Запретные наслаждения - Сара Рэмзи

— Еще я представлял, как овладеваю тобой на балу — быстро и жестко. Мы бы укрылись в какой-нибудь безлюдной гостиной, и я зажал бы тебе рот, чтобы заглушить стоны. А потом мы вернулись бы в зал, и я танцевал бы с тобой, как с самой невинной и добропорядочной дамой на свете. А еще я думал о том, как повалить тебя на большой письменный стол, чтобы ты разбрасывала бумаги и книги в отчаянном желании кончить.

Наконец он прикоснулся к клитору — легко и как бы невзначай, но этого было достаточно, чтобы она громко застонала. Его голос стал мягче.

— Я бы хотел любить тебя в нашей постели в Шотландии — медленно, сладко, так, словно впереди у нас целая вечность. Или входить в тебя сзади, зная, что у тебя в животе растет наш ребенок.

Последняя картина оглушила ее, мгновенно пробудив невероятное, захлестывающее желание. Ее тело конвульсивно напряглось, и он дал ей то, что она хотела. Движения его пальцев стали быстрыми и немного грубыми. Она вскрикнула, и все фантазии на миг слились в одно, пронзившее ее ощущение высшего наслаждения.

Это утолило ее голод, но не насытило. На миг она увидела, как перед ними простирается целая жизнь, и желания у нее и Фергюсона были одними и теми же — обладать друг другом, везде, где только возможно, и так, как они того пожелают. Она обняла его. Градус ее возбуждения существенно упал, тогда как его вожделение только набирало обороты.

— Давай воплотим одну из твоих фантазий, — прошептала она.

У Фергюсона оставалась лишь капля самообладания, и он отрицательно покачал головой.

— Тебе пора в Солфорд Хаус, любовь моя, хотя мне и не хочется тебя отпускать.

Она развязала его шейный платок и провела пальцами по разгоряченной коже. Он вздрогнул.

— Но это же наша последняя ночь в этом доме, на этой кровати!

Она вытащила его рубашку из брюк, забралась под одежду и погладила твердые мышцы живота, позволив себе несколько раз невзначай задеть его член — тем же дразнящим способом, каким он сводил ее с ума пару минут назад. Застонав, он попытался оттолкнуть ее, но ее рука лишь спустилась ниже, и она почувствовала, как в брюках растет горячий твердый ком.

— У меня, Фергюсон, может, тоже была фантазия — об этой кровати. Разве только ты не готов ее осуществить…

Улыбнувшись, она замолчала и вновь погладила его.

— Раздевайся! — прорычал он в ответ.

Продолжая ласкать его, она села ему на колени верхом. Потом, ставя по очереди ноги на кушетку рядом с ним, она позволила снять с нее туфли и шелковые чулки. Затем стала медленно расстегивать бриджи, понимая, что делает это в последний раз, и каждая пуговица, выскальзывающая из петли, была меткой, обозначающей приближение того момента, когда он окажется внутри нее. В промежности бриджи промокли насквозь, так что она не смогла бы их снова надеть, даже если бы захотела. Наконец бриджи собрались в гармошку на бедрах, и он, потеряв терпение, просто вытряхнул Мадлен из них.

Откинувшись на спину, он заставил ее встать над ним на колени и быстро освободился от брюк. Затем коснулся ее влажной и горячей щели, но не стал продолжать. Он убедился, что она готова, и похотливо усмехнулся. Он лежал перед ней, словно жертвенное подношение неведомому языческому божеству, но Мадлен не понимала, что он задумал. Фергюсон не стал томить ее неведением и потянул вниз — пока член не коснулся ее бутона.

За две недели он доводил ее до пика наслаждения бесчисленное количество раз, но с той их первой ночи не проникал в нее. Она напряглась, ожидая боли и предвкушая последующее удовольствие. Но когда он проник в нее, никакой боли она не ощутила. Его член касался чего-то внутри нее, и ей от этого мучительно хотелось кончить еще раз. Надавив на бедра, он вынудил ее полностью опуститься на него. Она вскрикнула, но он заставил ее подняться и снова опуститься. Ему удалось проделать это всего несколько раз, после чего она впилась в его плечи пальцами, давая понять, что больше не может терпеть, выдерживая заданный им мучительно медленный темп. Улыбка, которую он подарил ей в ответ, больше напоминала гримасу. Она стала двигаться быстрее. Единственное, чем их тела соприкасались помимо его мужского достоинства и ее пещерки, — это до судороги переплетенные пальцы. Ее грудь по-прежнему сдавливали бинты, но эта сладкая боль только добавляла остроты ее ощущениям. Они оба быстро приближались к разрядке. Его движения стали мощнее и беспорядочнее.

Она едва не лишилась чувств, когда оргазм снова взорвался в ней. Громко вскрикнув, она рухнула на него, а он, схватив ее за бедра, с последним мощным толчком излился глубоко в ней. Мадлен почувствовала, как в ней разливается его горячее семя. Она слушала его шумное дыхание, ощущая, как он в ней обмякает. Полностью удовлетворенная, она прижалась к нему, а он почти механически гладил ее волосы и влажную спину.

Раньше ее мечты никогда не сбывались так просто, но теперь она начала верить в чудеса. Она улыбнулась своим мыслям, а он снова поцеловал ее в губы.

— Спасибо, Мад.

— За что?

— Ну, например, за то, что я согласился ублажить тебя этой ночью, — с ребячливой и наглой улыбкой ответил он.

Мадлен хотела шлепнуть его, но он ловко поймал ее руку и поцеловал.

— За то, что поверила мне, за то, что согласилась выйти за меня замуж. Ты не пожалеешь, обещаю.

— Я знаю, — сказала она.

Она все еще чего-то немного опасалась, но только потому, что привыкла опасаться. Но о каком страхе могла идти речь, если рядом был человек, которого она любила?

Ей хотелось еще немного понежиться в постели, но он напомнил, что ей пора возвращаться домой: ни к чему лишний раз сердить Алекса. Фергюсон вызвал Лиззи, чтобы та помогла Мадлен с туалетом, а сам поспешно удалился, потому что в платье Мадлен возбуждала его еще сильнее, чем в бриджах.

Когда туалет был окончен и Мадлен вышла из спальни, она увидела, что Фергюсон ожидает ее.

— Мад, подожди, прежде, чем ты уйдешь, я хотел бы кое-что показать тебе.

Взяв ее за руку, он повел ее в гостиную на первом этаже. В отличие от спальни, обстановка тут была скудной. Если бы случайный прохожий заглянул в окно, то увидел бы всего несколько кресел и небольшой стол, поставленный здесь лишь для того, чтобы создать видимость жилого помещения. Прежде Мадлен никогда не заглядывала сюда. На полу лежал новый ковер, а в дальнем углу стоял старинный дубовый сундучок, украшенный изысканной резьбой, который сразу приковывал к себе взгляд и смотрелся совершенно неуместно в полупустой гостиной. На крышке сундучка был вырезан герб Ротвелов, бока украшал кельтский орнамент. Сундучок был окован по углам железом и заперт на замок в форме сердца. Фергюсон вытащил из кармана ключ и, отперев сундучок, поднял крышку. Внутри было два яруса, примерно два фута в длину, фут в высоту и фут в ширину. И оба они были буквально завалены драгоценностями.