Зимний сад - Адель Эшуорт

Дыхание Томаса становилось все более прерывистым, желание – все более острым, он уже едва сдерживался. Мадлен стонала все громче, все исступленнее ласкала свои груди и оттягивала отвердевшие соски.

– Ох, как же мне хорошо, – прошептала она, закрывая глаза.

Томас понял, что Мадлен принялась поглаживать пальцами свой бутон, средоточие страсти. Томас смотрел на нее как зачарованный; он вдруг почувствовал, что еще секунда – и он не выдержит.

– Ты сводишь меня с ума, – прохрипел он. Мадлен не ответила. Прерывисто дыша, она со стоном запрокинула голову, и Томас почувствовал, как ее длинные роскошные волосы прикоснулись к его изуродованным ногам. «Она взглянула на них без содрогания», – внезапно промелькнуло у него.

– Мадлен, ты прекрасна, – прошептал он. – Ты прекраснейшая из женщин.

Он не знал, слышала ли она его, поняла ли, – слишком близко она подобралась к вершине блаженства. По-прежнему лаская себя, Мадлен стонала все громче. Томас поглаживал ее по спине и по бедрам.

Внезапно она вскинула голову и, широко раскрыв глаза, прошептала:

– О Томас...

– Мэдди, любовь моя... – прошептал он в ответ. Она еще шире раскрыла глаза.

– Томас... О Господи, Томас...

В следующее мгновение с губ ее сорвался громкий стон, и она забилась в сладостных конвульсиях.

Томас почувствовал, что больше не в силах сдерживаться. Как только Мадлен затихла, он обнял ее за талию, приподнял и уложил на спину. Сам лег сверху.

Не проронив ни слова, Мадлен раздвинула ноги, и он тотчас вошел в нее. Затем, упершись ладонями в коврик, заглянул в прекрасное лицо Мадлен. Губы ее тронула улыбка, и она с хрипотцой в голосе проговорила:

– Я даже не представляла, что с мужчиной может быть так хорошо.

Он еще глубже вошел в нее и прошептал:

– Мадлен, я от тебя с ума схожу.

Она провела ладонями по его плечам. Потом обняла за шею и сказала:

– Томас, мне ни с кем не было так хорошо. Такое со мной впервые. Ты мне веришь?

В голосе ее звучала робость, хотя она и пыталась это скрыть. Склонившись над ней, Томас стал покрывать поцелуями ее лицо.

– Верю, Мадлен, – прошептал он в ответ, чувствуя, как исступленно колотится его сердце. – Верю, потому что и со мной такое в первый раз.

Мадлен прерывисто вздохнула, и Томас, чуть приподнявшись, снова заглянул в ее глаза. Он чувствовал, что лоб его покрылся испариной. Сдерживаясь изо всех сил, по-прежнему не двигался; ему хотелось подольше продлить этот момент – без сомнения, самый замечательный в его жизни.

Мадлен наконец не выдержала и, ухватив его обеими руками за бедра, тихо произнесла:

– Томас, я больше так не могу...

Он приподнялся, и она, устремившись ему навстречу, прошептала:

– Да, вот так...

– О Мэдди... – бормотал Томас срывающимся голосом. Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами, выражая своим взглядом всю свою любовь к этой удивительной женщине, не испугавшейся его увечья, не отвергшей, принявшей его таким, какой он был.

Внезапно Томас понял, что впервые после ранения не чувствует боли в ногах. В эти мгновения душа его пела, а сердце переполнялось радостью; сейчас он был по-настоящему счастлив.

– Мэдди, я не хочу, чтобы ты уезжала, – прошептал он, глядя в чудесные глаза Мадлен.

Глава 20

«Мэдди, я не хочу, чтобы ты уезжала».

Эти слова постоянно звучали у нее в ушах – звучали даже сейчас, когда она, быстро шагая по усыпанной снегом дорожке, направлялась к церкви, на воскресную утреннюю службу.

