На распутье - Павел Дмитриев

— Хорошо. — Товарищ Воронов тряхнул головой, пытаясь отогнать лишние в данный момент мысли, и посмотрел на Шелепина: — Мне нужно знать твои планы.

— Для начала — не допустить застоя, как его называет твой правнучек. Кстати, как он тебе?

— Неожиданно. — Воронов непроизвольно улыбнулся. — Несерьезный какой-то, открытый, смеется все время.

— Но с задачами справляется очень неплохо, часы для съезда видел? — Шелепин постарался разрядить и так слишком сгущенную атмосферу. — Небось твоя кровь сказывается.

— Мне показалось, что при слове КПСС он чуть поморщился?

— Увы, издержки истории его мира…

— Не понимает?

— Хуже — скорее слегка презирает. Не показывает, конечно, но иногда чувствуется. И знаешь, неудивительно это, после их перестройки и приватизации…

Геннадий Иванович непроизвольно потянулся к сигаретам, но Шелепин достал свои «Столичные» быстрее. Потом подумал, предложил валидол. Сложно сказать, что помогло больше, пара глубоких затяжек или таблетка под языком.

— Интересно получилось, прямо как ментоловые сигареты! — Воронов продолжил вопросы. — Так что по планам?

— Мы с Косыгиным много об этом говорили. Что дальше делать, куда вести СССР. И пока понятно только одно: ни социализм, ни демократия по образцу США не помогут СССР даже выжить. В победу коммунизма во всем мире… да ты сам разве в это веришь?

— Никита Сергеевич верил.

Это было действительно так, понимание ситуации легло на обоих членов Президиума изрядным грузом. Тяжело представить, что целая эпоха только что, на их глазах, скрылась за горизонтом истории. Но Александр Николаевич не стал держать паузу и продолжил разговор вопросом:

— А ты?

— Сейчас… Нет.

— Вот и я… Знаешь, после первой беседы с попаданцем я даже подумывал… о разном.

— Неудивительно, — хмыкнул Воронов. — Железный Шурик, истинный коммунист.

— Не надо, — невесело усмехнулся собеседник. — За прошлый год я понял больше, чем за всю жизнь.

— Петр не говорил, когда мы умрем?

— Точно не помнит, о таком в учебниках не пишут. Но в его истории никаких репрессий не было, жили долго, хоть и не всегда счастливо. — Шелепин ехидно добавил: — Тебя, кстати, к моменту смерти Лени в Политбюро точно не было, а на пенсию в их перестройку прожить сложно[297].

— А кто там удержался?

— Из тех, что сейчас, Устинов, Гришин, Суслов, Кириленко…

— Вот как? Даже от Косыгина наш Ильич избавился? — Геннадий отправил в окно остаток сигареты и резко сдвинул стекло на место. — В том, что меня Брежнев задвинет подальше при малейшей возможности, никогда не сомневался. Если хочешь знать, собой жертвовал, только чтобы тебя к власти не пустить.

— Передумал хоть?

— Ты про планы сначала расскажи, а то крутишь все время.

— Нечего говорить о них. — Шелепин одной затяжкой дотянул остаток сигареты и тоже вернул стекло на место. — Наш единственный шанс — провести срочную модернизацию, ну, считай, вторую индустриализацию. Ускорить развитие электронной техники и на равных соревноваться с другими странами.

— Как это сделать конкретно, ты, конечно, не знаешь?

— Сам-то представляешь задачу? — Шелепин презрительно скривил губы, да так, что это было заметно даже в полумраке автомобильного салона. — Подумай сначала хорошенько.

Геннадий Иванович действительно крепко задумался. И чем четче он представлял себе скорость развития технологий в ближайшие тридцать — сорок лет, тем очевиднее становилась невозможность принятой модели социализма. Автоматические станки, системы мгновенного принятия решений, мощь зарубежных финансовых инструментов. Предсовмина РСФСР был практиком и, наверное, лучше кого-либо в СССР представлял себе реальные возможности промышленности страны. Невольно вырвалось:

— Мы не потянем…

— Нет!!! — казалось, Шелепин взорвался. — Нет! Мы сможем! Иного выхода нет. — И продолжил на два тона ниже: — Гена, если ты не сможешь, найдем другого. Того, кто сделает! Чего бы это ни стоило.

От напора собеседника Геннадий Иванович вынужденно откинулся на спинку дивана. Казалось, еще немного, и перед ним встанет призрак недавнего прошлого, вызывающий ужас и восхищение одновременно. Но даже страх не мог загнать в подсознание мысль: «Вот он, единственный шанс». Совсем недавно Воронов был готов пожертвовать своей карьерой, лишь бы не допустить прихода нового вождя. Но сейчас он ясно понял, что пойдет… Пойдет за Шелепиным до конца. Ради детей, своих и чужих, непонятно откуда свалившегося правнука. Да что там, из-за единственного шанса спасти общее дело, не дать ему раствориться в сытой и глуповатой старости.

