Том 8. Пьесы 1877-1881 - Александр Островский

Вера Филипповна. А вот мне бог и помощь посылает.

Иннокентий (тихо). Ну, счастлива ты! Проходи! я пошутил с тобой! (Громко.) Благодарствую, государыня милостивая. (Садится.)

Вера Филипповна уходит. Входят Константин и Ераст.

Иннокентий, Константин и Ераст.

Константин (Ерасту). Этот, что ли?

Ераст. Он самый.

Константин. Мужчина занятный.

Иннокентий. Господа милостивые, соблаговолите странному человеку на пропитание!

Константин. Я на пропитание не даю; коли пропить сейчас, так изволь, подам.

Иннокентий. Давай! Пропью!

Константин. Так ты вот какой странник-то!

Иннокентий. Не осуждай! Коли хочешь подать, так подай; не хочешь, так проходи! Мне не до разговоров.

Константин. Что так? Иль горд очень?

Иннокентий. Не горд, а голоден.

Константин. Накормим.

Иннокентий. Накормишь, тогда и будем с тобой разговаривать.

Константин. Да об чем с тобой разговаривать-то; что ты знаешь?

Иннокентий. Знаю больше тебя; я человек ученый и умный, а ты, как вижу, профан, простец

Константин. А коли ты ученый, отчего ж бедствуешь?

Иннокентий. Я человек, обуреваемый страстями и весьма порочный.

Константин, Нам таких и надо. А выпить ты много можешь?

Иннокентий. И пью, и ем много и жадно.

Константин. Да как много-то?

Иннокентий. Не мерял; только очень много, не-изглаголанно много, поверить невозможно — вот сколько!

Константин. Да, может, хвастаешь?

Иннокентий (отворачивается в сторону). Лучше отойди!.. Проходи мимо!

Константин. Что «проходи»! Ты человек нужный. Надо тебя испробовать: словами-то все можно сказать.

Иннокентий. Испробуй!

Константин. А начнешь пробовать, так, пожалуй, и я больше выпью. С нами такие-то оказии бывали.

Иннокентий. Не выпьешь.

Константин. Да почем ты знаешь? Как ты можешь так… вдруг?.. Ты слыхал романс: «Никто души моей не знает»?

Иннокентий. Не выпьешь.

Константин. Еще это дело впереди.

Иннокентий. Невозможно. Ты не только что не выпьешь, ты руками не подымешь того, что я могу выпить.

Константин. Коли правда, мне же лучше; я на тебе большие капиталы наживу. (Ерасту.) Ну, я теперь его понял, мы с ним и едем. что у вас с теткой будет, извести!

Ераст уходит.

Константин и Иннокентий.

Константин. Ты слышал, что я тебе сказал?

Иннокентий. Нет, я слышу только требования и вопли желудка моего.

Константин. Ну, так я тебе повторю: «Я тебя понял».

Иннокентий. Говори, милостивец, ясней!

Константин. Ты человек голодный; чем ты живешь?

Иннокентий, Подаянием от доброхотных дателей.

Константин. А когда подаяния не хватает по размеру твоего аппетита, тогда что?

Иннокентий. Надо бы умирать с голоду, но я не умираю.

Константин. На пятерню берешь?

Иннокентий. Ты что за духовник?

Константин. Ничего, признавайся, свидетелей нет.

Иннокентий. Да ты уж не товарища ли ищешь?

Константин. Пока бог миловал; а вперед не угадаешь: может, и понадобится товарищ.

Иннокентий. Так не обегай, я работник хороший.

Константин. Сундуков железных ты без ключа отпирать не пробовал?

Иннокентий. Да на что тут ключ, коли руки хороши; а то так и разрыв-траву можно приложить.

Константин. Стало быть, фомка-то бывал в руках?

Иннокентий. Что за мастер без инструмента!

Константин. Судился?

Иннокентий. Было.

Константин. А потом где гостил?

Иннокентий. В арестантских ротах.

Константин. Место хорошее! Ну, поедем! Только ты теперь держи себя, братец, в струне. С хорошими людьми в компании будешь, с купцами с богатыми. Надо тебе русское платье достать. Скажем, что ты с Волги, из Рыбинска, из крючников.

Иннокентий. Знаю, случалось кули-то таскать.

Константин. Нашей компании умей только уважить; а то на целый месяц и сыт и пьян будешь, да и мне будет хорошо.

