.

— С наших же я ошейники снял! Зачем «особенные»?

— Ты говоришь — и другие люди приходить будут. Надо как-то отличать. Что они такие…

Снова — ничего нового. Особые правила ношения одежды чрезвычайно распространены в сословных обществах. Проститутки и приравненные к ним в Европе — должны одеваться специфически. Чтобы не спутали с приличными женщинами. И наоборот: добропорядочные простолюдинки не могли, например, носить золотые украшения. Только шлюхи и аристократки.