Прошел всего лишь час с тех пор, как Мадлен проснулась в постели Томаса, в его объятиях. Проснулась – и тотчас же вспомнила эти его слова. Она чувствовала, что ей не хочется уезжать, однако понимала: бурная ночь закончилась, и теперь такие мысли опасны.

Разумеется, она уедет. Рано или поздно ей придется уехать. Не может же она остаться в Англии, чтобы... Чтобы – что? Выйти за Томаса замуж? Нелепая мысль, хотя не такая уж неприятная. Тем не менее Мадлен удивилась: ведь прежде мысли о замужестве никогда не приходили ей в голову. Она привыкла думать, что не принадлежит к тем женщинам, которые стремятся выйти замуж. А Может, уехать с ним в Истли и стать его любовницей? В таком случае они могли бы вместе проводить расследования. Нет, смехотворная идея! В этой стране ее никогда не примут – ни в качестве жены Томаса, ни в качестве его любовницы. И вообще ее место – во Франции. Именно там требуются ее способности и огромный опыт. А здесь они могут понадобиться лишь на какое-то время, как, например, сейчас. И Томас должен был это знать. Как должен был знать и то, что их отношения, если таковые возникнут, будут непродолжительными. Да, им придется расстаться. Жаль только, что мысль об этом причиняет такую боль...

«А прошедшая ночь была просто потрясающая», – подумала Мадлен, радостно улыбаясь. Оставалось лишь надеяться, что местные дамы, с которыми она неминуемо встретится через несколько минут, не заметят, в каком приподнятом настроении она пребывает. Томас так страстно желал ее, был таким внимательным, нежным... и неутомимым. Да, он был неутомим, хотя ему почти сорок. Впрочем, ничего удивительного. Ведь он слишком долго обходился без женщины и наверняка решил наверстать упущенное. Она была этому безмерно рада. В конце концов, утомившись, они заснули в его постели. Когда же она проснулась, в голову ей пришла совершенно неожиданная мысль. И теперь следовало об этом хорошенько подумать...

Проснувшись, Мадлен сказала себе: «Господи, как же ты глупа». И действительно, она поступила крайне легкомысленно – не позволяла Томасу в моменты экстаза выходить из нее. Ведь он несколько раз пытался это сделать, но она всякий раз почему-то удерживала его. Почему? Мадлен не могла ответить на этот вопрос. Вероятно, ей хотелось, чтобы эта волшебная ночь запомнилась Томасу на всю жизнь, хотелось, чтобы он навсегда забыл о перенесенной боли и о своей ущербности. Ведь все эти годы он, конечно же, считал, что любая женщина, узнав про его изувеченные ноги, отвернется от него с презрением. Впрочем, Мадлен чувствовала, что дело не только в этом; ей казалось, что она руководствовалась и какими-то другими, более сложными чувствами. Но какими именно – она еще не понимала. И возможно, никогда не поймет.

Разумеется, Томас и так получил бы удовольствие, даже если бы вовремя вышел из нее. Но она упорно удерживала его, хотя прежде никогда себе такого не позволяла – ни с одним мужчиной. Она всегда боялась забеременеть, но прошедшей ночью для нее это почему-то не имело значения.

И вот сейчас, холодным январским утром, Мадлен поняла: пришло время взглянуть правде в глаза. А правда состояла в том, что она вполне могла забеременеть. При этой мысли по телу ее пробежала дрожь. К ее удивлению, это была не дрожь отвращения, а дрожь, вызванная необычным теплом во всем теле. Мадлен знала, что Томас любит ее, – теперь она уже нисколько в этом не сомневалась. И если у нее родится от него ребенок, то он будет любить его – в этом тоже не могло быть сомнений, пусть даже у нее, у Мадлен, небезупречное прошлое. И еще она точно знала: если у нее действительно появится ребенок, то Томас навсегда останется с ней и всегда будет любить ее. Мадлен прочитала это в его глазах в тот момент, когда он, не выходя из нее, содрогался в сладостных конвульсиях. Возможно, именно поэтому, и только поэтому она удерживала его.