Трехгрошовый роман - Бертольд Брехт

Они засиделись далеко за полночь, вспоминая добрые старые времена и совместные подвиги. Лишь незадолго до ухода Браун осмелился сообщить своему другу, что даже служащая Фанни Крайслер намерена выступить на суде против него. На предварительном следствии она подтвердила факт встречи Мэка с Мэри в ее лавке.

Суд присяжных заседал в приветливом, светлом зале. Председатель, маленький, худой человечек с большими голубыми глазами, как нельзя лучше подходил к светлой, солнечной комнате с белыми гардинами и оштукатуренными стенами.

Показания судебного врача и уголовного агента отняли не много времени. Очень скоро суд занялся личностью Мэкхита, на котором тяготело подозрение в убийстве розничной торговки Суэйер.

Уолли, получивший гонорар от Пичема, защищал в качестве гражданского истца интересы детей Суэйер. Мэкхита защищали Риггер и Уайт. На вопрос о роде занятий обвиняемый ответил:

– Оптовый торговец.

Когда речь зашла о судимости, Мэкхит допустил небольшую ошибку. Он не мог припомнить, чтобы его когда-либо привлекали к суду, и он сказал:

– Наказаниям не подвергался. Уолли немедленно набросился на него:

– А не был ли на вас, обвиняемый, три года назад наложен штраф в размере одного фунта?

– Не помню, – сказал Мэкхит, неприятно пораженный.

– Так. Вы не помните! Вы не помните, что вы нарушили полицейский час. Вы нарушили полицейский час, но вы этого не помните. Позвольте в таком случае напомнить вам: у вас есть судимость.

Ригтер ядовито рассмеялся:

– Штраф за нарушение полицейского часа! Надо полагать, что это единственное наказание, которому вы когда-либо подвергались, Мэкхит!

Уолли поспешил встать:

– Дело не в составе преступления, а в том знаменательном обстоятельстве, что подсудимый пытается скрыть совершенное им преступление и понесенную за него кару. Именно ничтожность преступления доказывает, что для Мэкхита сокрытие подобных вещей, которые могли бы скомпрометировать его в глазах общества, стало второй натурой. Следствие это покажет.

Риггер заявил протест против подобных попыток воздействия на суд, но Уайт дернул его за рукав. У этого толстяка была своя тактика защиты, которую он никак не мог согласовать с методами Риггера. Он решил настаивать на само – убийстве Мэри Суэйер, а Риггер – на умерщвлении ее неизвестными злоумышленниками. Но нн тот ни другой не собирались предъявлять алиби.

К сожалению, Уолли, как стало ясно из первого же его выступления, по-видимому, получил приказ вести процесс со всей решительностью.

Оба докера, встретившие около девяти часов одинокую женщину, направляющуюся на набережную, разумеется, отсутствовали, зато нищие, видевшие покойную в обществе обвиняемого, были налицо. Один из них, старик по имени Стоун, дал следующие показания:

– Я очень точно помню спутника той женщины. Это как раз он и есть. Мы приглядываемся к людям. Этот вот – из тех, кто три раза пороется в карманах, прежде чем вынуть пенни. Да и пенни-то они дают, только если с ними дама. Он так долго искал монету помельче, что я ему сказал: «Поезжайте-ка лучше домой и переройте всю вашу квартиру. Может, у вас там завалилось за диван фальшивое полпенни». Я как сейчас помню – так я ему и сказал. У него, видать, карманы были набиты пачками кредиток. А дал он в конце концов все-таки пенни.

Весь зал расхохотался. Риггер достал из портфеля газетный лист и передал его присяжным. То был снимок с витрины, где висело извещение о скидке семьям фронтовиков, покупающим в д-лавках.

– Этот снимок опубликован нашими противниками, – с раздражением сказал Ригтер, – но я вас спрашиваю: разве человек, лишенный социальных чувств, поступит подобным образом?

Уолли оставил за собой право в дальнейшем подробнее остановиться на социальных чувствах господина Мэкхита и установил лишь то существенное для суда обстоятельство, что господин Стоун запомнил обвиняемого по упомянутой мелкой черточке. Разумеется, он, будучи миллионером, – имеет всяческое право подавать нищим хотя бы пуговицы от брюк; небезразлично, быть может, только одно – откуда он их берет.

Это был первый выпад против деловых методов Мэкхита, и тот сильно встревожился. Он резко сказал:

– Пуговицы изготовляются на фабриках.

– Весь вопрос в том, – отпарировал Уолли, – получают ли те, кто изготовляет эти пуговицы, за свою работу сполна.

Тут Риггер вскочил и спросил, потерпит ли суд коммунистическую пропаганду.

