Странный Томас - Кунц Дин Рей

— А эта карточка для слепых? — спросил я.

— Нет. Необязательно.

Она на мгновение приложила карточку ко лбу, словно ясновидящая, пытающаяся прочитать записку в запечатанном конверте.

Я не знал, зачем она это сделала, но решил не спрашивать.

Медсестра вновь начала водить пальцем по точкам.

— Примерно четверть таких карт со шрифтом Брайля, как эта. От вас требуется прижимать палец к точкам и медитировать на каждой букве.

— Но что на ней написано?

Она продолжила водить по карточке пальцем, а лицо становилось все мрачнее.

— Я не знаю шрифта Брайля. Обычно на такой карточке пишут несколько вдохновляющих слов. Мантру, фокусирующую вашу энергию. Она пишется на упаковке, в которой поступает карточка.

— Упаковки у меня нет.

— Вы можете заказать общепринятую фразу, личную мантру, все, что угодно. Но черную карточку я вижу впервые.

— А обычно они какого цвета?

— Белые, золотые, серебряные, небесно-синие, зачастую зеленые, для мантр защитников чистоты окружающей среды.

Лицо медсестры стало уж совсем мрачным.

— Так где вы ее нашли?

— На первом этаже, на полу в холле, — солгал я.

Из-за стойки медсестра достала пластиковую бутылку «Пьюрелла». Выдавила на ладонь чистящий гель, поставила бутылку, энергично потерла руки, очищая их.

— На вашем месте я бы от нее избавилась. — Она все терла руки. — И чем быстрее, тем лучше.

— Избавиться… почему?

Она выдавила на ладонь так много «Пьюрелла», что я почувствовал запах испаряющегося этилового спирта.

— У нее отрицательная энергия. Плохое поле. Она принесет вам беду.

Мне захотелось спросить, в какой школе она получила диплом медицинской сестры.

— Я выброшу ее в урну для мусора, — пообещал я.

Веснушки на ее лице стали ярче, загорелись, как крупицы кайенского перца.

— Только не выбрасывайте ее здесь.

— Хорошо, — кивнул я. — Не буду.

— И не в больнице. Поезжайте в пустыню, где никого нет, разгонитесь, а потом выбросите карточку в окно, пусть ветер куда-нибудь ее унесет.

— Ваш план мне нравится.

Руки высохли, очистились. Хмурое выражение лица исчезло вместе со спиртовым гелем. Она улыбнулась.

— Надеюсь, хоть чем-то я вам помогла.

— Очень помогли.

Я вынес черную карточку за территорию больницы, в уходящую ночь, но не для того, чтобы увезти в пустыню.

Глава 43

Радиостанция «Голос долины Маравилья» находится на Главной улице, в самом центре Пико Мундо, в трехэтажном кирпичном здании, между адвокатской конторой «Накер-и-Хисскус» и пекарней «С добрым днем».

В этот предрассветный час окна в пекарне уже горели. Когда я вышел из автомобиля, улица благоухала запахами только что испеченного хлеба, булочек с корицей, лимонного штруделя.

Бодэчи нигде не просматривались.

Нижние этажи здания занимают офисы. Студии, из которых велось вещание, располагаются на верхнем этаже.

Стэн (Торопыга) Люфмундер был дежурным инженером, Гарри Бимис, которому за долгое время работы в радиобизнесе так и не придумали прозвища, продюсировал программу «Вся ночь с Шамусом Кокоболо».

Показав жестами, что мне следует совокупиться с самим собой, они смилостивились и кивнули, после чего я зашагал по коридору к двери студии прямого эфира.

Из динамика в коридоре лилась тихая мелодия «Нитки жемчуга» бессмертного Гленна Миллера, которая в данный момент шла в эфир.

Источником являлся, конечно же, си-ди, а не виниловый диск, но в своей программе Шамус использует сленг 1930-х и 1940-х годов.

Гарри Бимис дал ему знать о моем приходе, поэтому, когда я вошел в студию, Шамус снял наушники и повернулся ко мне.

— Эй, Волшебник, добро пожаловать в мой Пико Мундо.

Для Шамуса я — Волшебник страны Оз, или просто Волшебник.

