Гении места или Занимательная география (СИ) - Дарья Волкова

Фарид прикрыл глаза, подышал. Все хорошо, все в порядке, отец пришел в себя, они успели. Это главное. Сзади его тронул кто-то. Обернулся. Асхат.

- Держи, – на детской ладошке большая круглая конфета в золотистом фантике. – Тебе сейчас надо покушать. Последняя. Вкусная. Самая вкусная.

Фарид улыбается.

- Давай напополам? – в ноги тычется самоед. – Чувствую, придется делить на троих.

- Папа не разрешает Пашку конфетами кормить, – Асхат аккуратно разворачивает конфету, пес следит за его действиями блестящими темными глазами.

- Знаешь, – Фарид на мгновение оборачивается, бросает взгляд на обнявшихся родителей, – по-моему, сейчас папа ругаться не будет. Пошли, на улицу выйдем. Я в туалет хочу, заодно покажешь, что там у вас поменялось.

- Пойдем. Только там ветер.

- Напугал северянина ветром, – усмехается Фарид.

И проглотив каждый по причитающей каждому части конфеты, мужчина, мальчик и пес выходят навстречу сырому, уже почти весеннему ветру Заполярья.

После. Мо, Мика, Миша, Лина, Софья, Тагир и Алия.

- Я готов продолжать, – его действительно накормили, чем Бог послал. Точнее, что выдала сердобольная школьная повариха Матрена Семеновна.

- Готов – продолжай. Кто ЭТИ? Откуда они? Зачем пришли?

- Отличные вопросы, Миш, – Мо откидывается на старенькой скамейке. – Кто? Нет, сначала – откуда. Потому что они те, кто живет там, откуда они пришли.

- Гениальное объяснение.

- Верное. Значит, так. Тут у нас имеет место быть... матрешка.

- Матрешка?!

- Жаль, нет Фарида, – вздыхает Мо. – Он бы объяснил понятнее. Тагир, от него нет вестей?

- Нет, – Тагир хмур – больше привычного. – Не надо его сейчас дергать. У него... дело. Важное. Сможет – сам на связь выйдет.

- Хорошо. Сонечка... хоть ты мне помоги с объяснениями. Если ты сможешь. У вас же с Фаридом полное взаимопонимание.

- Помогу, – кивает Софья. – Если смогу.

- Итак. Наша планета – как матрешка. Слои. Есть наш слой. Тот мир, в котором мы живем. Три пространственных координаты, одна временная. Но есть и много... иных слоев. Которые отличаются от нашего. Числом координат. Или какими-то еще моментами. Помните, Фарид как-то говорил... про базовые физические силы, про анаполя и диполя... Не понимал я его тогда. И сейчас не понимаю. Но видел собственными глазами – он прав. И там уже все иначе. И... мы просто физически не в состоянии увидеть... уловить... эти миры.

- Их много? Этих иных миров?

- Да. Кажется, да. Десятки. Или сотни. И почти все они в той или иной степени обитаемы.

- Эти... оттуда?

- Да.

- Но как?! Ты же говорил, что миры настолько разные, что мы физически не в состоянии их уловить?

- Так и было раньше, – хмурится Мо. – Но эти... кажется, Потан их называл игвы...

- Игвы... – вразнобой, словно пробуя слов на вкус. – И что они?

- Они умны. Очень умны. Слишком умны. Наша наука – жалкое подобие того, на что способен их интеллект.

- И они нашли возможность пробить границу миров?

- Да.

- Зачем?

- Во-первых, просто потому что это был вызов их интеллектуальному могуществу. Они хотели доказать, что могут обойти эти ограничения. А во-вторых... боюсь, вторая причина важнее даже. Или стала важнее для них... в процессе.

- И какая она?

- Гастрономическая.

Повисло потрясенное молчание. Которое далеко не сразу первым нарушает Михаил.

- Они... они людоеды?!

- Не все так буквально, – мрачно усмехается Мо. – Хотя и это они тоже попробуют, наверное. Но им гораздо вкуснее... иное.

- Что?!

- Они совершенно лишены эмоций. И для них нет ничего вкуснее человеческих эмоций.

- Любых?

- О, нет. Самых сильных. И легко вызываемых. Наиболее сладкое для них – то, что испытывает человек, когда ему страшно. Больно. Чем больнее и страшнее – тем пища обильнее и слаще. Пытки и мучительная смерть человека – вот их сервировочная тарелка.

Тихонько заплакала Алия. Она поверила сразу. И еще не отошла от известия о смерти отца. Все остальные тоже молчали, обдумывая услышанное.

- Ну, а мы... – Тагир привычно гладит Алю по голове. – Мы к этому каким боком?

- Не догадываетесь?

- Ну, надеюсь только, что мы с этими... игвами... не земляки.

- Нет. Но мы тоже не здешние. Изначально. И мы пришли... нас отправили сюда... как стражей. От них.

- Значит, о том, что такое возможно, было известно? – тон Михаила резок.

- Да.

- Кому известно? Квинтуму?

- В том числе, как я понял.

- Тогда какого черта?! – Миша вдруг неожиданно кричит. – Если это война... если Квинтум знал, что они придут... то какого черта мы об этом узнаем только сейчас?! Сейчас, когда выкосило к черту почти всех кифэйев... стражей?! Когда игвы почти прорвались?! Хреновые из нас стражи! Хреновая линия обороны у кифэйев, скажу я вам! Когда о деталях не сообщают даже своим!

- Да что ты орешь на меня, будто я – главный генералиссимус в этой борьбе бобра с ослом?!

- Извини, – Михаил так же внезапно понижает голос. – Извини. Сорвался. Но ведь это... странно, ты не находишь? Что мы ничего... ничегошеньки не знали до сегодняшнего момента?

- А, кстати, – подает голос Лина. – Что за борьба бобра с ослом?

- Ну, добра со злом.

- А мы на какой стороне?

- Смешной вопрос, – фыркает Миша. – Конечно, на стороне бобра. Только бобро может так... лажаться. А у осла все четко просчитано.

- Если бы все было так четко просчитано, нас бы не было в живых, – неожиданно сдержанно парирует Мо.

- В расчеты вкралась ошибка?

- Про расчеты не знаю. Но карты им смешал один гений. Гений по имени Фарид.

До. Ильдар.

Он ненавидел ложь. И вынужден был всю жизнь лгать. Лгать самым близким, самым родным людям – жене, детям. Но таково было правило – обозначенное четко и ясно. И за его нарушение наказание могло быть очень жестким. Он не хотел этого, не просил. Но его не спросили. Просто сказали: “Ты – один из”. Спорить не стал, да и смысла не было. Но жизнь во лжи тяготила.

С Тамарой это выносить было в каком-то смысле проще – все-таки, как и все кифэйские пары, жили они порознь, и далеко друг от друга: он в теплой субтропической равнине среди гор, на берегу моря, она – в одном из самых холодных мест на планете. Но сын... Сыну врать было трудно. Михаил рос любопытным мальчиком и задавал много вопросов. Слишком много и, против своей воли, Ильдар, отвечая на вопросы сына, рассказывал больше, чем стоило бы. И он понимал, понимал и чувствовал огорчение и досаду Миши от недосказанности. Но знать много больше и все равно не понимать многого, если не самого главного – это было еще больнее.