Каллисто - Георгий Мартынов

Широков с напряженным вниманием следил за каждым словом инженера. Он опасался, что причины покушения будут изложены неправильно. Так и случилось. Тогда Широков сам начал говорить. Он прочел каллистянам целую лекцию и сам удивился, как хорошо это ему удалось. Звездоплаватели отлично поняли все, что он говорил, и засыпали его вопросами. Беседа о современной жизни на Земле затянулась до полуночи.

Когда она кончилась, Широков вышел из палатки, решив немного посидеть на воздухе перед сном. Через несколько минут к нему присоединился Диегонь.

— Как быстро и хорошо вы овладели нашим языком! — сказал он.

— Еще недостаточно хорошо, — ответил Широков.

— Правда, что Ляо Сен знает восемнадцать языков?

— Теперь уже девятнадцать.

— Нашим языком он владеет хуже, чем вы. Мне кажется просто невероятным, что человек может удержать в памяти девятнадцать различных языков. У нас всегда существовал только один язык.

— Расскажите мне о вашей родине, — попросил Широков.

Диегонь поднял голову и стал смотреть на звезды. Небо было безоблачно, и туманная полоса Млечного Пути казалась очень яркой. Ночь была теплой, но Широков видел, как каллистянин плотнее застегнул меховой воротник. Для него было слишком холодно.

— Рьельос, — сказал он, — не виден у вас.

— Он виден зимой.

— Да, я знаю. У вас тепло сменяется холодом и опять теплом. «Льетьо» сменяется «зимьой». (Он по-русски сказал эти два слова.)Нам трудно представить себе, как вы живете в таком сменяющемся климате. К тому же и «льетьомь» у вас холодно.

— Мы к этому привыкли, — сказал Широков.

— Да. И поэтому ваша кожа такая светлая. Мне нравится ваша планета. Я хотел бы еще раз посетить ее.

— Вы думаете, что полет к нам будет повторен?

— Конечно. И вы прилетите к нам. Общение двух планет, раз начавшись, будет продолжаться. Но мне, конечно, не удастся еще раз попасть на Землю.

— Почему?

Диегонь повернул голову к Широкову. Его черное лицо плохо различалось в темноте.

— Мне странно слышать от вас такой вопрос, — сказал он. — Так же, как на Земле, на Каллисто существует старость и люди не вечны. Не забудьте, что на полет туда и обратно надо затратить около четырех лет лет, по нашему счету. А на самой Каллисто пройдет одиннадцать.

— Вы еще не стары.

— Мне тридцать шесть лет.

«Семьдесят два по-нашему», — подумал Широков.

— Я не был на вашей планете, — сказал он, — и очень хочу попасть на нее.

— В вашем возрасте это вполне осуществимо. Мне почему-то кажется, что вы полюбите нашу Каллисто.

— Я ее уже люблю, — сказал Широков.

Диегонь ласково положил руку на руку Широкова.

— Мы это видим, — сказал он. — И больше всех полюбили именно вас и именно за это. Мы были бы рады взять вас с собой, когда будем возвращаться на Каллисто.

Широков вздрогнул всем телом от этих слов, отвечавших на его сокровенные мысли. Он смешался, покраснел и был рад, что благодаря темноте его собеседник не видел этого.

— Расскажите мне о вашей родине, — вторично попросил он.

— Вы о ней уже много знаете.

— Нет, совсем немного. Даже очень мало. У нас очень смутные представления о вашей жизни. Как вы живете сейчас? Как жили раньше? Нам кажется, что каллистяне прошли тот путь, который проходят сейчас народы Земли. Я вам рассказывал об этом. Было ли у вас такое же время?

— Земля и Каллисто, — ответил Диегонь, — родные сестры. Как природа и люди Каллисто похожи на природу и людей Земли, так и история обеих планет имеет много общего. Была ли у нас другая жизнь? Да, была и не менее тяжелая, чем та, о которой вы сегодня говорили. Много веков на Каллисто существовало два класса. Вы видели снимки наших жилищ. Это прекрасные здания, достойные того, чтобы в них жил человек. Но так было не всегда. Было время, когда огромное большинство населения жило в условиях неимоверной нищеты. Вы помните, недавно нам показывали картину, «кьиньо», о жизни вашей черной расы в «Афьрьикье». Там были хижины из ветвей растений и люди ходили почти голыми. Вот так и жили каллистяне. Рабский труд и полное бесправие были уделом сотен миллионов. У нас всегда был только один народ, и поэтому для войн, подобных вашим, не было оснований. Но на Каллисто все же лилась человеческая кровь. Класс хозяев, считавшихся божествами, натравливал одну часть населения на другую, пользуясь для этого самыми дикими суевериями сплошь безграмотного населения. Но со временем сознание несправедливости существующего порядка все больше росло и укреплялось в среде рабочих. Росла их организованность, а развивавшаяся техника повлекла за собой и распространение грамотности. Потребовался грамотный рабочий. История развития нашей революционной мысли слишком длинна я сложна, чтобы говорить о ней сейчас. В свое время вы прочтете наши книги и узнаете, как это было. Наша революция свергла класс хозяев. Двести пятьдесят лет тому назад, по вашему счету, этот класс исчез совсем. Каллисто стала зеленой… Сейчас у нас нет ни одного человека, не имеющего самого широкого образования.

Диегонь говорил быстро и горячо. Широков не все понял из его рассказа, но ни словом не перебивал рассказчика. Когда каллистянин замолчал, он спросил:

— Почему вы сказали, что Каллисто стала «зеленой»?

— Объяснение этому слову надо искать в нашей истории, — ответил Диегонь. — Люди, боровшиеся за свободу, назывались «зелеными».

— Какой же общественный строй у вас сейчас?

— Очень простой. Каждый трудится для всех и все для каждого. Богатства планеты принадлежат всем. Каждый имеет возможность полностью удовлетворить свои потребности.

— У нас такой строй называется коммунизмом, — сказал Широков.

— «Кьомьуньизьмь», — с трудом повторил Диегонь. — Объясните, что это означает.

— В прежние времена, — сказал Широков, — у нас люди жили в нищете, кроме небольшой кучки хозяев. Потребности большинства не удовлетворялись. Плоды людского труда шли в пользу немногих, а те, кто создавал эти плоды, не могли жить по-человечески. Такая система еще не везде исчезла на Земле и называется у нас «эксплуататорской». Я не могу перевести это слово на ваш язык.

— Я понимаю, — сказал Диегонь.

— Сейчас, — продолжал Широков, — на половине нашей планеты другой принцип. Мы требуем от каждого отдать все, на что он способен, и даем ему по результатам его труда на пользу всех. Это промежуточная стадия. Мы стремимся к другому. Чтобы каждый человек отдавал обществу все свои способности, а получал все, что ему нужно, независимо от результатов его труда. Это и будет то, что мы называем коммунизмом.