России верные сыны - Лев Никулин

— Они сидели в ложе, справа от меня, — с необычной для него живостью заговорил Кларк, — очаровательная особа, я даже имел намерение явиться с визитом к этой даме.

— Увы, к моему сожалению, я вынужден просить графиню покинуть Венецию, — со вздохом сказал граф Черни. — Я получил строгий приказ из Вены… Между тем, богатство и связи этой госпожи делают это поручение крайне неприятным для меня.

Разговор этот происходил уже на палубе, у трапа…

Кларк оставался на палубе, пока гондола не отчалила. Приподняв завесу балдахина, граф Черни слегка помахал рукой Кларку. Он долго смотрел в сторону фрегата. Последние лучи заката зажглись на хрустальных стеклах и бронзовых дулах пушек. Казалось, некое чудовище глядело на Венецию множеством алчных кроваво-красных глаз.

Сэр Чарльз Кларк вернулся в каюту. Он успел обдумать предложение австрийского коменданта Венеции. В самом деле, почему бы не доставить заговорщика в Константинополь, это будет лишнее доказательство дружелюбных чувств британского дипломата, питаемых им к великому визирю и блистательной Порте.

Следовало бы как-нибудь отблагодарить старичка-иезуита… Он задумался и вдруг усмехнулся. Тотчас же он приказал положить засушенную голову полинезийского вождя в красивый ларец и отправить в палаццо графа Черни. Он решил, что иезуит заслужил этот странный подарок. Затем он отправил своего секретаря в палаццо Манин к графине Грабовской с письмом, в котором почтительно просил графиню разрешить ему посетить ее, когда ей будет угодно.

…Грабовская решила покинуть Венецию. В палаццо Манин было устроено прощальное празднество. Тысячи свечей осветили большую залу, отражаясь во множестве зеркал. Дворец наполнился зваными и незваными гостями. Гремела музыка; английские офицеры с фрегата «Нортумберлэнд» пили, как лошади, лакрима-кристи, доставленное по этому случаю из папской области. Австрийские гусары танцевали с балетными танцовщицами. На другой день Витович с грустью подсчитывал, во что обошелся праздник, а его нерасчетливая хозяйка все еще не решила, куда она поедет из Венеции.

В то утро во дворец Манин пожаловал новый гость — сэр Чарльз Кларк, британский дипломат.

И когда этот пожилой, уже несколько обрюзгший человек, с сонным выражением лица, появился во дворце Манин, ни сама Анеля, ни Катя Назимова не могли предполагать, какое значение будет иметь его визит в жизни Анны-Луизы, графини Грабовской, в прошлом — девицы Анет Лярош.

23

Фрегат «Нортумберлэнд» приближался к острову Корфу.

В зрительную трубу был виден форт в розовой утренней дымке, белые домики на берегу, темно-зеленые острия кипарисов. Попутный ветер раздувал паруса и легко нес громаду фрегата по темно-синим адриатическим волнам.

Сэр Чарльз Кларк полулежал в кресле на верхней палубе. Теплый, ласковый ветер обвевал его влажное лицо, он находился в состоянии блаженного покоя — все благоприятствовало его путешествию — попутный ветер, погода, а главное — все устроилось так, как он хотел.

В Венеции, перед отплытием фрегата, он еще раз посетил Анет Грабовскую. Кажется, она поняла, что это не был обычный светский визит поклонника, очарованного ее прелестью и остроумием.

К этому времени дипломат получил сведения о состоянии вдовы Грабовской. Владения в Галичине, правда, были запущены, но достойны внимания. Замок на берегу Луары, особняк в парке Монсо, купленные покойным графом в начале революции у бежавшего в Кобленц аристократического семейства, за четырнадцать лет повысились в цене. В мужских руках это будет богатство, которое даст возможность чете Кларк блистать в любой европейской столице. Годы идут, молодость прошла, отцовское наследство прожито, настала пора остепеняться и стать членом парламента, выборы обойдутся недешево.

Британский дипломат полагал недолго задержаться в Константинополе. Поручение, которое ему доверил лорд Кэстльри, состояло в том, чтобы еще раз подтвердить султану незыблемость британской дружбы и намекнуть султану, что Британия не допустит никаких перемен на берегах Босфора.

Двадцать два года назад, в 1791 году, сэр Чарльз Кларк, тогда еще молодой дипломат, в Петербурге, в Императорском театре присутствовал на великолепном придворном спектакле. Давали пьесу-балет, которая называлась «Начальное управление Олега». Красивые танцовщицы в легких греческих туниках венчали лаврами славянских воинов-победителей. Затем появлялся князь Олег и при всеобщем восторге зрителей прибивал свой щит к одной из колонн древнего ипподрома Византии.

