Наш старый добрый двор - Евгений Астахов

— Около тридцати… Тридцать два…

— Сколько осталось в прикрытии?

— Двести семьдесят шесть… Нет, двести семьдесят пять. Один, Герберт Траубе, он хотел предать, спрятал листовку русских, чтоб перебежать с нею к ним. Мы повесим его сегодня же вместе с этим агитатором. Но я думал, может, вы сначала хотите допросить их, так они здесь.

— Кто твой отец, Майер?

— Владелец аптеки. В Лейпциге. Это та аптека, что на углу…

— Вот и продавать бы тебе клистиры! — В строю хихикнули. — Всем десять минут отдыха! — сказал Вальтер как можно мягче. Даже улыбнулся. — Ну а что касается тебя, — добавил он вполголоса, — то если там, внизу, они не продержатся до полудня, то… тебя тоже повесят. Ты понял?

— Да… — У Майера дрогнули колени. — Так я спущусь туда?

— Ты останешься здесь. И все, кто пришел с тобой, останутся. Следи в оба, любой шаг в сторону будет шагом в могилу…

Непрерывная серая цепочка потянулась от дороги к штольне. Два человека и ящик между ними. Пятнадцать ящиков за один раз, двадцать человек с пулеметами в укрытии. Дорога заминирована, «цуг-машины» ушли, все спокойно.

Вальтер щелкнул головкой секундомера. Темп отличный. Если он продержится до конца работы, то можно будет вернуть треть потерянного времени…

Перед тем как отправить охрану, Вальтер сказал короткую речь.

Строй черных эсэсовских мундиров, строй серых мундирчиков гитлерюгенда. А он с Петцолдом посредине.

— Немецкие солдаты! Мы с вами продолжаем воевать, для нас не существует приказов о капитуляции! То, что сделано вами сейчас, имеет неоценимое значение для нашей общей борьбы, для будущего Германии. Фюрер покинул нас, он ушел из жизни, но остался в сердце каждого истинного немца. Он завещал нам свои идеи, свое дело, свою борьбу. И мы ведем ее вместе с вами, доблестные немецкие солдаты! — Вальтер повернулся к строю охраны. — Сейчас мы расстанемся, но ненадолго. Все вы остаетесь в строю. В этом пакете инструкции, адреса, по которым вы рассредоточитесь на время, деньги. Гражданская одежда в ящике, находящемся в «цуг-машине». Вот ключ, возьмите, штурмфюрер. Вы назначаетесь старшим. На десятом километре начнете переодеваться на ходу. Сходить по одному, порядок указан в инструкции. Удачи вам! Хайль Гитлер!..

— Вы вручили им ключ от рая, Вильгельм, — усмехнулся Петцолд. — Но держу пари, что они не проедут десяти километров. Им раньше захочется в рай, вот увидите. Это печально: нет дисциплины — нет Германии…

Вальтера раздражал этот узколицый человек с сухими, зачесанными на лоб волосами. Он был сентиментален и болтлив, а обстановка вовсе не располагала к дружеским излияниям.

— Итак, пари? — Петцолд протянул ладонь, тоже узкую и сухую. Вальтер отметил про себя, что у этого человека все словно специально заужено: и лицо, и мундир, и вот ладонь. — Я очень люблю, — продолжал Петцолд, — такие чисто психологические пари.

— Считайте, что вы его выиграли.

Вальтер повернул голову в сторону скрытого туманом ущелья. Оттуда донесся приглушенный расстоянием взрыв, как будто горы тяжело и коротко вздохнули.

— Слышали?

— Да… — Петцолд глянул на часы, потом на Вальтера. — То, что я вам и говорил, коллега: эти подлецы отъехали максимум на шесть километров…

Последние ящики были аккуратно сложены на стеллажах. Вальтер еще раз проверил груз. Все на месте, все уложено по порядку. Тот, кому приведется со временем прийти сюда, останется доволен работой.

«А вдруг это буду я… — подумалось Вальтеру. — Нет, другой. Мое дело спрятать, вскрывать поручат уже не мне…»

Он вспомнил о координатах, про которые говорили ему в Берлине. Кто-то знает и сейчас эти координаты, где-то записаны цифры, обозначающие их, когда-то они лягут на карту и будет сказано: вот здесь тайник, в этой точке…

— Все, — сказал Вальтер и посмотрел на часы. — Вы  очень быстро выдохлись, малыши, не сэкономили даже часа. Это плохо... Петцолд, снимите внизу охрану, всех сюда. Туман поднялся, того гляди прилетит «кофейная мельница»[54], обнаружит скопление людей и сразу заподозрит неладное.

— А наши там, внизу, держатся! — прислушиваясь к отдаленной стрельбе, сказал Майер. — Уже полдень, а они держатся. — В его голосе звучали торжествующие нотки.

— Думаю, что из последних сил, — охладил Майера Вальтер. — С такими полководцами, как ты… — Он не докончил, оглянулся — снятое оцепление входило в главный штрек. — Все здесь?

— Да, — кивнул Петцолд. — Пятьдесят человек.