Товарищ Воронов сделал выбор и просто протянул вперед руку для крепкого товарищеского рукопожатия.

— У нас хоть шансы-то есть?

— Безусловно! — Голос вождя не допускал возражений, он был совершенно, абсолютно уверен в своей правоте. — Петр много рассказывал о Китае. Там в середине семидесятых произошел резкий поворот к частной собственности, и уже через двадцать лет КНР стала второй экономикой мира. Причем с хорошими шансами сделаться первой. Даже фотографии Шанхая показывал — от тысяча девятьсот девяностого года и до две тысячи десятого. Всего двадцать лет, а разница, как в столетие[298].

— Доигрался председатель с охотой на воробьев, — проворчал Геннадий Иванович. — Компартия опять на нелегальном положении, в горах?

— Не угадал! КПК по-прежнему единственная легальная партия Китая, и она реально управляет страной. Даже в две тысячи десятом году на плакатах красуется Великий Кормчий.

— Такое после цитатника Мао? Культурной революции? Это они нас сейчас обвиняют в ревизионизме?!

— Вот именно! Сам бы не поверил, но на куче очень неплохих вещей Петра надписи — «сделано в Китае». Даже телефон, ну, еще в кабинете показывал, он тоже из Поднебесной.

— Обалдеть!

— Хочешь посмотреть метки?

— Верю, не надо. — Воронов замялся. — Извини, что я последний год тебя игнорировал, думал, что ты приспосабливаешься.

— Так вот, если такой прыжок удался голозадому Китаю, неужели мы не сможем?!

— Мы и сейчас… Нет, но как Брежневу удалось все, просто все погубить? Ты еще про нефть Самотлора говорил, сколько бензин стоит в будущем?

— Доллар за литр, это в России и США. В Европе два доллара, там в цене большой налог.

— И с таким ресурсом… Проворонили, к бесу, все достижения СССР?

— Мы по-разному проверяли эту информацию, но… Твой правнук достаточно умен, чтобы всегда говорить только правду. В общем, на умышленной лжи его ни разу не поймали, как ни старались.

— Погоди, это что, реставрация капитализма в Союзе? — Воронов посмотрел в упор. Сомнения опять зашевелились в голове мерзкими червяками.

— Реальный, полный хозрасчет должен помочь. — Шелепин сам последнее время не очень верил в реальность этих слов, но иного собеседник попросту не понял бы. — Нам придется сильно усовершенствовать методы и формы хозяйствования.

— Опять ничего конкретного…

— А чего ты ожидал? — развел руками Александр Николаевич. — Дела приходится смотреть урывками.

— Ну да, это небось посложнее производства будет… Говоришь, Косыгин вопросом занимается?

— Да, похудел даже. Но энергичный, явно второе дыхание поймал.

— Значит, надежда есть…

— Все основные направления роста в ближайшие пятьдесят лет мы знаем. Пусть в основном на минимальном, бытовом уровне. Однако этого хватит, чтобы повысить эффективность исследований в несколько раз.

— Редко же ты бываешь на заводах, — Воронов усмехнулся. — Еще питаешь иллюзии.

— Другого выхода у нас все равно нет! — с нажимом, даже скорее с надрывом отчеканил Шелепин. — Геннадий, ты же сам понимаешь… Эта цель больше меня, тебя, Президиума и ЦК. Она даже больше, чем партия!

За окном мимо дороги неторопливо проползали окна домов. Большинство зияло темнотой, впрочем, хватало и лучащихся электрическим светом. Люди за стеклами спали, ели, ругались, смотрели телевизоры, занимались любовью… Им не было дела до одинокого ЗИЛа, неспеша катящегося в сторону Старой площади.

А утром с корабля Ильича побежали первые крысы.

Предсъездовский Пленум ЦК был назначен на двадцать шестое марта, но перед ним состоялось традиционное заседание Президиума в прежнем составе. Все точки над «i» должны были быть поставлены, сейчас или никогда. Участники тщательно готовились к длительной, возможно, ожесточенной борьбе. Ожидания их не обманули.

Впрочем, начиналось все организованно и формально. Члены Президиума по очереди, не спеша высказывали свою точку зрения. После заслушали кандидатов, вызвали по одному толпящихся в соседней «комнате ожидания» авторитетных завотделов ЦК и даже министров. Картина складывалась одновременно понятная и удручающая. Как всегда происходит при дележе власти, проигравший терял все. А значит, был готов даже на открытый бунт во время съезда. Хуже не станет, а так, вполне реальные шансы на победу сохраняли обе стороны.