У кого как... - Жанна Курсунская

Эйтан вдруг резко отстраняется от моих губ. Замирает. Вижу влажный блеск в его глубоких глазах.

– Я никому никогда тебя не отдам. Я не смогу без тебя жить, как не смогу жить без воздуха и воды. Это правда.

– Мне нужно возвращаться домой. Бэбиситтер хотела уйти сегодня пораньше. У нее какие-то родственники приезжают в час ночи из Чикаго.

– Я поеду с тобой.

– Ты же только вчера видел сына. Провел с ним чудесный день.

– Мики! Я хочу, чтобы мы поженились...

Не верю ушам. Мне страшно, словно иду по очень-очень тонкому канату. Одно неверное движение, слово, и Эйтан передумает, поднимет брови и скажет: «Шутка. У тебя же нет проблем с чувством юмора».

– Мики! У тебя есть две фотографии?

– Тамира?

– Нет, твои, Мики, твои!

– Зачем, Эйтан...

– Завтра идем регистрировать наш брак. Мы будем жить вместе.

– Долго и счастливо, – шепчу я, – и умрем в один день...

– Нет. Мы не умрем. Просто перейдем в новую форму существования.

– Значит, смерти нет?

– Нет. Смерти не существует. Уж я-то точно знаю.

– Потому что пересаживаешь сердца?

– Потому что... – Эйтан прижимает меня к себе, целует в лоб, – главное, чтобы наши души всегда были вместе.

– Или хотя бы рядом, – шепчу я.

– Пообещай, что больше не будешь бояться войны и голода.

– Я постараюсь.

– И вообще ничего не будешь бояться.

– Ничего?

– Ничего. Я буду всегда с тобой, Мики, потому что ты помогла мне понять, что главное в жизни.

– И что же ты понял?

– Человеку для счастья... настоящего, огромного счастья нужен всего один человек.

– Любимый.

– Да. Очень любимый...

У всякого события есть точная дата. Такого-то числа, месяца, года родила... Тогда-то вышла замуж Вернее, наоборот – вышла замуж, родила... Хотя порядок событии может быть иной. У кого как...

ПОПИСАТЬ В НЕБО

Посвящается моему брату

Круговые огни Иерусалима тонут в ночной глубине. Взлет окончен. Отворачиваюсь от иллюминатора. Молоденькая стюардесса наклоняется к соседу слева. Синяя форменная юбочка туго обтягивает ягодицы. Прикрываю газетой свое звериное желание. Я бы мог много заплатить, если бы она согласилась. Но мы не в джунглях, а в «бизнес-классе». Не стоит портить настроение себе и юной леди. Мысленно читаю строки Танаха: «Не можешь справиться с собой, надень черные одежды, иди туда, где тебя никто не знает». Стремительно проношусь сотни километров. Лечу туда, где меня не знает никто. Лечу в Будапешт.

Прижимаюсь щекой к теплому надгробию, шепчу брату свои желания. Мне кажется... нет, я совершенно уверена, он слышит меня там, на небесах... Ставлю в сводчатое окошко в камне поминальную свечу. Зажигаю. Прикрываю миниатюрную дверцу из толстого стекла. Пламя мгновенно выравнивается и, просвечивая сквозь молочные узоры стекла, становится похожим на вечерние огни, которые мы видим через морозное окно нашей комнаты в те далекие зимние вечера, когда сидели с братом на подоконнике и мечтали о дальних странах. Закуриваю, продолжаю рассказывать о своих новостях. Чувствую – он рядом, мы курим вместе... Брат умер на моих глазах. Я видела его мертвым и обернутым в талес. Была на похоронах и семь дней читала молитвы, но все это никак не убедило меня, что брата больше не существует. Иногда хочется рассказать о нем собеседнику, я произношу: «У меня был брат» – и тут же удивляюсь звучанию своих слов, замолкаю... Собеседник думает – от чувства утраты, на самом деле хочется сказать: «У меня есть брат, очень талантливый поэт и композитор. Он живет сейчас на небесах. Ему трудно, но лучше, чем на земле. Он летает и видит Всевышнего... Он прочел книги жизни всех близких. Брат был младше меня на семь лет, а теперь старше на тысячу. Он мудрый и вознесся на седьмое небо». Все это брат рассказывает, когда мы с ним курим около его могилы. Все это хочется поведать живому собеседнику, но совсем не хочется выглядеть сумасшедшей...

Иногда брат говорит, что наступит время и моя жизнь станет стабильной, упорядоченной, обеспеченной, тогда он оставит меня навсегда. Слово «навсегда» затягивает душу в безысходную тоску, я умоляю брата взять меня к нему на небеса...

Сегодня очень жарко, градусов тридцать... Выливаю на белый иерусалимский камень холодную воду. Влага мгновенно испаряется.

– Ты получишь в подарок золотой перстень с еврейской монетой времен Маккавеев и Александра Македонского. Символ полководца в виде якоря будет изображен с лицевой стороны монеты, а арамейские буквы иудейского государства – с обратной.

– И что тогда произойдет?

– Якорь даст устойчивость и силу, а мудрость древних букв позволит многое...

– Например?

– Этого я не могу тебе сказать.

– Перстень сделает меня счастливой?

– На небе понимание счастья отлично от земного.

– Наше с тобой понимание счастья было одинаковым.

– Было... Монету сделал Иегуда Бецалель специально для тебя в триста двадцать седьмом году до нашей эры по твоему летосчислению.

– Неужели древний еврей знал, что делает монету для моего перстня?

– Нет, это знал лишь Всевышний.

– Когда я получу мой якорь?

– Скоро.

– И ты оставишь меня навсегда?

– Да...

– Нет! Я не смогу без тебя жить!

Слезы горячей волной омывают лицо. Впервые за пять лет после смерти брата на доли секунды ощущаю вдруг – его действительно нет со мной! Смотрю на мирные зеленые горы за каменной стеной кладбища.

– Умоляю, не уходи навсегда! Я ни за что не возьму этот перстень! Мне просто не смогут его подарить! Никто не сможет!

– Синди, я читал книгу твоей жизни...

Розовый муравей заползает в белую ложбинку буквы «р», пьет из нее остатки воды, вылитой мною на могильный камень. Буква «р» вместе с другими составляет строки из песни моего брата:

Странник бывает странным.

Странник уходит рано.

Странник идет по свету,

И исчезает где-то...

Скульптор вылепил гитару и высек на ней стихи. С гитарой брат не расставался всю жизнь. У евреев не принято украшать надгробия. Из праха человек выходит, в пpax и уходит. Но надгробие нужно живым – тем, кто помнит...

Музыка колеблется и засасывает, как болотная жижа. Лазерные лучи выхватывают из полумрака обнаженные женские ягодицы, груди, плечи. Все это движется на длинном помосте, пересыпанное тенями перьев, мужских силуэтов, дымящихся сигар и стонущих саксофонов. Я впервые в ночном клубе. Сначала любопытство побеждало все остальные чувства, особенно одиночества, но прошел час, и я неожиданно поймала себя на том, что абстрагировалась от окружающей действительности и теперь сижу не за стойкой бара среди полусотни незнакомых людей, а на собственной лоджии, под яркими иерусалимскими звездами...