Семья Зитаров, том 1 - Вилис Тенисович Лацис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
6
Эрнест Зитар не отличался разговорчивостью и, находясь в обществе, предпочитал больше слушать, чем говорить. Но случается, у человека вдруг появляются наклонности, совсем не свойственные ему. Вот ведь он, забыв всякий страх, освободил сеть от запутавшейся в ней мины, хотя его и нельзя назвать смелым. Безусловно, это было чудом. За первым чудом последовало второе: неразговорчивый парень горячо жаждал говорить с Вилмой Галдынь — говорить наедине, лучше всего у нее дома. Он целыми днями только об этом и думал, а встретив Вилму, напоминал ей об этом. Но, как назло, всегда выходило так, что разговор наедине не мог состояться.
Днем Вилма редко бывала дома. У нее постоянно находились дела: то в лавку сходить, то к матери, к свекру, то снести белье офицерам. Если она никуда не ходила, то была занята дома: стирала белье, сушила, гладила. А рядом с ней, как и полагается верной подруге, сидела с вышиваньем в руках Эльза Зитар. Вечерами же — о, Эрнесту не хотелось даже думать об этом — в маленьком домике занавешивались окна, и за ними до полуночи продолжалась неведомая, таинственная жизнь, в которой Эрнест не участвовал и о которой мог только догадываться, сгорая от томления.
Вилма, используя расположение Эрнеста, старательно избегала его, причем делала это так ловко, что Эрнест ни в чем не мог ее упрекнуть. Эта женщина всю осень играла с ним, как с ребенком. И хотя ребенок был настойчивым и капризным, она не отнимала у него надежды, подбадривала упавшего духом малого, но всегда держала его на почтительном расстоянии. И это сводило Эрнеста с ума. Вилма давно догадывалась об истинных намерениях парня. В известной степени ей даже льстила такая настойчивость. И если все же она избегала его, то совсем не потому, что Эрнест ей не нравился. Просто она считала, что с местными парнями опасно связываться. Какой-нибудь приезжий Павлуша или Лебедев жил положенное время и исчезал, а с его уходом никто не вспоминал о прошлом. Местный парень все время был здесь, и его присутствие напоминало о прошлом даже тогда, когда хотелось забыть о нем. Он может все разболтать, похвастать победами перед товарищами и, наконец, просто надоедать в то время, когда в его дружбе миновала всякая надобность. Вот почему Вилма избегала Эрнеста.
Эрнест ее сдержанное поведение объяснял по-другому. Рыба — это пустяк; на сырти и лещах далеко не уедешь, а шоколадом ее в достаточной мере снабжают золотопогонники. Она ждет какого-нибудь существенного подарка.
И Эрнест решил покорить Вилму дорогим подношением, тем более, что и случай удобный представился. Отец как-то в разговоре упомянул, что этой зимой закажет новую лодку для рыбной ловли, а одну из старых, если подвернется подходящий покупатель, можно будет продать. Эрнест немедленно начал действовать. Старая лодка еще достаточно хорошо сохранилась, и, если ее привести в надлежащий вид, ею можно будет пользоваться не один год. Покупатель нашелся — один из прибывших прошлым летом на побережье, по фамилии Липацис.
Ни слова не сказав отцу, Эрнест сходил к Липацису. Лодка тому была необходима, и он отправился с Эрнестом на взморье. Они тут же условились о цене — двадцать четыре рубля, которые уплачиваются сразу, причем Эрнест должен дать Липацису еще две пары весел и черпак для воды.
Они договорились, что Липацис на следующий день принесет деньги и перегонит лодку к своему месту на берегу, немного севернее устья реки. Двадцать четыре рубля наличными деньгами! У Вилмы дух захватит, когда Эрнест выложит ей такую сумму. Нет, он их небрежно бросит на стол с таким видом, будто это для него ничего не значит. «Возьми, это твои, я тебе дарю их. Теперь ты найдешь время поговорить со мной?» Да, теперь у нее, конечно, найдется время. И они будут разговаривать долго, до утра. И ни Галдыниете, ни прапорщики не посмеют мешать им. За двадцать четыре рубля этого можно потребовать.
Наутро Эрнест потихоньку от домашних снес в лодку весла и, будто приводя в порядок снасти, пробыл на берегу до самого полудня, сильно опасаясь, как бы отец не вздумал заглянуть сюда раньше, чем Липацис уведет лодку.
Липацис явился в назначенное время. Осмотрев еще раз лодку, он нашел в ней изъяны и пытался выторговать четыре рубля, но Эрнест был непоколебим.
— Как хотите, дешевле не продам, — заявил он. — У меня есть другие покупатели. Лодка стоит все тридцать.
Так оно и было на самом деле. Старый Зитар не отдал бы ее дешевле, но Эрнест спешил. В конце концов, Липацис сдался и отсчитал двадцать четыре рубля новенькими хрустящими бумажками. Эрнест аккуратно сложил деньги и убрал их в карман, затем стал торопить Липациса с отъездом. И вдруг покупатель заметил, что в лодке нет черпака.
— Как же так? Ведь я покупал с черпаком!
Стоило ли говорить о таких пустяках? Эрнест, рассерженный, отправился домой за черпаком. Липацис тем временем, как и полагается собственнику, возился около лодки: воткнул уключины, вставил весла и привел в порядок слани. Покончив с этим, он раскурил трубку и уселся на скамейке, довольный покупкой.
Поднявшись на дюну, Эрнест заметил отца: он шел к взморью с каким-то мужчиной. Увидев Эрнеста, Зитар сказал что-то незнакомцу и отвел сына в сторону.
— Я продал сейчас старую лодку, — сказал капитан. — Он вчера осмотрел ее. Дает двадцать восемь рублей. Как ты думаешь, не продешевил?
В другое время Эрнест почувствовал бы себя польщенным тем, что отец обращается к нему за советом, как к равному, но в эту минуту у него земля горела под ногами. Будь проклят этот Липацис со своим черпаком! Убирался бы лучше восвояси, пока не поздно.
— Вряд ли кто даст больше, — ответил Эрнест с занятым видом. — Отдавай, если он берет, — и повернулся, чтобы уйти.
— Ты помог бы столкнуть ее в воду, — продолжал капитан. — Он, вероятно, захочет посмотреть лодку на воде.
— Я сейчас… только сбегаю домой.
— Возвращайся скорее, — сказал ему вслед отец, спускаясь с дюны.
Эрнест не пошел домой. Он не смел вернуться и на берег. Чувствуя, какой сейчас разыграется скандал, он решил, что лучше всего издали посмотреть, как все будет происходить. Поэтому он свернул с тропинки и спрятался в кустарнике на дюне, откуда можно было обозревать все побережье. «Вот заварилась каша… Что-то будет?..» — думал он.
Ага, уже