Иннокентий. Только кормите досыта да поите допьяна, а то рад вам хоть воду возить.

Константин. Ведь тебе умирать бы с голоду в другом месте; а Москва-то матушка что значит! Здесь и такие, как ты, надобны.

Уходят.

Входят Вера Филипповна и Аполлинария Панфиловна.

Вера Филипповна и Аполлинария Панфиловна.

Аполлинария Панфиловна. Да, да, конечно; Как можно без провожатого!

Вера Филипповна. Кого ж я возьму?

Аполлинария Панфиловна. Мало ль у вас… Ну, хоть Ераста.

Вера Филипповна. Как можно! Молодой человек целый день занят, ему охота погулять. У них на гулянье времени-то и так немного; чай, вечером-то радехоньки вырваться из дому, а тут еще хозяйку провожай. У меня совесть не подымется.

Аполлинария Панфиловна. Почем знать, может, ему и самому приятно. Вы домой сейчас поедете?

Вера Филипповна. Нет, уж я достою. Я всегда после второго звона отдыхать выхожу, а к третьему опять в собор.

Аполлинария Панфиловна. А уж я поеду. Народу мало; ни посмотреть не на кого, ни себя показать некому. Тут как ни оденься, никто не заметит.

Вера Филипповна. Мне все равно; я не за тем езжу.

Аполлинария Панфиловна. Нет, мы люди грешные; мы и в перковь-то ходим людей посмотреть да себя показать. Прощайте! (Уходит.)

Подходит Ераст.

Вера Филипповна и Ераст.

Вера Филипповна. Присядь, Ераст, отдохни.

Ераст. Помилуйте, смею ли я! Ничего-с, я и постою.

Вера Филипповна. Ведь устанешь, служба-то длинна.

Ераст. Хоть всю ночь-с… Я этого себе в труд не считаю.

Вера Филипповна. Ну, как знаешь.

Ераст. Уж я и то должен за счастье считать, что с вами нахожусь… В одном доме живем, а когда вас увидишь!

Вера Филипповна. Да на что ж тебе меня видеть? Тебе хозяин нужен, а не я.

Ераст. Конечно, всякое дело ведется хозяином; только ведь мы от хозяина-то, кроме брани да обиды, ничего не видим. А коли есть у нас в доме что хорошее, коли еще жить можно, так все понимают, что это от вас. Ведь мы тоже не каменные, благодарность чувствуем; только выразить ее не смеем; потому, как вы от нас очень отдалены.

Вера Филипповна. Что за благодарность! Если я что и делаю, так, поверь, не из благодарности.

Ераст. Я это очень понимаю, только за что ж вы людей так низко ставите? Ведь это значит: «Делать, мол, для вас добро я могу из жалости — нате, мол, я брошу вам… только я так высока для вас, что вы даже н благодарить меня не смеете, и ни во что я считаю вашу благодарность, как есть вы люди ничтожные».

Вера Филипповна. Нет, нет, что ты, что ты! Я никогда так и не думала.

Ераст. Хотя вы и не думали, но оно так выходит по вашим поступкам.

Вера Филипповна. Нет, нет, ты, пожалуйста, не думай! Я нисколько не горда, а только что мне стыдно, когда меня благодарят; я ничего такого особенного… а что только должное…

Ераст. Как, помилуйте, какое должное! Да вот я уж и слов не найду, как вас благодарить.

Вера Филипповна. За что, Ераст?

Ераст. Такое внимание, такая, можно сказать, заботливость обо мне… разве я стою?

Вера Филипповна. Да про что ты?

Ераст. А подарок ваш… помилуйте! Ведь уж это даже вроде как по-родственному; да и от родственников нынче не дождешься… Какие ж мои заслуги против вас, помилуйте!

Вера Филипповна. Может, и есть тебе подарок, только ты на меня не думай!

Ераст. Эх, Вера Филипповна! Вот опять с вашей стороны гордость, а мне унижение. «Бросила тебе, нищему, а благодарности не желаю».

Вера Филипповна. Нет, нет, что ты… Бог с тобой! Ну, я, я…

Ераст. Благодарность… ведь оно такое чувство, что его не удержишь, оно из души просится. Может быть, сколько слез пролито, пока я дождался, чтоб вам ее выразить.

Вера Филипповна. Ну, хорошо, я принимаю твою благодарность.