— Почему ты не пахнешь персиковым шампунем? — тут же последовал вопрос.

— Мне дали мыло без отдушки.

Он нахмурился.

— Надеюсь, твои отношения с богиней не закончились, а?

— Они только начинаются, — заверил я его.

— Рад это слышать.

Обшитые плитами звукоизоляционного материала стены приглушали наши голоса, сглаживали резкие ноты.

В его темных очках стояли синие стекла, а кожа была такой черной, что тоже отливала в синеву.

Я встал перед ним и шлепнул о стол медитативной карточкой, чтобы заинтриговать его.

Он не подал вида, будто ему интересно, не протянул руку к карточке.

— Утром, после шоу, я собираюсь прийти в «Гриль» полакомиться ветчиной, поджаренной с луком, а если не наемся, чем-нибудь еще.

— Сегодня я не работаю, — предупредил я его. — Взял отгул.

— А чего ты взял отгул? Решил провести день в магазине покрышек?

— Думаю, поиграю в боулинг.

— Так ты у нас — любитель оторваться, Волшебник. Просто не знаю, как твоя дама терпит тебя.

Мелодия Миллера закончилась. Шамус наклонился к микрофону и начал что-то рассказывать, перемежая свои слова отрывками из «Прыжка в час ночи» Бенни Гудмана и «Прокатись на поезде А» Дюка Эллингтона.

Мне нравится слушать Шамуса. Такого голоса в радиобизнесе нет ни у кого. В сравнении с ним Барри Уайт[58] и Джеймс Эрл Джонс[59] кажутся охрипшими ярмарочными зазывалами. Для профессионалов он — Бархатный Язык.

С десяти вечера до шести утра, каждый день, за исключением воскресенья, Шамус крутит, как он говорит, «музыку, которая выиграла большую войну», и пересказывает истории ночной жизни давно ушедшей эпохи.

Девятнадцать часов в сутки радиостанция зажимает музыку, отдавая предпочтение ток-шоу. Руководство предпочло бы отключать вещание на послеполуночные часы, когда радио практически никто не слушает, но, согласно лицензии, радиостанция должна работать в формате 24/7: двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.

В такой ситуации Шамус получает полную свободу, может делать все, что угодно, а ему угодно развлекать себя и своих страдающих бессонницей слушателей великой музыкой эры Биг-бэнда. В то время, говорит он, музыка звучала настоящая, а в жизни было куда больше правды, здравого смысла, доброй воли.

Впервые услышав его рассуждения на эту тему, я выразил удивление, что он с такой любовью говорит о годах активной расовой сегрегации. Он ответил: «Я — черный, слепой, очень умный и тонко чувствующий. В любую эпоху жизнь для меня не может быть легкой. Но тогда культура была культурой, характеризовалась изяществом и вкусом».

Теперь же он говорил своим слушателям: «Закройте глаза, представьте себе Дюка в его фирменном белом фраке и присоединитесь ко мне, Шамусу Кокоболо, едущему на поезде А в Гарлем».

Мать назвала его Шамусом, потому что хотела, чтобы он стал детективом.[60] Но после того как в три года он ослеп, о карьере в структурах охраны правопорядка пришлось забыть. Кокоболо — фамилия его отца, уроженца Ямайки.

Подняв пластиковую карточку за торцы большим и указательным пальцами, он спросил: «Какой-то на удивление глупый банк выдал тебе кредитную карту?»

— Я надеялся, ты скажешь мне, что это такое.

Одним пальцем он провел по поверхности карточки, не читая слова, определяя ее природу.

— О, Волшебник, надеюсь, ты не думаешь, что я нуждаюсь в медитации, когда со мной Каунт Бейси, Сэтчмо и Арти Шоу.[61]

— Так ты знаешь, что держишь в руке.

— За последнюю пару лет люди подарили мне с десяток подобных карточек с разной тематикой, словно исходили из того, что слепые, раз не могут танцевать, должны медитировать. Ты уж извини, Волшебник, но я не ожидал, что ты принесешь мне эту пластиковую медитативную ерунду. Я был о тебе лучшего мнения.

— Жаль, что испортил его. Но я не собирался дарить тебе эту карточку. Мне лишь хочется узнать, что на ней написано шрифтом Брайля.