Зинзивер - Виктор Слипенчук

- А-а, это еще во время моего первого привода, - ответила Розочка и попросила меня не огорчаться, потому что с фингалом ей повезло, милиционеры испугались за свои шкуры и не подвергли ее задержанию, как некоторых.

- Господи, какому задержанию?! - ужаснулся я, но Розочка уже рассердилась, потянула меня за рукав к метро.

Впрочем, мы минули метро, прошли по какому-то переулку и оказались на улице Огородная слобода. Стараясь смягчить Розочку, ее рассерженное молчание, я сказал, что о подобной Москве ничего не знал и не ведал, какая все-таки большая Москва, не город, а целое государство!

Розочка промолчала. Тогда я напрямую заявил, что поднять руку на человека, красивую женщину, наконец, - это по меньшей мере просто постыдно!.. Разумеется, я старался реабилитироваться в eе глазах.

Она остановилась, стала шарить под крылаткой. Кстати, крылатка была много лучше моей, края подвернуты и прострочены самой настоящей машинкой, ее вполне можно было бы принять за фабричную, если бы не овальный штамп на плече с надписью черной несмывающейся тушью: "Бабушкинский район, больница No ..." Номера не было, вместо него - беловатое пятно, оставшееся от вытравливания.

Розочка вынула просторную серую кепку-восьмиклинку с маленьким, едва заметным козырьком. Натянула ее набок, на фингал, теперь только правый темно-синий глаз весело светился из-под козырька.

- Ну как одежка, похожа я на свою цель?! Имей в виду, что мать Тереза начинала даже не с медсестры, а с самой простой нянечки.

Видит Бог, при всей своей фантазии я не мог представить мать Терезу в кепке. В накидке - пожалуйста, а вот чтобы в кепке и накидке - ни в коем случае.

- Ты знаешь, Розочка, - сказал я виновато, - ты все же больше похожа на английскую принцессу Диану.

Почему так сказал, и сам не знаю. Я действительно видел фотографии в каком-то журнале мод: "Под принцессу Ди". Топ-модель рекламировала головные уборы, в том числе и очень просторную кепку. И что хорошо запомнилось - она была не в крылатке или какой-нибудь накидке, она была в пляжном костюме, стилизованном под матроску.

- Принцесса из Манчестер Сити?! - воскликнула Розочка.

Я закрыл глаза. Манчестер Сити всегда вызывал во мне сложные чувства, а после многозначительного восклицания я готов был ко всему. Но Розочка тем и замечательна, что непредсказуема! Вместо пощечины, которую я ждал, она одарила меня восторженными поцелуями.

- Какой все-таки ты, Митя, лапидарствующий сибарит! (Новые слова в лексиконе!)

Ни один мускул не дрогнул на моем лице, хотя "лапидарствующий сибарит" для меня был так же неприемлем, как мать Тереза в кепке, а принцесса Ди - в крылатке из казенного одеяла. Тем не менее ни один мускул...

- Митя, я же тебе сказала комплимент. Ты знаешь значение?!

Я мотнул головой - нет, не знаю. Розочка засмеялась - кто не знает, тот отдыхает! И рассказала, что у них на квартире иногда собираются клёвые парни из театральных студий, и вот один из этих клевых (такой хитренький красавчик) недавно, выказывая ей свое полнейшее восхищение, сказал, что она лапидарствующая сибаритка, то есть превосходящая всех своими неисчислимыми достоинствами.

Я сразу же возненавидел хитренького красавчика, а когда Розочка стала рассказывать, какой он талантливый, находчивый и невозмутимый, я возненавидел его просто лютой ненавистью. В слове "красавчик" мне стало слышаться "крысавчик".

Мы шли под арками больших каменных домов, затем через одноэтажные, почти барачные дворики. Потом опять - под арками и опять - через дворики. Наш разговор был труднопередаваемым, а временами я вовсе не понимал, о чем речь. То Розочка спрашивала, действительно ли моя куртка кожаная, то живо интересовалась качеством джинсов, а мою меховую кепку примерила - и так и осталась в ней.

- Знаешь, Митя, - сказала она под одной из арок. - Я говорю тебе это только потому, что ты - Митя. Мы с тобой могли бы, если бы ты захотел, очень выгодно продать твои куртку и джинсы через этого лапидарствующего сибарита.

- Крысавчика?! - уколол я и поинтересовался: - А мне придется остаться в нижнем белье?!

Розочка успокоила - она знает девчонок, которые из больничных одеял шьют не только моднячие, как у нее, накидки, но и самые настоящие куртки и брюки по фасону шаровар "Рибок".

