Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ - Френсис Брайан

Посланцы доктора доставляли на бриг сообщения о моем состоянии. В ответ нам сообщали предполагаемую дату отплытия. Мы много раз беседовали с доктором Баллантайном о моих прежних приключениях, но более всего – о том, что я собираюсь предпринять. В этом отношении у него поначалу были серьезнейшие сомнения; он и позднее продолжал высказывать мне свои опасения, однако постепенно пришел к заключению, что ему следует оказать мне поддержку. Я думаю, он принял такое решение, тревожась за мою жизнь; но я также подозреваю, что его заинтересовал сам характер и порядок осуществления моего плана.

Что же касается имени, которое я ему назвал – имени его соседа (как я надеялся и как в действительности оказалось), то доктор по моей просьбе отправил ему записку, прося позволения нанести ему дружеский визит «вместе с гостем, прибывшим на остров»: моего имени он не упомянул. Первый ответ был отрицательным, и я почувствовал, что натолкнулся на серьезное препятствие. Мы снова обдумали ситуацию, и доктор Баллантайн послал еще одну записку, на этот раз в более убедительных и доверительных выражениях, заверяя своего соседа, что наш визит к нему может принести значительную пользу.

В тот же день пришел ответ с приглашением приехать тотчас же, и мы уселись в ландо.[17]

– Я ведь предупреждал вас о своих сомнениях по этому поводу, – сказал доктор.

– Как вам известно, я их вполне разделяю, – ответил я.

– Тем не менее я принимаю ваши доводы, – сказал он. – Они представляются мне весьма существенными. Хотя кое в чем не вполне безупречными.

Ландо поднималось вверх по дороге. Как ярко сияло море под массивной столовой горой, дававшей столь прекрасное укрытие этому заливу! Миссис Баллантайн описывала мне бури, какие бушуют в небе над их холмом и гаванью у его подножия. Когда я впервые оказался здесь много лет тому назад, я был слишком сонным и слишком юным, чтобы запомнить все подробно. Теперь же я сидел в ландо очень взволнованный и, как всегда бывает, когда испытываешь душевный подъем, впивал окружающий меня пейзаж с более обостренным вниманием, чем когда бы то ни было.

Вскоре дорога ухудшилась; в то же время зелень по ее сторонам выглядела так, будто за ней хоть и не очень хорошо, но ухаживают. Мы подъехали к высоким воротам, выкрашенным белой краской; их вид отличался странным сочетанием веселости и неприветливости. Подошли двое туземцев. Один держал ворота приоткрытыми, пока другой стоял и сердито на нас смотрел; оба были одеты в странное подобие ливрей.

Доктор сказал:

– Ваш хозяин нас ожидает.

Нам пришлось ждать: один из слуг ушел в дом, а другой снова закрыл перед нами ворота.

Вскоре ворота широко раскрылись, и нам было позволено въехать. Оба слуги шли перед нашим экипажем. Мы завернули за затененный густыми ветвями поворот, и перед нашими глазами предстал дом. Я видел его, когда мы ехали наверх, а теперь он восхитил меня снова – небольшой особняк с несколькими колоннами и красивым портиком. На лужайке перед домом журчал фонтан. Это был дом преуспевающего горожанина.

Мы вышли из ландо, и я спокойно остановился на ступенях лестницы рядом с доктором Баллантайном, а наш экипаж увели прочь. Несколько минут ничего не происходило; один из слуг стоял рядом, как бы для того, чтобы остановить нас, если мы попытаемся войти в дом. Затем я услышал, что кто-то в доме насвистывает мотив, при звуках которого, должен сказать, мое сердце дрогнуло от удовольствия и от воспоминания о прежних страхах.

Он появился на верхней площадке лестницы, словно султан. Мое внимание привлекло что-то, сильно в нем изменившееся, и я не сразу смог определить – что, но вскоре понял. Прежде его костыль был сделан из грубого дерева, как у любого старого матроса; но теперешний был из серебра. Его чудесная филигрань переплеталась, словно усики лесных растений; подмышечная колодка была из полированного черного дерева, окаймленного серебряной полосой.

Лицо его было по-прежнему широким, как окорок, а в глазах горел былой огонь, словно в них светилась сама Жизнь. Дух преуспеяния так и реял над ним, как реет песня над певчей птицей. Но, по правде говоря, Долговязый Джон Сильвер и теперь мало отличался от того человека, которого я впервые увидел, когда мальчишкой был послан сквайром Трелони в таверну Сильвера рядом с бристольскими доками, от человека, которого сотоварищи-пираты прозвали Окороком.

– Ну и ну, ребята!

Все тот же голос, все тот же смех, словно он колет грецкие орехи. Та же привычка склонять голову набок и пристально вглядываться в тебя блестящими глазами. Волосы, пожалуй, чуть изменили цвет: теперь проседь в них была больше заметна, но остальная их часть, выгорев на солнце, обрела цвет крепкого чая.

Меня удивило, что он почти совсем не удивился. Он спустился по ступеням более ловко и быстро, чем люди помоложе и не искалеченные, как он. Сунув костыль под мышку (я так часто видел, как он это делает), он схватил меня обеими руками за плечи.

– Джим, сынок! Ты не поверишь! Только Джон чуть ли не ждал, что ты явишься!

Я издал недоверчивый смешок, и он отступил на шаг, став серьезным.

– Нет, Джим, клянусь! Я тебя вспоминал, и наши старые времена, и думал, что у меня так и не было случая сказать тебе спасибо за все, что мне удалось сделать. Я ведь вроде как неожиданно ушел, верно, Джим, сынок? – И он усмехнулся.

У Сильвера всегда был дар заставлять людей ему верить, какими бы абсурдными ни были его утверждения. Именно так он и одурачил всех нас – и доктора Ливси в том числе, – когда подбирали команду для первого плавания «Испаньолы». Но я был готов поверить его утверждению, что он «чуть ли не ждал» меня: у него была сверхъестественная способность предвидеть повороты судьбы.

– И вам добрый день, доктор Баллантайн. Я завсегда рад знакомству с соседом. В бухте Джона завсегда гостей привечали, верно, Джим?

– И ты богат, Джон! – воскликнул я. – Посмотреть только! – И я обвел восхищенным взглядом дом и сад.

Моя радость при встрече с ним, вероятно, озадачила доктора Баллантайна. Он с ироническим уважением наблюдал это почти комическое «воссоединение», за забавной внешней стороной которого крылась жизненно важная цель.

– Но, Джим! Ты побывал в битвах! Что это с тобой стряслось?

Он рассмотрел следы повреждений на моем лице, а потом повел нас к дому. Мы вошли внутрь – в просторные комнаты, где царила прохлада; они были богато, но непродуманно обставлены: вещи хозяин покупал, руководствуясь скорее их дороговизной, чем хорошим вкусом. Высокие растения на широкой террасе позади дома давали густую тень. Каковы бы ни были вкусы хозяина, дом выглядел хорошо ухоженным и опрятным.