Мальтийский крест. Том 2. Черная метка - Василий Звягинцев

Даже средний русский бомбардировщик теперь на одной заправке долетит до любого английского города и любой военно-морской базы. Хоть до Саутгемптона. Оркнейские острова — те вообще под прямым прицелом «Рюриков» и тяжёлых, вооружённых пятнадцатидюймовой артиллерией «Измаилов».

Когда всё это станет достоянием прессы, не отставка грозит мистеру Уоллесу. Разъярённая толпа (особенно заранее подготовленная) может растерзать его в буквальном смысле, а дом в центре Лондона и загородные поместья — сжечь в назидание прочим. Бывали в английской истории такие прецеденты.

— Вам это нравится, господин премьер? — заботливо спросил Олег Константинович. — А ведь не я это начал. Помните — тысяча восемьсот пятьдесят четвёртый год? Петропавловск-на-Камчатке.

Зачем пришли они из Альбиона?Что нужно им? Раздался дальний гром,И волны у подножья бастионаВскипели, обожжённые ядром…[82]

— Зачем вы приходили туда, за двадцать тысяч миль? Чтобы нашлось местечко для похорон адмирала Прайса?[83] Не спорю, могила на склоне Петропавловской сопки моряку приятнее, чем яма для детоубийц на окраине Лондона… Так Россия большая, двадцать четыре миллиона квадратных километров. Всем хватит… Да что вы молчите? У нас дружеский разговор. Я вот сейчас назову вам ещё десяток фамилий людей, у которых вы давно на содержании. И они вам, в случае чего, не помогут. Давайте так рассудим. Мы воевать не хотим, пусть повод имеется прямо великолепный. Исход войны одной Англии против одной России вам понятен. Коалицию вы создать не успеете, наш флот сильнее, сухопутной армии у вас просто нет. Согласны?

Премьер сдавленно кашлянул. Были бы настоящие силы и характер, бросил бы трубку и тоже застрелился. Как удивительно к месту помянутый Олегом адмирал Прайс. А не хочется. Жить куда лучше, особенно если ещё раз вдуматься в слова Олега Константиновича. Великолепные условия он предлагает. Данный прискорбный эпизод считать не случившимся, базу признать пиратской, неустановленной принадлежности. Забыть иные-прочие межгосударственные недоразумения, вернуться к временам «искренней дружбы», которая то ли была, то ли нет с тысяча девятьсот четырнадцатого по восемнадцатый год.

Император очень хорошо помнил, а премьер Уоллес, видимо, забыл, а то никогда и не знал интересный эпизод общей истории.

В тысяча девятьсот четырнадцатом году, в самом начале Мировой войны в Средиземном море зависли, что называется, немецкие крейсера, линейный «Гебен» и лёгкий «Бреслау». Деваться им было некуда, море плотно контролировалось английским, французским, итальянским флотами. Ни через Гибралтар, ни через Суэц не уйти. Выхода у адмирала Сушона оставалось только два — геройски погибнуть в неравном бою, подобно «Варягу», или сдаться. Но он нашёл третий — прорываться через всё море на норд-ост.

Турция тогда ещё числилась нейтральной, но Сушон был политик покруче нынешних. Вопреки прямому приказу своего Адмирал-штаба он повернул к Проливам.[84] На переходе от Мессины до Дарданелл преследующие его английские линейные крейсера «Индефетигейбл» и «Индомитебл», совокупно с крейсером «Дублин» и «Глостер», легко могли раскатать в тонкий блин «Гебен» с «Бреслау», едва выжимавшие осенью четырнадцатого года двадцать два узла при двадцати семи английских.

Однако английские адмиралы Милн и Трубридж, получив инструкции из Лондона, одновременно приняв к сведению мнение французского комфлота Лапейрера о том, что его корабли с немцами сражаться не в состоянии и технически, и психологически, сделали то, что сделали. «Гебен» и «Бреслау» пришли в Константинополь, где были, якобы куплены у Германии Турцией. Адмирал Сушон под титулом Сушон-паша назначен командующим флотом, и весь остальной турецкий флот перешёл под его полное, беспрекословное и никакими законами не регулируемое подчинение, что в обычной дипломатической практике явление как бы и немыслимое. Но Олег Константинович отныне решил именно такие отношения с соседями-союзниками взять за основу. И о дальнейшем Император напомнил собеседнику. Усиленный германскими крейсерами турецкий флот три года рейдировал в Чёрном море, уступая российскому в артиллерии, но вдвое превосходя его по скорости. Англичане радовались — никакая Босфорская операция русских до конца войны невозможна, дай им бог свои базы хоть как-то прикрывать. А они, «сердечные друзья»[85] в то время, когда русские корпуса гибнут в Восточной Пруссии, спасая Париж, сами возьмут, что хотят и где хотят. К случаю вспомнил стихотворение ныне забытого автора:

Ты ушла в Мазурские болота,Защищая Франции престиж,Русская гвардейская пехота,Понаслышке знавшая Париж.А Россия получала займы,Вас Антанте продав за аванс.Лишь кувшинки, полные слезами,До сих пор оплакивают вас.И уходит в землю кровь густая,Унося с собой пожаров жар.Будто бы Земля внутри пустая —Столько крови нужно в этот шар…

Но зато и сами союзнички, по законам исторической справедливости, своё получили. Так получили, что от души умылись кровавыми соплями!

Утопив германские крейсера, они через год не пролили бы море собственной крови, пытаясь штурмовать укрепления Дарданелл. Русский десант на Босфоре, не имея противодействия на коммуникациях, спокойно дошёл бы до Седдюль-бахира и Кумкале,[86] освободив союзникам 18 линкоров, 12 крейсеров, 40 эсминцев и полумиллионную армейскую группировку[87] для действий на других театрах. Глядишь, бессмысленная война кончилась бы годом, а то и двумя раньше.

Но занятие союзной Россией Проливов казалось англо-французам страшнее, чем тяжелейшее поражение от общего врага. Ну так и теперь не жалуйтесь, господа.

Император широким жестом расправил усы.

— Мы обо всём договорились, мистер Уоллес? От вас, по сути, ничего не требуется. Пресса пусть болтает, что хочет, служба у неё такая. А вот Кабинет её Величества отныне, перед тем, как предпринять какое-либо действие на арене внешней политики, пусть предварительно осведомится о его разумности и своевременности у нашего посла в Лондоне, барона Гирса. Если что посерьёзнее — можете и прямо мне звонить. А то приезжайте, рыбалка тут у нас на Валдайской возвышенности хорошая. Главное, при разумном поведении пять-десять спокойных лет в нынешнем кресле я вам гарантирую… Россия своих друзей не сдаёт.

ГЛАВА 25

Вчерашний день получился невероятно длинный и страшно насыщенный всяческими событиями. Большинству так называемых «простых людей» за всю жизнь столько переживать не приходилось, за исключением участников главных событий мировых войн. Да и то далеко не всем.

Сегодняшний, напротив, казался пустым — после разговора Сильвии с президентом делать было как бы и нечего. Девушки гуляют в Москве и до вечepa едва ли вернутся. А чем заняться остальным? Фёст подумал и решил, что обстановка вполне позволяет встретиться с Воловичем и кое-кем ещё из журналистской братии. Поделиться собственной информацией, а главное — выяснить, что творится внутри так называемого «экспертного сообщества», как оно намерено реагировать на происходящее. Особенно его интересовали каналы связи Михаила с преступным миром. С помощью Шара выяснить это можно было в несколько минут, но в личной беседе — интереснее. Машина — она и есть машина, а когда глядишь человеку глаза в глаза, ловишь его реакцию на только что сказанное слово, догадываешься, что может значить та или иная интонация, — совсем другой получается коленкор.

Секонд и Сильвия удалились на другую половину квартиры, прямо связанную с две тысячи десятым годом императорской России. Так леди Спенсер показалось удобнее.

И Ляхову-второму опять немедленно стало легче. По всем показателям, лучше даже, чем после воздействия гомеостата. Дома — одно слово.

— Как хотите, леди Си, но не могу я к вам обращаться по имени, — сказал Вадим, садясь в просторное кожаное кресло у письменного стола в переполненном книгами кабинете. Сколько значительных людей до него здесь сидело. — Вот прямо требуется отчество, иначе ничего не получается…

— Старухой я тебе кажусь? — без всякой посторонней эмоции спросила Сильвия.

— Ни в жисть! А так складывается. Не хотите назвать имя своего уважаемого папаши — не надо. Давайте я вас буду называть Сильвия Артуровна?

— Забавно. — Она посмотрела на него чуть по-другому. — А почему?

— Чёрт его знает. Король Артур на память пришёл, да в детстве у меня была подружка с таким отчеством, отдалённо на вас похожая кое-какими манерами…

Сильвия рассмеялась серебристо.

— Хочешь — называй. Тем более что моего гипотетического отца действительно звали Артуром. Лорд Артур Гедеон Филип Дормер Стенхоп Спенсер. Если полностью. Это у тебя ясновидение, озарение или как?