Я отклонил предложение. Розочка рассердилась, молча взяла у меня пакет, положила в него свою серую кепку и пошла впереди. Я поплелся сзади - ну что она, в самом деле, придумывает?! Я прилично одет, и то она привередничает, а когда оденусь в "самиздатский Рибок" - вовсе отвернется. (Кроме того, я подозревал, что куртку и джинсы она присмотрела для хитренького крысавчика.)

Мы зашли в глухой одноэтажный дворик. Розочка вдруг круто повернулась:

- Слушай, Митяйка, может, у тебя сроду и денег нет - ты что написал в телеграмме? Может, ты решил наколоть свою Розочку? Не выйдет!

Никогда я не чувствовал себя столь раздавленным. И кем?! По сути, родным человеком. Я - Митяйка?! Никогда прежде она не называла меня так!.. Дома и дворик покачнулись, мне стало дурно. Наверное, Розочка заметила... Подскочила, обняла меня, чтобы не упал.

- Спасибо, - сказал я и отстранился, дескать, все нормально, кризис миновал. - У меня есть деньги, много денег! Я - не Митяйка! Я - капитан Пэрэрро, торговец черным деревом!..

Розочка поняла, что перегрузила корабль, мой "Катти Сарк", засуетилась:

- Хорошо, Митяйка... ты - не Митяйка! У тебя есть деньги, много денег, я тебе верю, верю... Я даже не прошу тебя, Митенька, их показывать - не надо... Мы уже пришли... Потом, Митенька, потом... Вот наша крыша.

Крыша действительно была замечательная, почти готическая, покрытая рубероидом, местами оторванным от реек, которые высоко вверху смыкались, напоминая некий скелет чума. Она давно бы рухнула, если бы не прилепливалась к торцу трехэтажного дома из красного кирпича, к которому с течением времени припаялась намертво и стала как бы и его частью. Под такой грандиозной крышей самого одноэтажного строения словно и не было. Но оно было: навесная дверь с амбарным замком, маленькое деревенское окно с крестовидной рамой и железной решеткой внутри и, наконец, уборная - тоже прилепленная к торцу трехэтажки и сооруженная как бы наспех из всякого попавшегося под руку стройматериала (от обломанного листа шифера и куска фанеры до побитого кухонного подноса и местами облупленной шахматной доски).

Мы с Розочкой прошли к двери по натоптанной на снегу тропинке (в тени многоэтажек снег во дворике только-только подтаивал), висячий на петле замок оказался фикцией (Розочка сняла его без ключа). По-настоящему пугающей выглядела черная дощечка, прибитая над дверью. С надписью "Высокое напряжение" и рисунком черепа с костями.

В сенях действительно валялись какие-то оголенные провода, а дверь в помещение была обита жестью, на которой красной краской был изображен зигзаг молнии и выведено "Смертельно!". Словом, в сенях все выглядело настолько правдоподобно, что я постарался не наступать на провода.

Между тем Розочка вставила в английский замок ключик, и дверь, недовольно прорычав, отворилась. Она была толстой, массивной, обитой изнутри дерматиновым утеплителем.

Из жилого помещения дохнуло лекарствами и больничным теплом.

- Вот мы и дома! Входи, - сказала Розочка и, притянув вновь зарычавшую дверь, щелкнула выключателем.

Неоновая лампа под потолком, знакомо позванивая, задребезжала и, мигнув, наконец вспыхнула, да так ярко, что я зажмурился.

Возле окна, рядом с темно-синей отопительной батареей, стоял стул. Розочка на него сбросила крылатку - пригласила вместе с нею осмотреть "наши апартаменты" - так она сказала.

Апартаменты состояли из прихожей, довольно-таки просторной (мебель я уже указал - стул возле окна), и двух отдельных комнат. Розочкиной, когда заходишь с улицы - налево, за окном. И ее соседки (тоже подрабатывающей на "скорой") - направо, за настенным зеркалом и умывальной раковиной с двумя чугунными кранами для холодной и горячей воды.

Вначале мы вошли к соседке (так захотелось Розочке).

Комната была большой, очень большой, квадратов двадцать! Стены абсолютно голые и желтые (так желтеет водная эмульсия). Окно крестьянское, то есть такое же, как в прихожей, только стекла полностью забеленные, как в общественном туалете, и железная решетка не из рифленых арматурин, а катанки (лампочка на длинном шнуре светила достаточно ярко, я рассмотрел). Рядом с окном стояла белая, явно больничная тумбочка с приоткрытой дверкой. На ней лежали какие-то медикаменты - пахло карболкой и этиловым спиртом. На некотором удалении от нее кровать, полутораспальная, с панцирной сеткой, на которой (у большой спинки) лежал скрученный, как на вагонной полке, матрас без матрасовки, а на нем - подушка без наволочки. (Кстати, я обратил внимание, что в скрученном матрасе никаких простыней не было.) Еще из утвари: вешалка, прибитая к двери, открывающейся внутрь комнаты, и помойное ведро с веником.