Судья успокоил обе стороны. В показаниях свидетеля, сказал он, существенно лишь то, что он отождествляет обвиняемого с человеком, который в день убийства сопровождал Мэри Суэйер.

Риггер пообещал впоследствии вернуться к личности свидетеля и напомнил, что его показаниям противостоят показания двух докеров. Он вызвал комиссара уголовной полиции, допрашивавшего в свое время этих докеров. Оказалось, что они действительно говорили об одинокой женщине.

– О какой женщине? – поинтересовался Уолли.

Комиссар вынужден был признаться, что фотография убитой не была предъявлена докерам. Уолли поднялся, торжествуя.

– Отличные свидетели! – крикнул он. – Они видели в районе доков одинокую женщину! Можно подумать, что одинокие женщины там большая редкость.

Он подал знак, и из свидетельской комнаты вышла особа, явно принадлежавшая к низшим слоям общества. Она сообщила, что по профессии она проститутка и работает в районе доков. В ту субботу она вышла вечером марьяжить на набережную, но не нашла фраера. Доки – скверный район. Она лично работает в доках только потому, что там плохое освещение, а она больна рожей.

Риггер спросил ее, не опасен ли этот район для одиноких прогулок ввиду наличия в нем уголовных элементов.

Она сказала:

– Для нас – нет.

– Тамошние женщины, – пояснил Уолли, – не носят при себе крупных ценностей.

– Но существуют ведь убийцы на сексуальной почве, – настаивал Риггер.

– Для нас они повсюду, – невозмутимо ответила свидетельница.

Ригтер поинтересовался, сильна ли конкуренция между проститутками, не существует ли между женщинами вражды из-за клиентов. Ведь мужчины, населяющие этот район, какими бы темными делами они ни занимались, все же представляют собой объект заработка для местных проституток.

– У каждой свой участок, – сказала свидетельница.

– И кроме того, у вас есть защитники?

– У меня нет.

– Почему?

– Я слишком мало зарабатываю.

– Ну, что вы! С паршивой овцы хоть шерсти клок. Не пытайтесь втирать нам очки. Защитник существует не только для охраны от клиентов, но и для борьбы с другими проститутками, захватывающими чужой участок, не так ли?

– Может быть, – сказала свидетельница.

– Я пытаюсь установить это обстоятельство, – напыщенно заявил Риггер, обращаясь к присяжным, – так как считаю возможным, что Мэри Суэйер была лишена жизни при обстоятельствах, явствующих из показаний свидетельницы.

Уайт напал на него с тыла.

– Мы же знаем, – пробормотал он, нагнувшись над бумагами, – каким образом Суэйер была лишена жизни. Бросьте это!

Свидетельницу отпустили. Все присутствующие вынуждены были признать, что она вполне могла быть той самой «одинокой женщиной», которую видели докеры. Значит, Мэкхит мог сопровождать настоящую Суэйер, как это утверждали нищие.

При сильном возбуждении представителей печати Уолли вызвал Фьюкумби, исчезнувшего без следа после первого же учиненного ему допроса.

Риггер тотчас же спросил его, где он все это время находился.

Уолли ответил за него:

– Он находился под особой охраной. Мы стремились оградить его от каких бы то ни было случайностей. Как-никак, госпожа Суэйер пала жертвой подобной случайности.

Фьюкумби спокойным тоном изложил все, что ему было известно о покойной. Мэкхит вызвал ее на свидание. Она осталась ждать его, а он, Фьюкумби, ушел. Она, по-видимому, рассчитывала добиться от него материальной поддержки. Возможно, что она также намеревалась припугнуть его, так как кое-что о нем знала.

Риггер встал:

– Не боялась ли госпожа Суэйер обвиняемого?

– То есть как это?

– Не опасалась ли она, что он с ней что-нибудь сделает, например столкнет в воду?

– Вряд ли! Тогда она не пошла бы на свидание с ним.

– Совершенно верно, Фьюкумби. В таком случае она не пошла бы на свидание с ним. Стало быть, она ничего не говорила о своих опасениях?

– Нет.

Тут поднялся толстяк Уайт. Пронзительным фальцетом он спросил, действительно ли госпожа Суэйер так-таки не боялась господина Мэкхита? Не опасалась ли она, например, каких-либо экономических санкций с его стороны?

Бывший солдат ответил не сразу. Помедлив, он спокойно сказал:

– Конечно, она понимала, что в деловом отношении он не станет особенно с ней церемониться. В этом смысле она его боялась.

– Совершенно правильно, – сказал Уайт и сел с победоносным видом.

Уолли слушал ухмыляясь.