— Вот и отлично… Вы все же здорово потрудились, малыши! Я не ошибся, когда заменил вами тех ленивых олухов, что укатили отсюда. Мы с партайгеноссе Петцолдом не рискнули доверить им то, что без колебаний доверяем вам — будущему Германии, ее единственной надежде. Все, что вы здесь видите, — он обвел рукой штрек, ряды ящиков на стеллажах, — это часть фонда, необходимого для нашей будущей борьбы, для реванша, который мы дадим врагам Германии. Вам доверена важнейшая государственная тайна, будьте же достойны столь высокого доверия! Даже перед лицом смерти каждый из вас обязан молчать о том, что видел тут… А теперь… — он посмотрел на часы, — теперь пятьдесят шесть минут отдыха. Вы заслужили его… Майер! Вон в том зеленом ящике нет никаких секретов. В нем отличная колбаса, сало и шнапс. Подкрепитесь как следует, впереди трудный переход. Мы с партайгеноссе Петцолдом не будем вам мешать. Приступай, Майер.

— Яволь!

— Дальше главного штрека не выходить! Всем быть вместе! Майер, ответственность на тебе!

— Яволь.

— И не очень увлекайтесь шнапсом, малыши, впереди у вас еще работа…

Вальтер с Петцолдом пошли вдоль проводки, которая тянулась к выходу из штольни.

— Вы умело повели себя с этими юнцами, — сказал Петцолд. — Похоже, они верят вам как самому господу богу.

— Будем надеяться… — сухо отозвался Вальтер. — Итак, остается в силе исходный вариант схемы: первый взрыв заваливает штрек от начала и до конца, не затрагивая боковые отсеки. Таким образом, если у кого и возникнет вдруг идея заняться без нашего на то разрешения раскопками, то он, пройдя весь главный штрек, не заметит ответвлений.

— Почему бы нам тогда не ограничиться одним взрывом? Чем меньше грохота сейчас, тем, по-моему, безопасней.

Тупость Петцолда раздражала. Неужели в Берлине не смогли подыскать кого-нибудь посообразительней, черт возьми! Или хотя бы помолчаливее…

— Второй взрыв, да будет вам понятно, срежет склон, словно ножом, сомнет штольню и все, что сползет вниз, к самой дороге. Именно второй взрыв исключит само появление у кого бы то ни было идиотской мысли о раскопках. Вы согласны с этим?

— Да, пожалуй… — пробормотал Петцолд.

— Очень рад. Тогда давайте сюда конец кабеля и быстрее в укрытие!..

В ярком свете аккумуляторных фонарей штрек казался даже уютным. Особенно после двух рюмок шнапса.

И колбаса была великолепной. А сало так и таяло во рту! Нечасто приходится есть такое сало. Может, Гуго Майер и жрет его каждую субботу, но у него отец — владелец аптеки и, говорят, неплохо нажился на спекуляции медикаментами.

— За наших доблестных командиров! — Майер поднял над головой бутылку со шнапсом. Он был уже изрядно пьян. — За победу германского оружия! Хайль!

— Хайль! — грохнул в ответ хор голосов.

— Wir müssen siegen![55]

— Wir müssen siegen! — скандировало вслед за Майером полсотни глоток.

И только Нойнтэ молчал. От выпитого шнапса его мутило, колбаса казалась безвкусной и какой-то липкой.

— Солдаты! — продолжал ораторствовать Майер. — У нас еще целых двадцать девять минут. Этого вполне достаточно для того, чтобы не спеша повесить двух негодяев. Как раз в конце главного штрека, где валяются сейчас эти подонки, дожидаясь своей участи, я видел отличную перекладину под потолком. На ней мы и вздернем их.

— Вздернем!

— Предателя Траубе, — Майер поднял над головой руки, — я повешу сам, вот этими руками! А русского уступаю Нойнтэ. Это ведь он так ловко спеленал его, не так ли, друзья?

— Он! Молодец, Фриц Девятка! Вперед!

Все повалили из штрека.

— А ты чего же? — спросил Фрица Майер.

— Я солдат, а не палач, — ответил Нойнтэ. — Тот русский мог убить меня, но не убил.

— Вот и осел! Значит, ты убьешь его. Марш вперед! Я давно присматриваюсь к тебе, Нойнтэ!

Они были одни в узком проходе, ведущем к главному штреку. Рыжие глаза Майера тускло мерцали в свете фонаря.

— Я никуда не пойду, — сказал Фриц. — Ты свинья и палач! Знай, если убьешь Герберта и этого русского, я проломлю тебе череп.

— Вот как?! — взвизгнул Майер. — Еще один предатель?! Сейчас ты у меня…

Он не договорил, осекся на полуслове. Острый конец ножа ткнулся ему в живот.

— Иди и останови их. — Нойнтэ держал нож крепко; в узком проходе не изловчиться, не выбить его из руки. — Тебе никто не давал права выносить смертные приговоры, Майер. Я предупредил тебя и иду к командиру. Он будет решать, а не ты.