Автором этой пьесы-балета, «подражания Шекспиру», как было сказано в программе, была императрица Екатерина.

Наполеон как-то сказал: «Тот, кто завладеет Константинополем, будет владеть миром».

«Греческий проект» Екатерины и Потемкина все еще тревожил британский кабинет, хотя лорд Кэстльри был уверен в том, что императора Александра больше интересует, кто будет сидеть в Варшаве, в Бельведерском дворце, а не в Константинополе — древней Византии. Он, слава богу, трезвый политик.

Все же теперь, когда наполеоновская империя обречена на гибель, лорд Кэстльри пожелал уверить султана в том, что Британия считает «великого турка» законным повелителем славянских племен в турецких владениях и турки могут по-прежнему жечь живьем греков, разорять церкви и вешать греческих священников. И как живое доказательство неизменности дружественной политики Британии сэр Чарльз Кларк везет в трюме «Нортумберлэнда» опасного заговорщика.

Тут британский дипломат вспомнил о заговорщике и приказал позвать вахтенного офицера. Офицер ничего не знал об узнике, и пришлось потревожить капитана. Капитан Вильям Лесли был коротконогий, угрюмый человек со следами страшного ожога на лице — память о Трафальгарском сражении. Он не слишком торопился и заставил Кларка ждать. Наконец Вильям Лесли появился на верхней палубе, сел рядом с Кларком, на подвинутое ему кресло и тотчас занялся ручной обезьянкой, которую нес за капитаном матрос.

— Я полагал увидеть вас, сэр, за обедом… Есть что-нибудь важное?..

Как моряк и воин он все-таки немного презирал этого высокомерного джентльмена, которого считал не более как пассажиром на военном корабле.

— Я возымел желание спросить у вас, сэр, как чувствует себя наш узник. Хотелось бы доставить его туркам в добром здоровье.

Как раз в эту минуту обезьяна укусила капитана за палец, за что получила сильный щелчок по носу.

— Мне докладывали… Проклятая тварь! Кажется, я ее вышвырну за борт!.. мне докладывали, что с тех пор как его доставили на корабль, он не выпил ни глотка воды и не проглотил ни куска хлеба.

— Да? — удивился дипломат. — Чего же он хочет?

— Вероятно, свободы, — подумав ответил капитан. — Славяне — упорный народ.

— Где он содержится?

— В трюме. За решеткой. Обычное место для тех, кого я сажаю под арест.

— Вероятно, там… не слишком комфортабельно? — улыбаясь, сказал дипломат.

— Терпимо, если не считать крыс, вони и духоты. Притом его доставили в цепях.

— И он хочет свободы? Не пьет и не ест?.. До Константинополя, если ветер не переменится, еще шесть-семь суток. Он может умереть. Надо, что б он пил и ел. Надо его хоть изредка выводить на палубу, разумеется, в цепях… Сделайте это, кстати, я хочу его видеть.

И Кларк на мгновение забыл об узнике. Он снова взялся за подзорную трубу и любовался живописными зелеными берегами Корфу, розово-желтыми склонами гор. Ветер принес с берега сладостный запах магнолий. Потом сэр Чарльз любовался дельфинами, игравшими у борта фрегата. Но вдруг послышался звон железа и медленные шаги.

Кларк повернул голову.

Вдоль борта, поддерживая оковы, шел узник. Он щурил глаза от ослепительного солнечного света. Он шел медленно, глубоко вдыхая воздух. За ним шел матрос с обнаженным тесаком.

Узника поставили в трех шагах от дипломата. Но он не смотрел на Кларка. Широко раскрытыми глазами он глядел на розовые горы острова, на густую синеву моря, на дельфинов… Ветер шевелил его спутанные волосы.

— Кто вы? — спросил дипломат.

Узник не ответил. Тогда Кларк повторил вопрос по-итальянски. Узник молчал. Капитан спросил его о том же по-новогречески.

Узник не произнес ни звука. После мрака и едкой вони от гниющей в трюме воды он жадно вдыхал живительный воздух. Вдруг глаза его остановились на одной точке. Он увидел развевающийся на мачте британский флаг, и странная усмешка появилась на его изможденном лице.

— Кто вы? — еще раз спросил капитан.

И тогда узник произнес на новогреческом языке несколько слов.

Голос его звучал глухо, но сильно.

— Он сказал, — переводил капитан, — он сказал, что этот же вопрос он может задать вам. Кто вы? За что вы его держите в оковах? Он требует, чтобы с него сняли оковы. Он требует свободы.